Ариэль Бюто - Цветы осени
Этим утром нет женщины наряднее Жюльетты. Она прохаживается перед зеркальной дверцей шкафа, поправляет прическу, разглаживает морщинку, проверяет, не испачкала ли помадой складки у рта. В ее странном танце нет и намека на кокетство — только глубокая скука женщины, которая ждет.
Окончательно уверившись в том, что Жюльетта не уедет, Пьер стал экономнее в выражении чувств. Теперь они тратят три-четыре дня на то, что в самом начале успевали сделать за несколько часов. Он даже нежность проявляет реже: когда женщина завоевана, можно особенно не усердствовать. Они не спят вместе. Ночью Жюльетта боится оставлять Анну одну, а днем присутствие в доме вездесущей Джульетты не позволяет их старым телам познать друг друга.
Мне не следует так наклоняться. Стоит на мгновение отвлечься — и я шмякнусь вниз, как бретонский блинчик. Куда подевался Пьер? Газетный киоск совсем рядом с домом. Он не торопится! Продолжает вести свою маленькую спокойную жизнь, пока я сижу тут взаперти с Джульеттой, которая все время за мной шпионит. Она слишком безупречна, чтобы быть честной. До чего любовно она гладила вчера кальсоны Пьера! Считает, что Анна принадлежит ей, как будто я сама вдруг превратилась в калеку! Разве это не прекрасно — жертвовать собой, ничего не ожидая взамен? Конечно, прекрасно! Таких дур, какой была я в двадцать два года, больше на свете нет.
Пьер вдовец, он богат, Джульетта не замужем и наверняка надеется, что ее час пробьет. У этой девицы своя корысть, я это сразу поняла, иначе она не стала бы так вилять бедрами.
Жюльетта теперь не в том возрасте, чтобы ревновать. Это чувство никогда не было ей свойственно, и сегодня она испытала его впервые — и снова слишком поздно. Когда-то даже женитьба Пьера не потрясла ее сверх меры: помогла смириться мысль, что она ему не пара. Но неужто Джульетта, эта бедная тридцатипятилетняя старая дева, смеет надеяться, что у нее есть права на такого мужчину, как Пьер?!
Анна открывает глаза. Сон разгладил ее лицо, придав безмятежность чертам. Жюльетта бросается к внучке, целует ее в волосы, чтобы не испачкать помадой. Бред какой-то: я накрасилась, чтобы выглядеть соблазнительной, и теперь не могу прижать к сердцу внучку. Анна протягивает руку к бабушке, промахивается и тыкает указательным пальцем прямо ей в глаз. Нестерпимая боль действует как спусковой механизм. Жюльетта отвешивает девочке пощечину, действуя вопреки здравому смыслу, который вопит, что Анна сделала это не нарочно, что ее попытка нежности — чудо, которому нужно радоваться.
Жюльетта впервые ударила свою ненаглядную малышку. В глазах у Анны на мгновение мелькает безумный страх, потом она теряет сознание.
Жюльетта горько плачет от отчаяния и боли, серые дорожки туши бороздят увядшие щеки. Как я могла поднять руку на беззащитного ребенка? У нее в этом мире никого, кроме меня, нет, а я так с ней обращаюсь. Жалкая, отвратительная старуха.
Дверь распахивается, и в комнате появляется Джульетта в белом фартуке — воплощенная добродетель. Объясниться женщины не могут, но Джульетта все поняла и без слов. Она отстраняет Жюльетту в сторону, действует просто, но эффективно, девочка приходит в себя, и Джульетта может заняться недостойной бабушкой. Она вытирает ей лицо, что-то шепчет на ухо, и Жюльетта чувствует, как доброжелательно настроена итальянка. Гроза миновала, Анна улыбается. Жюльетта сжимает ребенка в объятиях, баюкает с удвоенной нежностью, ужасаясь тому, что обнаружилось на самом дне ее души. Джульетта незаметно удаляется, тихо прикрыв за собой дверь.
Останься я в Бель-Иле, никогда не подняла бы руку на Анну. Моя жизнь была скудной, но я ничего и не требовала. Здесь меня избаловали, как принцессу, и я стала раздражительной. Мне не хватает Луи. Конечно, я скучаю по нему не так, как жена скучает по мужу, но мне недостает его незыблемой организованности. Когда все расписано по минутам, человеку некогда разнюниваться. Идешь прямой дорогой и не допускаешь срывов, за которые рано или поздно будешь сгорать от стыда. Луи — моя страховка. В разлуке с ним я вытворяю невесть что.
Жюльетта торопится одеть Анну. Она доверяет Джульетте покормить девочку завтраком и закрывается в своей комнате. Ее «благопристойная» одежда висит в шкафу. Она щупает грубоватую ткань синего костюма — не шикарного, но вполне приличного. Достаточно будет собрать волосы в пучок, снять джелабу, надеть костюм, и появится прежняя Жюльетта — не веселая и не грустная женщина, которая никогда и мухи бы не обидела.
— Жюльетта! Жюльетта!
Жюльетта пока не привыкла, что к ней обращаются по имени, что она теперь не «бабуля» и не «мама».
— Я здесь, — отвечает она, высунув нос из двери.
Ей хотелось бы добавить: «Где ты так долго пропадал?» — но она не успевает произнести ни слова.
— Готовы? Через полчаса у нас свидание у подножия Кампаниле.
— С кем? Зачем?
— Это сюрприз!
Пьер берет чашку кофе из рук Джульетты, даже не глядя на нее. Безразличие мужчины, привыкшего, что его обслуживают, успокаивает Жюльетту. Джульетта вольна мечтать сколько душе ее будет угодно, раз Пьер не разделяет этих планов, то и волноваться не о чем. Если служанка нуждается в иллюзиях, чтобы хорошо выполнять свою работу, глупо было бы лишать ее этих иллюзий.
— Где ты был все утро? Я ждала тебя…
— Ну вот, я здесь! Кажется, я все еще хозяин сам себе!
Я его разозлила. Он сочтет меня собственницей.
— Ты по мне скучала? — спрашивает он, обнимая ее за талию.
— Конечно, нет!
— Очень жаль! Ну что, можем отправляться?
На плане Венеции желтым цветом обозначен маршрут, по которому можно попасть практически в любую точку, минуя мосты. Кажется, что его проложили специально для Анны: девочка с гордым и веселым видом восседает в кресле, которое везет Пьер, то и дело придавая коляске ускорение. Анна смеется, и жаждущая вымолить прощение Жюльетта осыпает ее ласками. Пьер ничего не узнал об утреннем инциденте. Он шагает беспечно и уверенно, как человек, чья совесть чиста.
Жюльетта едва за ним поспевает: чувство вины — тяжкое бремя. Что толку возмущаться состоянием души, в котором никто, кроме нее самой, не виноват?
У подножия лестницы их ждет молодой человек.
— Антонио понесет Анну на самый верх.
— Но… зачем? Это безумие.
— Вовсе нет. Лифт на ремонте, а Антонио силен как бык. С ним Анна ничем не рискует. Ты могла бы порадоваться, раз уж ешь себя поедом за то, что гуляешь по Венеции без Анны!
Все они лучше меня знают, что хорошо для Анны. Так какой от меня прок? В Бель-Иле игру вела я, какой бы скучной она ни была.
— Зачем Антонио стараться ради Анны?
— Он делает это не ради нее, а за деньги. Это мой подарок!
Власть денег! Анна выглядит не слишком спокойной, когда Антонио поднимает ее вместе с креслом, и то и дело придушенно вскрикивает.
— Ты же видишь, это нелепая затея, — протестует Жюльетта.
— Отнюдь! Анна, крошка моя, не бойся. Я покажу тебе самый прекрасный вид на свете.
С самого первого дня голос Пьера волшебным образом успокаивает Анну. Она слегка расслабляется, и странный караван начинает подъем. Японские туристы приветствуют их вспышками фотоаппаратов.
Жюльетта видит только прикрытые глаза Анны над плечом легко шагающего по ступеням Антонио. Они с Пьером тяжело идут следом, держась за руки и думая каждый о своем.
Ну что за дурацкая идея! То еще удовольствие — с моими-то мозолями на ногах и одышкой! В Бель-Иле я, конечно, ходила вверх-вниз по лестнице, но там в этом был практический смысл. И я соблюдала осторожность, чтобы не упасть на натертых воском ступеньках. На площадке между первым и вторым этажом, на подоконнике, стоял столетник в кашпо тетушки Жанны, раз в неделю я его поливала, хотя никогда не любила. Наверное, после моего отъезда уродец погиб от жажды. Следовало подумать о последствиях.
По тому, как тяжело дышит Жюльетта, Пьер понимает, что силы у нее на исходе. Он старается поддержать ее, гордясь проявленной инициативой, уверенный, что они смотрятся как настоящая семья: он и Жюльетта — родители странноватого ребенка, но все-таки ребенка. В его возрасте претензий становится поменьше.
— Мы почти дошли, — выдыхает он. — Ты не пожалеешь.
У Жюльетты нет сил отвечать. Перед глазами все плывет, голова кружится.
— Ну вот, еще чуть-чуть. Крепись, моя Джульетта!
Жюльетта как будто под холодный душ попала. Стоило исходить кровавым потом, чтобы услышать эту оговорку-признание. Ноги у нее подкашиваются, она опускается на ступеньку. Пьер машет рукой Антонио, чтобы тот продолжал восхождение, и садится на корточки рядом с ней.
— Ну давай, встряхнись! Не оставаться же нам здесь.
Побелев от страха, он рывком ставит ее на ноги, но в его голосе Жюльетта улавливает гневные нотки.
