Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

Вдруг вспыхивает свет — столь же неожиданно, как недавно исчез. Все двенадцать окон тут же теряются среди белизны потолка, стен и мраморного пола. Гости спешат отойти от рам, озабоченно приводя в порядок изысканные туалеты и растерянные выражения лиц. Некая молодая дама с любопытством изучает взгляды мужчин, пытаясь открыть, кто из них, воспользовавшись общей неразберихой, положил в темноте свою горячую ладонь на ее бедро. Окна снова закрывают шторами, работники галереи делают это почти незаметно. Первыми тишину нарушают официанты, учтиво предлагающие освежиться. Под звяканье бокалов и плеск дорогих напитков снова порхают любезные улыбки и текут разговоры...

ТРИ ОСЕНИ И САМОЕ НАЧАЛО ЗИМЫ

Лишь гораздо позже выяснилось, что он всегда воспринимал меня как своего самого близкого друга. Я же годами считал, что речь идет об обычном, шапочном факультетском знакомстве. Одном из тех, что неминуемо чахнут между двумя случайными встречами. А по-другому мы никогда и не общались. В сущности, если все записать на бумаге и тщательно подсчитать, то по договоренности или по необходимости мы виделись всего четыре раза.

В первый раз, той осенью, которая обосновывалась настолько основательно, словно собиралась остаться навечно, он позвонил мне по телефону. Голосом полным отчаяния, на одном дыхании, вероятно, чтобы стыд не заставил его замолчать, он рассказал мне о своих тяготах, так похожих на многие-многие другие, о которых я слышал постоянно. Итак, недавно его уволили, жена тоже без работы, их небольшие сбережения растаяли, полное безденежье, непонятно, на что содержать семью...

— А сын и дочка пошли в школу... — успел закончить он до того, как его голос сжался до состояния мучительного молчания.

Как я сейчас вспоминаю, мне было неясно, чего он от меня ждет — то ли что я нарисую ему перспективу более оптимистического исхода, то ли он надеется на какую-то более реальную поддержку. Но как бы то ни было, я предложил ему незначительную сумму в долг, да больше у меня и не было, за последний рассказ я получил гонорар в размере трех обещаний, который тут же обменял в ближайшем бакалейном магазинчике на некоторое количество продуктов.

— Так что, мне зайти? — нерешительно спросил он.

— Конечно, приходи, буду рад тебя видеть, — ответил я искренне и положил трубку.

Но когда он почти тотчас же появился в дверях (я даже не успел толком продвинуться в только что начатой главе), меня обожгла неприятная мысль, что он живет здесь, в непосредственной близости, на одной со мной улице, может быть, даже в одном доме. Мне стало неловко вдвойне: я не только более десятка лет понятия не имел, где он живет, но к тому же оказалось, что знакомый мне человек со всеми своими бедами находится невыносимо близко, слишком близко. Чтобы замять чувство вины, я дал ему вместе с деньгами и свою новую книгу рассказов. Он о моих переживаниях не догадался, должно быть, из-за переполнявшей его огромной благодарности. Тем не менее полегчало мне только после того, как я его проводил. Вопреки обыкновению — до первого этажа.

— Ну, дальше сам доберешься, всего тебе самого доброго... — неловко пробормотал я.

На улицу вместе с ним выходить я не стал. Вероятно потому, что не хотел видеть, направится ли он в один из тех сырых подъездов на другой, нечетной стороне улицы, пойдет ли налево, в сторону рынка, или же скроется за засохшим деревом на правом углу.

Потом мы долго не виделись. Мои долги в том магазинчике выросли с трех ровно до двадцати шести обещаний. Когда я как-то, от нечего делать, решил узнать, как дела у моего факультетского знакомца, оказалось, что даже в старой записной книжке, лежавшей на самом дне выдвижного ящика стола, у меня не было его номера телефона. Если вообще кто-то и мог мне помочь, так это некая Марица, известная тем, что прекрасно помнила все, даже самые незначительные, события наших студенческих дней. Причем и позже, в последующие годы, она была в деталях информирована обо всех жизненных перипетиях нашего поколения.

— Кто, говоришь, это был? Где он сидел на лекциях? А ты уверен, что это не тот, который хорошо пел? Может, он был в какой-нибудь другой группе? Что, даже на практические всегда приходил вовремя? Среднего роста, чернявый? Писал диплом о типах повествования? Слушай, должна признать, я ума не приложу, кто бы это мог быть! — Расспросы продолжались часа два, после чего Марица сдалась. — Подожди, а ты слышал, что Коловичева уехала в Лос-Анджелес? Представляешь, нашла какого-то американа и получила все бумаги. Да, да, ты не ослышался, та самая Коловичева, которая не могла правильно построить ни одной фразы даже по-сербски, а что уж говорить про английский. И вот — Калифорния! Везет же людям...

Мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать. Так что в следующий раз снова позвонил мне он, теперь в гораздо лучшем настроении, и принялся расспрашивать, когда и где мы могли бы встретиться.

— Денежный долг я более или менее точно пересчитал с учетом инфляции, — сказал он, передавая мне толстый конверт и ежедневник в обложке из мягкой кожи цвета необработанного янтаря, к которому прилагалась элегантная авторучка с золотым пером, — после того как мы, по его настоянию, вошли в один из немногих оставшихся в городе хороших ресторанов. — Однако за содержание книги, которую ты мне подарил, я по-прежнему твой должник, ума не приложу, чем на такое можно ответить?..

— Ну, когда у меня будет дефицит подходящих историй, подаришь мне какую-нибудь одну, которую стоит превратить в рассказ, — попытался отшутиться я.

— Договорились! Я к твоим услугам! — ответил он взволнованно, словно хотел тут же и начать.

Так, слово за слово, я узнал, что он сменил род занятий. Зарабатывает теперь вполне прилично. Точнее говоря, для того времени даже невероятно много. Это, впрочем, было заметно и по подаркам, и по его тщательно подобранной одежде, и по легкости, с которой он заказал роскошный ужин и поистине драгоценную бутылку коллекционного каберне. Официант явно колебался, открывая и наливая вино, словно был не вполне уверен, достойны ли мы этого сорта и этого урожая.

— Прекрасно, я рад это слышать. А чем ты сейчас занимаешься? — спросил я.

— Как тебе сказать... — он слегка покраснел. — Довольно необычным делом. А может, и вполне обычным... Я даю уроки уважения...

— Уроки чего? — я толком не понял, а вернее, не слишком внимательно следил за его рассказом, всецело отдавшись изобилию стола и выдержанной в течение двух десятилетий старой беззаботности благородного каберне.

— Уроки уважения. Точнее, я зарабатываю почасовым уважением... — повторил он с чувством неловкости, но тут же продолжил, словно я с нетерпением ждал, чтобы он рассказал именно об этом. — Ты и сам знаешь, есть много людей, которые головокружительно преуспевают в этой нашей нынешней ситуации, однако им всем не хватает одного и того же — они не уважают самих себя. Ну а я как раз это и исправляю. Довольно успешно их уважаю. Потерявшие человеческий облик власть предержащие, всевозможные спекулянты, упорные приверженцы постоянно противоречащих друг другу взглядов, а то и кое-какие падкие на славу литераторы — это все люди, остро нуждающиеся в моих услугах. Должно быть, все они друг с другом знакомы, поэтому им крайне необходим хоть кто-то, кто не знает их подноготной, кто-то готовый все забыть, ничего не видеть, не слышать. Кто-то, кто с пониманием отнесется к оправданиям бесчисленных дел, идущих вразрез с совестью...

— Ну, ничего, нужно же чем-то зарабатывать на жизнь... — сказал я, не особенно вникая в его слова, — мне не хотелось выслушивать жалобы, когда все мое тело было во власти не только прекрасного вина, но и густого тепла, невероятно редкого с тех пор, как осень обосновалась так прочно, словно стала теперь единственным временем года.

В следующий раз мы встретились не скоро. За это время в бакалее мне удалось обратить девяносто шесть обещаний ровно в пятьсот таких же... Потом приблизительно в две тысячи почти таких же... Потом примерно в тридцать тысяч почти совсем таких же... Потом, когда долг вырос до семизначной, а может и восьмизначной цифры, хозяин магазина выложил передо мной на прилавок счет и ледяной вопрос:

— Уважаемый, давайте подведем итог. Собираетесь ли вы когда-нибудь хоть сколько-нибудь из этого заплатить?

— Разумеется. Ведь я тоже получил обещания. Можно округлить и зачесть. Кроме того, вот, я даю вам свое честное слово! — ответил я совершенно серьезно.