Борис Кригер - Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста
Математика выслушала меня спокойно, но неожиданно сказала:
– А ты скажи своему Альбертику, чтобы он отдал мне скалку, и я тебе представлю прямое доказательство того, что я существую в реальности.
– Очень многие забывают, что даже такие, казалось бы, простейшие концепции, как «нуль», не имеют четкого определения, – невозмутимо продолжил я. – Все дело в том, что люди об этом забывают и, руководствуясь радостным фактом, что при сложении «два плюс два» у них довольно часто получается четыре, считают математику царицей всех наук, в то время как тот факт, что что-то сходится логически внутри шизофренического бреда, еще не значит, что мы имеем дело не с бредом. Стоит сравнить бред с реальностью, и все внутренние логические связи потеряют смысл. Я считаю, что Математика является такой же коварной ипостасью бренности, что и Время…
– Конечно, мы же сестры, – сказала Математика и наинахальнейшим образом закурила папиросу «Бе-ломор», чиркнув спичкой об мой лоб, – а ты, Боря, прекрасно знаешь, кто наша третья сестра…
Глава восемнадцатая
Как Математика обидела меня
Из клубов математической папиросы стали появляться разные математические знаки. У меня закружилась голова. Математика с помощью своего дурмана заставила меня поверить, что все сходится, и нет никакой иной альтернативы, как просто расслабиться и положиться на ее стройную логику…
Далее в дыме появились геометрические фигуры, они искривлялись в пространстве, доставляя видимое удовольствие Эйнштейну, но даже искривляясь, они имели стройный смысл, и формулы, их описывающие, были выверенными и непререкаемыми…
Далее у меня перед глазами поплыли круги. Это были орбиты, по которым катятся планеты, спирали, в которые сворачиваются галактики. Конечно, чем дальше Математика уносила меня от длины окружности кастрюли, тем меньше была похожа на правду. Судя по наукам, основанным на математике, я должен был верить, что весь мир состоит из мистического Темного Вещества и наполняется не менее мистической Темной Энергией. (Вы думаете, я брежу? Нет, это просто современная космология. Я не против названий, я против попытки все объяснить разом, да еще терминологией в стиле фэнтези).
– Ну, в таинственности я не вижу никакого вре да, – заметил Эйнштейн, видимо, находясь во власти подобных моим видений и мыслей и прерывая своим высказыванием мой поток галлюцинаций. – Das Schonste, was wir erlebenkonnen, ist das Geheimnisvolle.[33]
– Бред! Бред! Бред! – запротестовал я.
– Так, всё, мне пора играть на скрипке, – заторопился Эйнштейн и вызвал такси. Было ясно, что, конечно, может быть, все и относительно, но такая уж явная конфронтация с царицей всех наук не входила в его планы.
Вскоре мы остались с Математикой тет-а-тет[34]. Она сразу подобрела. Было видно, что Математика вы-делывалась перед Эйнштейном.
– Послушай, Боря, я математика, я умею считать. Знаешь, сколько у меня было таких умников, как ты?
– Представляю себе, – ответил я, а потом добавил: – Но послушай, ведь как бы ни были точны твои цифры, мы, люди, играем ими, как хотим. Полмиллиона ведь больше, чем пятьсот тысяч. Есть психология цифр, есть гравитация цифр, которую мы зовем округлением.
– Ну и что? За что ты ратуешь-то?
– Я ратую за то, чтобы видеть всё в надлежащей перспективе. Когда ученые увлекаются тобой, Математика, над миром нависает мрак. Ты инструмент, а не царица. Ты лишь удобное допущение нашего разума… Цифры нередко душат и удавливают души. Деньги, годы, расходы… Сколько можно?
– Боренька, – ласково сказала она, – ну что тебе неймется? Ну что ты, в сумасшедший дом захотел? Я ведь очевидна, как белый свет.
– Вот в том-то и дело, что он не белый.
– Это как не белый? – озабоченно спросила Математика.
– А так не белый. Наше солнце больше всего излучает в диапазоне электромагнитных волн, чья длина соответствует зеленому цвету. Просто так устроен наш глаз, что, смешивая все цвета спектра, он получает белый свет, а по-настоящему солнце мы должны были бы видеть зеленым. Все иллюзия, и это хорошо известно, но мы все время об этом забываем. Кто-нибудь из нас крикнет: «Бред! Иллюзия!» – все встрепенутся и зашикают, а потом опять забывают. Почему человечеству просто необходимо выглядеть глупо даже перед самим собой? Я не против иллюзий, но необходимо осознавать, что оперируешь иллюзиями, и ставить их себе на службу, а не служить иллюзиям, как богиням!
– Ну хорошо, время – иллюзия, смерть – иллюзия, я, математика, – тоже иллюзия. Ну, а что же не иллюзия? Как же жить-то? – возмутилась Математика.
– Нормально жить, отдавая себе в этом отчет, только и всего, – твердо ответил я. – Не забывать об этом и не впадать в объятия Манички Величия, что, мол, математика – точная наука, что, мол, вселенная на трех китах, что, мол, мы по образу и подобию, и нам и море по колено. Знать свое место, не унижать себя до червеобразного состояния, но и не возвеличиваться незаслуженно. Вот и все!
– Тебя, Боря, никто не услышит, вот увидишь, никому твоя правда не нужна, если не сказать хуже, твоя правда вредна, – ответила Математика. – Правда, сеструхи?
На зов Математики из стенных часов появилось Время, а из-под пола выглянула Смерть.
Я понял, что надо как-то договариваться, а то —конец…
Глава девятнадцатая
Выяснение отношений со Временем
– Товарищи дорогие, вы меня не так поняли, – попятился я, – дело в том, что не всякую вещь, которую я говорю, нужно воспринимать так серьезно. Иногда я просто дурачусь!
– Ты не дурачился, – серьезно сказала Смерть и блеснула своей классической косой.
– Ой, какой у вас замечательный инструмент! Как покос? Травы хороши ли? – постарался я перевести тему разговора, принимающего неудачный для меня оборот.
– Оставьте его в покое! – неожиданно заступилось за меня Время, и – к моему счастью, Математика со Смертью отступили и растворились в воздухе до поры до времени.
– Ну что, голубчик, довыпендривался? – затикало Время, когда мы остались одни. – Как-то нам с тобой нужно привести наши отношения в равновесие. Дайка я расскажу тебе притчу, а ты послушай. Может быть, у тебя в голове и прояснится.
Я успокоился и уселся слушать Время. Оно неторопливо заговорило:
– В одном далеком мире, где не было времени, никто не рождался и не умирал, как они жили – не спрашивай. Вам человеческими мозгами этого не понять. Любая ситуация могла там повторяться сколько угодно раз. Ничего не случалось окончательно и бесповоротно. Если кого-то случайно убивали, то тут же он оказывался целым и невредимым, как новый. В этом мире не было сожаления о прошедшем времени, там не было и необходимости преодолевать расстояния, по мановению руки любой мог оказаться где угодно. Если что-нибудь шло не так, как хотелось, можно было все вернуть на шаг назад и попробовать еще раз. Тебе интересно?
– Конечно, конечно, продолжай! – увлеченно затараторил я.
– Ну так вот, жил там один парнишка по имени Яроб, неплохо жил, – продолжило Время, – резвился на зеленых полянках, радовался солнышку, играл с зайками. Но потом вдруг заподозрил, что все вокруг него нереально, ну как тебе сказать, как бы иллюзия, что ли… Он всем вокруг это разъяснил, и полянкам, и зайкам… и ему все поверили! Ну, и… – Время замялось.
– Ну, и что случилось? – заволновался я.
– Вдруг трах-бум, программа зависла, и компьютер пришлось отнести в починку, – ответило Время.
– Какой компьютер? – вскричал я.
– А разве ты не понял, что речь шла о виртуальной реальности, создаваемой компьютером? – засмеялось Время. – Дело в том, что когда какие-то вещи устроены определенным образом не тобой, и ты не понимаешь, да и не можешь понять, как они устроены, не следует пытаться их изменить…
– А что же случилось с мальчиком Яробом и его миром? – захлюпал носом я.
– На починенный компьютер эту программу ус танавливать не стали… Да и вообще сняли ее с произ водства. Нет больше ни Яроба, ни его мира с зелеными полянками. Мне даже кажется, что его никогда и не было… если я не ошибаюсь. А ошибаюсь я редко, – твердо подвело итог Время.
Я заплакал.
– Что же, мы все живем в компьютерной игре, что ли? И если я буду много кочевряжиться, нас всех сотрут? – пробулькал я, хныча.
– Ну, ты «Матрицы» насмотрелся, – захихикало Время. – Вовсе не обязательно в компьютерной игре дело. Дело в том, что не старайся прыгнуть выше собственного носа! Тебе жить-то всего… – Время сверилось со своими стрелками. – Жить-то тебе всего ничего, миг какой-то в бесконечности… Ну и перекантуйся уж как-нибудь…
Но я не хотел кантоваться… Если время не так уж желает квантоваться, то с чего это я должен кантоваться?..
Глава двадцатая
Как мы согласились со Временем на ничью
Я Времени сказал по совести, что не хочу перекантовываться. Что дело в том, что, может, для него этот миг и ничтожный, а мне с собой как-то надо жить. Что жизнь мне кажется огромной, как Великая китайская стена, которую видно даже с Луны, если по-китайски прищуриться. Конечно, эта стена уменьшается, уходя вдаль, подчиняясь правилу перспективы, но все равно мне как-то ее надо жить.
