Горан Петрович - Остров и окрестные рассказы

— В известном смысле да, — ответил я. — Остров не маленький. Тех девяти лет, что мы здесь находимся, не хватило бы для того, чтобы из влечь из Океана все необходимое для создания такого участка суши. Чтобы выиграть во времени и строительном материале, мы сделали внутри одну большую Пещеру с бесчисленными коридорами, залами с отверстиями для света...

— И там вы храните сны, я видел своими глазами, только возле главного входа их тысячи, — алчно перебил меня герр Зигмунд.

— Совершенно верно, сны — это одновременно и украшение, и материал, из которого создана Пещера.

— Итак, весь остров покоится на снах, но можно ли сказать это и обо всем архипелаге? — продолжал расспрашивать профессор.

— В основном да, подземные кладовые со снами есть почти повсюду.

— Пещерно  примитивно,  но  интересно. Я возьму с собой на корабль несколько снов для изучения, — наконец-то открыл свои намерения господин Зигмунд.

— Не сердитесь, но это невозможно.

— Но речь идет о науке, — важно приосанился профессор.

— О науке? А не кажется ли вам, что наука — это просто красивое название для самого настоящего уничтожения природы? Исчезновение хотя бы одного сна нарушило бы эхо во всей Пещере. А если собственный голос не возвращается к вам или возвращается искаженным, то все остальное уже неважно.

Крайне недовольный отказом, профессор Зигмунд весь остаток пути что-то ворчал себе под нос.

— Я так устала, давайте прекратим пустую болтовню, — нетерпеливо вмешалась Мэрилин Монро. — Лучше подумаем, как назвать остров. По-джентльменски было бы дать ему мое имя.

— Но у него уже есть имя, — сказала наша дочка.

— Оно недостаточно звучное. Я ничего не понимаю ни в картах, ни в запутанных вопросах собственности, ни в охоте, ни в пещерах со снами, ни в их минералогии, или уж не знаю, как это там называется, но если вы меня спросите, что шикарно, а что нет, я отвечу вам сразу. Можете спорить о чем угодно, но я считаю, что именно я заслужила право дать имя этому острову.

— Ваши резоны ясны. Тем не менее я думаю, что это не будет сочетаться ни с вашим платьем, ни с родинкой. Кроме того, здесь кишмя кишит насекомыми, в траве полно колючек, дожди начинаются без предупреждения, бывает и невыносимая жара, на весь Остров только одна тропинка, которая к тому же на каждом шагу как минимум раздваивается. Опять же сомневаюсь, что вы помните даже собственное имя, данное вам при рождении... И кроме того, мы наконец дошли до конца нашего пути! — вздохнул я с облегчением.

В первый момент все замолчали. Наши гости, не говоря ни слова, с удивлением рассматривали горизонт. С самой высокой точки Острова открывался вид на значительную часть Архипелага. Остров за островом, как какая-то древняя, полузатопленная горная цепь тянулись они в хрустально чистой воде, ясно отделенной течениями от более темных вод Океана.

— Все острова возникли тем же способом, — говорил я. — Кто-то насыпал вершины, кто-то выровнял берега, кто-то засадил пустоши соснами, кто-то вырастил оливы, а кто-то посчитал, что с него будет довольно и простого покрова из обычной травы. Так что каждый работал в соответствии со своими желаниями и возможностями. Время от времени мы навещаем друг друга, обмениваемся семенами, обсуждаем распределение песчинок, способы поддерживать существование более слабых видов животных. Недавно мы получили в подарок детеныша единорога, а сами в ответ подарили только что вылупившуюся жар-птицу. Часто все вместе или по одиночке мы посещаем некоторые из островов. Так, по крайней мере раз в год бываем на так называемой земле Киша, там сейчас никто не живет, но для задумчивости лучшего места нет. Посмотрите туда — это сверкает на солнце знаменитый скалистый остров Шекспира, он дает редкую возможность почувствовать одновременно и нежность, и грубость жизни. Если кто-то заблудился, то истинным спасением для него будет оказаться по воле волн на песчаной косе Сервантеса, там для каждого найдется занятие. Праисторическая свежесть земли Гомера постоянно обновляется...

Увлеченный рассказом, я не сразу заметил, что Фернандо Магеллан заносит Архипелаг на свои карты. Рядом с названием каждого клочка суши он записывал и точную широту и долготу.

— Что вы делаете? — спросил я, пораженный.

— Только то, что входит в мои обязанности, — ответил он. — Отмечаю координаты вашего и окрестных островов, чтобы какие-нибудь корабли случайно на них не напоролись. Что делать с вами, мы решим позже. У барона Ротшильда есть предложение, но что касается меня, я буду настаивать на затоплении. В любом случае, дальнейшее расширение острова вам запрещается. Неужели вам не ясно, что, насыпая свои островки, в один прекрасный день вы действительно создадите сушу. Вы должны понимать, что вся необходимая суша уже существует. Нам и так пришлось освобождаться от Атлантиды, в новых континентах у нас потребности нет.

— Ах так? — я решился сказать все что думаю. — А куда бы вы высадились, если бы не было этого Острова, если бы не было этого рассказа?! Если бы вас не принял этот берег, вы до сих пор блуждали бы в Океане истории! Дон Фернандо, вы не понимаете, что мертвы уже с тысяча пятьсот двадцать второго года! А вы, господин с гримасой, вы что — живете? Разве только в воображении тех слабоумных, в чьих головах все еще тлеют ваши идеи! И про вас, барон Ротшильд, нельзя с полной уверенностью сказать, что вы существуете! После всех трудов профессора осталась пустота, охота на сны опустила их на уровень, лишь чуть-чуть приподымающийся над явью! Единственной твердью для Мэрилин Монро всегда были только сплетни, как дым стелившиеся над околдованной толпой! Господа, не будь этого Острова, вас все еще носило бы по волнам. Не будем тянуть время, продолжайте ваш путь. То, что под вашим дном уже плещутся судьбы утопленников, обсуждайте со своими последователями. Вы их отцы, они ваши дети! Пусть они найдут для вас место, где вы сможете лечить цингу и свои идеи, свои неосуществленные желания давать архипелагам собственные имена...

— Вы же сами сказали, что стоите на куче уничтоженных рассказов! Так зачем заносить их на карты! Возьмите воды, фруктов, свежего ветра! Отчаливайте! — добавила моя жена.

— Попутного ветра! — завершила разговор наша дочка.

Корабль мы проводили как можно более доброжелательными взглядами. Опасно накренившись на один борт, он медленно исчезал, скользя по морской глади. Все вместе мы вернулись к нашему жилищу и принялись готовиться к наступающей ночи. Сумерки как вуаль опускались на наш Остров. Умиротворение этого времени суток очень похоже на предрассветную тишину, и мы чинили им сети для утреннего сбора снов и росы.

Трудились мы терпеливо и внимательно. Ведь это важная работа, от которой на Архипелаге зависит жизнь. В некотором отдалении шумели глубины истории. Океан вяло переваливался с боку на бок среди рассыпанных Островов, на которых светились одинокие огоньки.

БЛИЖНИЙ

КАРТИНКИ С ВЫСТАВКИ

Гости вытирали шаги от листьев и лунного света. За распахнутыми настежь дверями остался ясный осенний вечер. Бесчисленное множество шорохов. И небесных крошек.

А здесь, в галерее, расположенной в трехэтажном особняке в стиле неоклассицизма с элементами позднего романтизма, точнее говоря, в бывшем здании Магистрата, потом Управы области, затем оккупационного командования вооруженных сил Рейха, далее Народного комитета, которое долгое время оставалось просто запущенным и обветшавшим строением, зависевшим от причудливых зигзагов истории прошлых веков, а совсем недавно было перестроено и подчинено новому назначению, — все наполнял свет. Он лился откуда-то с потолка, украшенного отреставрированной лепниной, сверкал с безукоризненно молочных стен, отсвечивал от полированного мраморного пола, сиял из каждого угла огромного зала первого этажа, образованного соединением в одно целое шести сравнительно небольших помещений. Его игра отражалась в торжественных улыбках, в глазах гостей, он благородно поблескивал на жемчужных колье, серьгах, драгоценных камнях подвесок и перстней, на перламутровых запонках... Ничто не могло скрыться в таком обилии света. Не было ни единой тени. Каждую деталь можно было рассмотреть в мельчайших подробностях: тщательно выщипанные брови, крахмальные воротнички, пьянящие туманы духов, сдержанные галстуки, прелестные родинки, шелковые платочки в нагрудных кармашках, розовые подушечки пальцев, строго отглаженные складки брюк, облегающие фигуру силуэты и водопады роскошных вечерних платьев, под легкими тканями которых угадываются волнующие формы — куда же ведут тесемочки и кантики тонкого дамского белья, к чему прикасаются, куда углубляются...