Валерий Ваганов - На взлетной полосе
В последние пять лет Черезов уже никуда не ездил. Только на конференции, и то, если доклад его включали в программу. Но это становилось все реже. Всеми связями с производством руководил у него Евдокимов, неторопливый, исполнительный, и Черезов был доволен им. Правда, страшновато иногда становилось от евдокимовской исполнительности, казалось, прикажи человека убить — он и это сделает, ни о чем не спросит.
После обеда Колосов пришел в лабораторию. Секретарша предупреждена была, провела сразу к Черезову.
— Инициатива этой встречи принадлежит мне, поэтому, прошу вас, выслушайте до конца. Вы человек новый, в нашей обстановке полностью не разобрались. Я хочу вам помочь. Вы догадываетесь, из-за чего вчера все кончилось так?
— Да, да, конечно, — поспешно сказал Колосов. — Я больше всего в четвертой главе сомневался, переделать хотел, но руководитель против был. Выводы расплывчатые получились. Так что все закономерно.
— А кто ваш руководитель?
Колосов назвал незнакомую фамилию.
— Откуда он?
— Из заводской лаборатории. Я там раньше работал.
Черезов отложил в сторону карандаш, который вертел в пальцах, кашлянул со значительностью.
— Мне очень понравилась ваша работа. Я хочу помочь быстрее организовать повторную защиту.
— Нет, спасибо. Мне на доработку месяцев пять надо. После все перепечатать… Мы сейчас новые данные получили, сами не поверили, чудо просто. Я хочу их в четвертую главу ввести.
Черезов вздохнул. Разговор сворачивал совсем не в ту сторону, он пожалел, что начал его. Чувство собственной вины прошло, едва Черезов услышал Колосова. «Святая простота», — со злостью подумал он, но было в ней что-то притягательное.
— Если в чем-нибудь остановка будет — приходите.
— Спасибо. Я не один, у меня еще четыре человека. Отличные ребята.
Черезов встал.
— Рад был познакомиться поближе.
— Я тоже вам очень благодарен, — пробормотал Колосов, пятясь.
Черезов снова пришел в свое обычное состояние, возле двери остановился, сказал, чуть поигрывая голосом:
— Хорошо, что вы не упали духом. Диссертация — это ведь не самоцель, просто один из этапов научной работы. Желаю удач.
Колосов пожал протянутую руку, вышел.
Черезов постоял в задумчивости, рассеянно поглаживая подбородок. Потом вернулся за свой стол, вызвал секретаршу.
— Ольга Федоровна, давайте, кто там ко мне.
Колосов защитил свою диссертацию через год в одном московском институте. А Черезов так и не узнал, для чего понадобилось Спирину проваливать первую защиту.
Бумеранг
Машина летела сквозь темноту, надвое рассекая ее светом фар. Чуть слышно лилась музыка из транзистора, за стеклами шипел встречный воздух. Киселев закрыл глаза. Иногда казалось, что он все еще в самолете, клонило в сон и хотелось вытянуть ноги. Потом машину встряхивало на выбоине, и он возвращался в реальность.
Три дня назад его вызвали телеграммой. Телеграмму принесли вечером: они уже поужинали, жена мыла посуду, а Киселев сидел перед телевизором, сквозь веки улавливая мерцание экрана, в том расслабленном состоянии, которое охватывало его после долгого дня. Но, пробежав глазами несколько строчек, неровно наклеенных на бланке, ощутил горячий толчок и поднялся одним движением.
Он ждал ее вторую неделю. Был перед этим короткий телефонный разговор, звонили оттуда, из-за помех на линии не все можно было разобрать, но Киселев понял главное, что-то заколодило там, и он должен быть готов… Об этом тоже не сказали прямо, но уже то, что позвонили — говорило о многом. И теперь особенно радостным было короткое слово «вылетай»…
— Люся, собери-ка мой акушерский саквояж! — крикнул он жене в полутьму коридора и несколько раз прошелся по комнате. Через полчаса в прихожей стоял старенький саквояжик, который раньше, может быть, и использовал какой-нибудь земский врач, а теперь в нем покоились штаны-джинсы, свитер и полный набор «Строительных норм и правил», затертых до невозможности…
Теперь все позади, и будет вспоминаться позже, зимой, и вспоминать будет приятно, потому что и на этот раз Киселев оказался на высоте. Иногда ему хотелось подсчитать свои поездки, но на каждое лето приходилось две или три, он сбивался со счета.
— А теперь куда? — неожиданно спросил таксист, притормаживая на перекрестке. Киселев огляделся.
Подъезжали к его микрорайону. В свете фонарей белели лоджии, окна закрывали плотные шторы, дома казались необитаемыми. Пять лет назад, когда их строили, Киселев немало полазил по этажам. Думал, что строители обязательно забудут что-нибудь закрепить или неправильно настелют полы. Он разговаривал с прорабом, однажды остался на профсоюзное собрание, чтобы полностью быть в курсе дел, но там долго и шумно делили три места в детских яслях. Дом вырос без его участия. Теперь, вспоминая, Киселев улыбался своей прежней непосредственности.
— Вот здесь остановите, — попросил Киселев.
— Занятно получилось, — сказал шофер, отсчитывая сдачу.
— Вы о чем?
— Только что девушку сюда привозил.
— Красивая девушка? — Киселев улыбнулся.
— Подходящая.
— Надо было познакомиться.
— Куда там. Ее такой амбал провожал. Вот, пожалуйста…
Киселев ссыпал мелочь в карман и осторожно выбрался из машины.
В ночном воздухе чувствовалось приближение осени, несколько желтых листьев лежало на мокром асфальте. Он поднялся на свой этаж, открыл дверь.
В прихожей стояла жена. Она повернула к нему лицо, растерянно улыбнулась.
— Здравствуй. Так быстро?
— У вас другие планы на сегодня?
— Да, пожалуй.
— Я тебе меду привез…
Киселев достал из саквояжа берестяной туесок, протянул жене. Глаза у ней были подведены смелее, резче, новая прическа сделала ее еще выше ростом. В первый момент ему показалось, что он попал не в свою квартиру.
— Ой, какая прелесть, — она подержала туесок на вытянутой руке. Его всегда коробило, как она говорила «ка-а-к-а-а-ая прелесть», растягивая «а» по своей московской привычке. — Тайгой пахнет.
— Теперь пустишь?
— Придется менять план. Но это — не все?
— Да-да-да, — пробормотал он, неловко разворачиваясь, снимая плащ.
— Как всегда, Витя?
— Могу я войти в свой дом?
— Деньги вперед…
Это была их давнишняя игра. Но со временем она уже не доставляла Киселеву прежнего острого удовольствия.
— На все согласен.
Они вместе вошли в гостиную. Посмеялись своей шутке, смех получился вымученным. Потом сели на тахту.
— Есть хочешь?
— Нет. — Киселев быстро поднялся, прошел по комнатам. Сорок четыре квадратных метра поблескивали светлыми паркетными плитками. Это был его дом, его очаг, он иногда жалел, что не разрешат сделать камин, потому что только камина не хватало Киселеву.
Он постоял с минуту в темной спальне, вернулся к жене.
— Все в порядке? — спросила она.
— Где ты была сегодня?
— В гостях. Собрались наши девчонки. Поболтали.
— А потом?
— Потом вернулась домой и появился ты. Да, кстати, мне дали, наконец, переводить ту книгу.
Киселев внутренне сжался. О «той» книге разговоры в Люсиной компании шли чуть не целый год, они вздыхали и маялись, но где-то наверху никак не могли решить. И вот удача, коротенькое ощущение счастья, или чего-то другого, очень похожего. У Люси вспыхнул на мгновение и погас огонек в глазах. Теперь у ней эту книгу не отнять. А в сущности речь шла о сторонней работенке, скучной и долгой…
— Как это получилось? — спросил Киселев.
— Алексей Петрович предложил… Мне. Очень просто. — Она отвела глаза.
— Ты просила его?
— Давно, мимоходом, он, наверное, забыл.
— Что ж, поздравляю. Я очень рад. Ты обошла всех, сделала рывок…
Он встал, снял пиджак, повесил в шкаф. Страшно захотелось спать, во всех суставах гудели километры, полторы тысячи — туда и обратно. Киселев с трудом заставил себя умыться. Мельком посмотрел в зеркало. Волосы выгорели на солнце, щеки ввалились. Углубилась впадина над переносьем. Свое лицо ему показалось чужим.
Когда он лег, Люся все еще слонялась по квартире.
— Мадам, деньги заплачены. Труба зовет, — сказал Киселев громко.
— Спи. Тебе рано вставать. — Люся подошли к нему, поцеловала. Потом выключила свет.
«Славненько, — подумал Киселев с внезапно вспыхнувшей злостью. — Спи, милый, я так устала, что и представить себе никого не могу», — вспомнил он старый анекдот, уже засыпая.
Она налила себе чаю, забралась с ногами в кресло.
Эти несколько минут одиночества были по-своему значительны для Люси. Она обвела взглядом комнату, мысленно прикасаясь к каждой вещи, как будто только они могли помочь ей обрести себя, забыть все, что было за эти три долгих дня…
