Якоб Аржуни - Идиоты. Пять сказок
— Ах так, понимаю. — Фея отвела от него поскучневшие глаза. — Вы хотите в ток-шоу.
Огайо растерялся:
— И это тоже. Но разумеется, речь идет обо всем, что связано с книжным бизнесом.
— Ну хорошо, но я не могу обещать вам, что тогда ваш роман полюбят. Я хочу сказать, простые люди. А умеет ли бизнес любить — в этом я слишком мало разбираюсь. Но как вам угодно.
— Минутку! — Огайо стало немного страшно. — Конечно, я хочу, чтобы и читатели меня любили.
— Все?
— Как можно больше.
— В журнале моей приятельницы была такая рубрика: «Доброе дело недели». Собаки, спасшие чью-то жизнь, и тому подобное. Эту рубрику мы обе читали с удовольствием.
— Вы хотите заморочить мне голову?
— Вовсе нет. Моя задача — понять ваше желание как можно точнее, чтобы потом, по исполнении, не было разочарования. Хотя, скажу вам прямо: разочарования всегда возможны.
— Что это значит?
— Я уже сказала: мы не устраиваем мир по-новому, мы уважаем его законы. Если бы, например, вы пожелали стать автором лучшего диска года, то я могла бы заранее сказать, что вы не получите премии как лучший певец года. А если вы хотите быть лучшим певцом, то не будет лучшего диска года. Это ведь так просто.
— Спасибо. Ничего себе пример.
— Я только хотела объяснить. С желаниями дело обстоит так же, как в жизни: чем выше поднимаешься, тем глубже падаешь. В любом случае, по моим наблюдениям, для людей лучше всего задумывать желания, соответствующие их собственным возможностям.
Огайо опустил глаза на лихтенштейновский закат. В чем-то фея права, но в чем именно? Конечно, он не знает никого, кроме нее, кто при словах «выдающийся, всеми признанный роман» не сразу понимает, что это значит. Хотя… Вот и Марита приходила в восторг совсем от других книг, чем он. Вместо Томаса Манна и Германа Гессе, его недостижимых кумиров, она восхищалась — кроме него самого, но это не в счет — Герой Линд. А что, если в конце концов все действительно одинаково ценно? Или можно сомневаться в том, что Гера Линд трогает Мариту больше, чем «Степной волк»? С другой стороны, есть люди вроде концепт-менеджера, они читают в газете, что тот или иной роман — шедевр, верят этому, рассказывают другим и добиваются того, что под конец автора узнают даже таксисты. Разумеется, Огайо хотелось всего: восхищения Мариты, уважения менеджера и робкого восторга таксиста. Но — этот вопрос так осознанно он задал себе впервые — кого он должен принимать в расчет? Чьи ожидания он хочет удовлетворить? И вообще, знает ли он, что представляют собой эти ожидания? Он никогда не понимал, что именно Марита так ценила в Гере Линд. Точно так же, как она не могла понять его любви к Герману Гессе. Она называла Гессе «китчем для школьников» — и это она-то, почитательница Геры Линд! Тут уж сразу перестанешь понимать, что к чему. А если на минуту забыть про фею и соблазн выпросить чудо, то уже много дней у него есть только одно желание: наконец сделать сцену с полковником.
Фея очень вежливо покашляла.
— Хорошо бы…
— Хм. — Огайо не поднимал глаз. Он еще не совсем решился. Еще десять минут назад иерархия литературного мира не вызывала у него сомнений. Что выше, что ниже, значительно, незначительно, хорошо, плохо — тут не над чем было надолго задумываться. Да и ненадолго тоже. И при этом ему казалось, он всегда точно знал, какое место занимает в литературной табели о рангах. А теперь? Если серьезно отнестись к словам феи… Как бы то ни было, он продал несколько миллионов журналов, помог с приятностью убить время людям в метро, залах ожидания, домах престарелых; за его тексты его любили разные женщины, он получал письма, в которых читатели рассказывали ему, что в начале каждого месяца они первым делом бегут в киоск, чтобы купить его следующий роман, и как полковник и Снек из Алабамы учат их мужеству в повседневной жизни. В целом, оглядываясь на свою карьеру, он видел: она была полна трогательных мгновений, когда совершенно чужие люди заявляли, что он сделал их на несколько часов счастливыми. Почему это ему вдруг вздумалось пожелать написать выдающийся, всеми признанный роман?
Огайо поднял глаза:
— Честно говоря, вы меня немного сбили с толку.
— Это бывает при наших посещениях. Но не надо так волноваться. Обычно от одного желания зависит намного меньше, чем люди думают.
— Ну хорошо, — Огайо собрался с духом. — Я хочу найти верную интонацию и правильное завершение сцены, над которой бьюсь уже больше недели, и не могу продвинуться ни на шаг.
Он вопросительно посмотрел на фею. Фея улыбнулась:
— Ваше желание исполнено.
Я сидел на койке, когда в казарме раздался приказ полковника:
— Стройся!
В первый момент я подумал, что это опять какая-нибудь ерунда. В сотый раз вычистить казарму, из которой через несколько дней все равно уходить, или, может, кто-то стащил из кухни колбасу, как на прошлой неделе, и полковник снова решил поиграть в детектива. Поэтому я не забеспокоился, хотя его голос звучал так, словно знамена Красной армии развевались уже прямо у него под носом. Но тут в казарму вбежал Генрих и крикнул:
— Черт, он хочет уничтожить деревню!
— Что?
— Вроде бы вчера ночью партизаны взорвали какой-то наш поезд. И вот — возмездие.
— Но какое отношение к этому имеет деревня?
— Разумеется, никакого. Но им все равно.
— Мы должны этому помешать! Нельзя, чтобы это произошло!
— Да? — Генрихт- он натягивал куртку — на секунду замер и посмотрел на меня. В его взгляде были насмешка и чуть-чуть сострадания. — Мы должны помешать этому? Из-за твоей красотки? Лично я не хочу никаких неприятностей. Через неделю нас здесь не будет, и все уйдет в прошлое. На твоем месте я бы уже начал забывать малышку. Это же просто обычная интрижка.
— Интрижка?! — Больше всего мне хотелось ударить его. А он продолжал застегивать куртку, потом потянулся за автоматом. — Генрих, я тебя прошу! Если мы все откажемся, он ничего не сможет сделать!
— Откажемся? Ты спятил? Ты же знаешь, что тогда будет. И потом, — Генрих понизил голос, — все равно война скоро кончится. Именно поэтому я совсем не хочу рисковать.
— Ага, а если бы она продолжалась еще десять лет, ты пошел бы на риск, так, что ли?
— Ради Бога, перестань кричать! А то полковник тебя услышит!
— Ответь на мой вопрос!
— Лучше ты ответь на мой: почему мы должны рисковать своей жизнью только для того, чтобы ты… — Ухмыляясь, он непристойно покачал бедрами. Я вскочил и ударил его кулаком по лицу. — Идиот, засранец! — слышал я, выбегая из комнаты. Я несся на двор.
Почти все уже стояли в строю, полковник начал распределять задания. Увидев меня, он замолчал и положил правую руку на кобуру.
— Смотри-ка, Кратцер, — сказал он, когда я, запыхавшись, остановился перед ним. — Меня радует, что вы так торопитесь принять участие в акции.
— Вы, — я с трудом дышал, стараясь говорить спокойно, — вы не можете этого сделать. Это же простые крестьяне.
— Вот как? Простые крестьяне. Даже если бы это имело какое-то значение, вам-то откуда это известно?
— Да я был там несколько раз, ходил в разведку.
Полковник повернулся к солдатам:
— А, теперь это называется разведка!
Солдаты угодливо захихикали.
— Прошу вас… Они не имеют к этому отношения. Там наверняка нет ни одного партизана. И, — я, насколько мог, уверенно посмотрел в глаза полковнику, — мы ведь все равно скоро уходим.
Он вздрогнул, потом окинул меня ледяным взглядом:
— Что такое? Мы скоро уходим?
— Ну, — меня начала бить дрожь, — это было бы неправильно.
— Кто это говорит? Фюрер? Или вы, Кратцер, думаете, что есть другая власть, перед которой вы должны отчитываться?..
Я покачал головой:
— Разумеется, мы победим.
— Разумеется. — Он медленно расстегнул кобуру. — Причем все равно, с вами или без вас. Я полагаю, вы знаете, что положено за невыполнение приказа?
— Прошу вас!..
Он взялся за пистолет:
— А теперь идите за своим автоматом. Даю вам две минуты.
Я глядел на него.
— Марш!
Я медленно повернулся и побрел к казарме.
— И не воображайте, что сумеете помочь кому-то убежать. Из-за этих свиней вчера взлетели на воздух больше сотни наших товарищей. А это значит — возмездие вплоть до последнего жителя деревни!
Мне навстречу по коридору шел Генрих. Он все еще держался за нос. Но все-таки остановился и прошептал:
— Не делай глупостей. Я обещаю, если ты пойдешь с нами, я попробую тебе помочь как-нибудь спрятать малышку в шкафу.
— А ее сестер, родителей, друзей? Мы все вместе хотели уехать в Америку!
— Попридержи язык! В Америку! Нам еще рано мечтать об Америке. Не распускай нюни, не поможет.
Я побрел дальше.
— Руди!
— Да, да, я сейчас.
