Нил Шустерман - Громила
Униженный и забрызганный томатным соусом, я готов сбежать куда подальше, но тут из ниоткуда, словно грозный мститель, выныривает Теннисон, расталкивает нас плечами и спрашивает:
«Ты чем-то недоволен, Оззи?»
В то время как сонноглазая повариха по ту сторону прилавка с жаровнями, ни о чём не подозревая, протягивает Оззи тарелку с равиоли, которую Теннисон выхватывает из-под его носа и отдаёт мне, спрашивая Оззи, нет ли у того каких возражений, потому как если есть, то пусть он напишет их в трёх экземплярах и засунет написанное в три отверстия своего тела,
На что Оззи не находится с ответом, поскольку он всё ещё пытается понять, какие три отверстия имеет Теннисон в виду, если Оззи вообще знает такое сложное слово, как «отверстие»; и хотя я не желаю, чтобы Теннисон вёл мою битву вместо меня, я ничего не могу поделать — я улыбаюсь, потому что, наконец, осознаю, что значит иметь друга, и, наверно, это стоит всей той боли, которую мне придётся вынести.
28) Спортивное
Грудь, брюшной пресс, бёдра, плечи, руки, икры;Теннисон в спортивном зале не даёт мне спуску:«Штанга, приятель, — это вещь; аппараты — для девчонок!»Всего-то полчаса — и уже ноют мышцы, о существовании которых я раньше не догадывался.
Бицепсы, трицепсы, дельтоиды, пекторали;Теннисон взял надо мною шефство:«Тебе нужно нарастить мускулы против таких, как Оззи!»Мускулы — это неплохая штука, Бронте, наверно, оценит их тоже.
Сгибания, разгибания, выпады, растяжки;Теннисон — тренер из преисподней:«Полегче захотел? Иди, собирай цветочки!»А завтра, говорит он, будет ещё больней.
Лёгкий вес/много жимов, тяжёлый вес/меньше жимов;Мышцы горят, но я привыкну, лишь бы только меня не стошнило.«Воображаешь, это тяжело? Посмотрим, что ты запоёшь в следующий раз!»Теннисон хохочет: намерен таки сделать из меня настоящего громилу.
Поднять сердечный ритм, глотнуть воды, пропотеть;Спортивные упражнения — это здоровье.«Классно поработали! А у меня даже ничего не болит!»Ещё бы. Потому что у меня болит за двоих.
29) Тайное
Лакросс,Футбола рассерженный брат,Регби заброшенный пасынок.Ни команды поддержки, ни музыки, ни поп-корна,Играется на тренировочном поле,Хочешь сидеть — приноси стул с собой.Бронте машет,Она застолбила мне место.«Рапторы» против «Буйволов»,Динозавры против тяглового скота,Я никогда не видел этой игры прежде.ТеннисонНа острие атаки.Он очень хорош, но не великолепен,Он быстр, но не из самых стремительных,И восполняет недостаток скорости за счёт тупо-упрямой агрессии.«Он жаждет получить «лучшего игрока» — говорит Бронте, —Но до этого никогда не доходит».ТочныйПас Теннисону,Он устремляется к воротам,Неся мяч в сетке своей клюшки,Бросок — но он промахивается на какие-то дюймы.Буйволы прорывают оборону «Рапторов»;Гол.Разочарование.Чувствую досаду ТеннисонаИ понимаю, что Бронте права:Он станет капитаном команды, но никогда — звездой,Разве что есть у него в запасе приём, способный сделать его непобедимым.Слежу за игрой,Сердце заходится,И вдруг понимаю, почему:У Теннисона есть тайное оружие,Которое может сделать его звездой этого матча.Интересно, что как он среагирует, когда поймёт, что происходит?Я крадуВзрывом отзывающееся в его плечеСтолкновение яростных клюшек.Несу свою боль в молчании,Боясь, что Бронте заметит;Ссадины на коленеНе видно под моими джинсами;Я мог бы уйти, но решаю остаться,Чтобы втайне принимать на себя удары,Потому что если Теннисон взял надо мной шефство,То я имею полное право тоже взять его под свою опеку.Конец игры,«Рапторы» победили!Теннисон забил три гола,При этом даже не сильно вспотев.Момент ликования, и я целую Бронте.Надеюсь, она не заметит, что под курткой я весь взмок от пота.И что будет,Когда я приду домой,И дядя Хойт увидит меня,Заметит все эти свежие синяки,И поймёт, что я воровал —У других, не у нашей семьи?Меня знобитПри мысли о том,Что он узнает о моей тайной жизни.Я мог бы сказать себе, что это ничего,Что хуже, чем он уже сделал, он сделать не сможет,Но в дядиной душе зияет чёрная пропасть,Дна которой я никогда не видел.И надеюсь, что не увижу.
КОДИ
30) Всякое
Брюстер всё время твердит, что мне надо бы быть тряпичной куклой. Вот заладил. Не хочу! Сказал ему, что хочу быть Пластик-Фантастиком, потому что это клёвое имя для супергероя.
— Ты не супергерой, — сказал Брю, — выбрось из головы! Думай, что ты — тряпичная кукла, так будет лучше.
Он говорит так, потому что я спрыгнул с крыши и сломал ему руку. Ну, может, он и прав — какой из меня Пластик-Фантастик, если у меня не получается растягиваться. Всё равно — вот было бы клёво, если бы я втайне был чем-то таким суперским, особенно когда дядя Хойт съезжает с катушек.
Хотел рассказать об этом Бронте-завру, но Брю сказал:
— Тайна должна оставаться тайной.
— Даже от неё?
— В особенности от неё, — сказал он.
Непонятно, почему. Они же так много разговаривают, что, кажется, могут читать друг у друга в мозгах.
Бронте-завр здорово плавает. Сам видел — я тогда учил её делать «пушечное ядро», а потом победил — проплыл быстрее до конца бассейна. Отличный был день, вот только под конец стало чуть страшно, потому что она увидела всю эту дрянь на теле у Брю. Нам про это разговаривать не положено, как и про моё тайное супергеройство. Ей захотелось узнать, откуда у него эти раны. Думала, что это дядя Хойт бьёт его и всё такое.
— Коди, дядя Хойт бьёт меня? — спросил Брю, глядя мне прямо в глаза. — Скажи правду.
Ну, я и сказал. Правду.
— Нет, — сказал я, — дядя Хойт боится Брюстера.
И это, ей-богу, истинная правда. Дядя никогда не подымает руку на Брю.
Но это только полуправда, и она хуже вранья, потому что тогда правду узнать труднее.
Я сразу понял, что Бронте-завр что-то поняла, но только она сама не поняла, чтó она поняла. И ещё кажется, Брю, будь его воля, так и оставил бы её в недоумении и растерянности, а это значит, что они вовсе не умеют читать друг у друга в мозгах, как я думал раньше, и мне стало клёво.
В тот день, когда мы ходили в бассейн, стояла классная погода: солнечно, прохладно, в точности как тогда, когда я прыгнул с крыши — это случилось в первом классе, когда я был ещё совсем дурак. Понимаете, я хотел стать супергероем и шёл к этой цели потихоньку, шаг за шагом: сперва спрыгнул со стула, потом с крыльца, а потом долго практиковался, прыгая из окна кухни — раз, и ещё раз, и ещё, пока не научился приземляться точно на ноги.
Короче, следующим шагом была крыша. Логично? Логично.
Так что я вытащил из сарая приставную лестницу и залез на верхотуру. А Брю, я так думаю, тогда уже вернулся из субботней школы; его заставляют отсиживать там за опоздания, потому что иногда дядю Хойта переклинивает, и он не выпускает Брю по утрам из дому.
Дело в том, что я не знал, что он уже дома. Я же не нарочно! Просто не думал, что так обернётся.
Короче, залез на крышу и начал отсчитывать, как при запуске космического шаттла. Вот смешно, думал я — ведь шаттл уходит вверх, а я-то собирался вниз!
Я отсчитывал целых три раза, потому что первые два никак не мог собраться с духом; а раз ты прозевал старт, приходится всё начинать сначала и считать заново. Наконец отсчитал третий раз и прыгнул.
Ну, скажу я вам! Это было вроде как в тысячу раз выше окна кухни, и хотя я и приземлился на обе ноги, они куда-то уехали из-под меня, потому что земля была мокрая. Я выбросил вперёд руки и почувствовал, как правая ударилась о большой камень, который торчал из земли. Кость хрустнула. Я, кажется, даже услышал этот хруст.
Я сразу понял, что дело плохо, потому как должен был ощутить боль — должно же болеть, когда что-нибудь себе ломаешь, правда? — но её не было. Вместо этого, когда я поднял руку, перелом исчез, зато я услышал, как в глубине дома страшно закричал Брю. Дядя Хойт проснулся, а это пахло уже совсем большими проблемами.
