Наталья Арбузова - Можете звать меня Татьяной
На Татьянино везенье они «сад камней» отыскали сразу. Встали в середине круга, спиной к спине. Татьяна боязливо аукнула. Тут на Чарли из кустов глянула такая рожа, что он закрыл глаза. И на Татьяну из других кустов пялится такая же точно. А может, та же самая. Или их здесь развелась целая банда, или он, леший, вездесущий. Свят, свят, свят. Бежим скорей, Чарли. Не с нашим проворством лешего ловить. Как бы он сам нас не поймал. Вышли к дому – и на том спасибо.
Ну уж Чарли его написал. Больно гадкого- таким кузнец Вакула черта намалевал. От Гоголя Татьяна ни на шаг. Даже думает по Гоголю. Дед Юра уверовал в лешего и больше с Татьяной не спорит. Ты, мать, уже и с лешим поладила. А Чарли больше в лес не ходит. Леший прознает про его, Шарлево, художество – отомстит. Так запутает, что свои и с мобильниками его, Шарля, не отыщут. Концов не найдешь. Мобильники мобильниками, а нечисть всё еще функционирует. Надежней бы крестом оградиться, да рука не подымается. Ну, Чарли, давай. С правого плеча на левое. – Отстаньте, мракобесы. – А в нечисть веришь. - Как не верить, когда вот она, кругом.- Место такое. Пустынюшка. Удивительно, что мы зверья не видим. Татьяна ходит по грибы, по ягоды и не боится.- Ну, Татьяна вообще блажная. - Полно тебе, Чарли. Ты ее совсем заклевал.
Вишь, зверя они не встречали. Татьяна их просто полошить не хотела. Лиса бежала впереди Татьяны по тропе и свернуть даже не подумала. У кого курятник, тому лиса гостья нежелательная. А медведь выглянул из лесу серед бела дня прямо возле жилья. Козы паслись на лугу, привязанные к колышкам подале друг от друга, чтобы не путались веревками. Уж ты батюшко ведмедюшко, ты не тронь мою козу-деркзу. Почему они все при Татьяне высовываются? за пустое место ее почитают? Нет уж, пришлось деду Юре сказать. Что поделаешь? лес кругом. Обнесли луг изгородью. Может, медведь постесняется. А трава из земли так и прет – заговоренная полянка. Русалочьи владенья.
Уехали в Москву на алексейцаревской машине. Все, кроме Вадимовой семьи и деда Юры. Алексей с Тамарой, Чарли, Татьяна. В Москве проявилось на пленке всё , что снимали, чего не снимали и чего даже не видели. Хоровод русалок, водяник по пояс, леший во весь рост, лесной дедушка с кроткой улыбкой и крупный медведь. Приписали чудеса Татьяниной аномальной личности и зауважали ее. В почтительном молчанье темный зал музея Маяковского, набитый до отказа, внимал отчету Алексея Царева о пребывании делегации от издательства альманаха «Пролог» в деревне Русалки. На экране демонстрировалось такое, что и не снилось. А это не монтаж? – Не монтаж, маловеры. Если вы не верите, пожалуйста – проверите.
За стеною по ночам
Татьяна никогда не отличалась предусмотрительностью. Сдала комнату женщине из Белоруссии с грозной профессией «судебный исполнитель», а та как сквозь землю провалилась. Татьяна зашла в комнату. Стол и стулья завалены толстыми книгами, явно приготовленными для распространения. Связки по двенадцати томов. Тяжелые – каждым томом можно человека убить. Кто-то их издавал, кто-то издание финансировал. Татьяна открыла наугад один том. В предисловии было сказано: здесь собраны действенные молитвы, исцеляющие от конкретных болезней. Татьяна прочла на выбор одну страницу посередине. Господи спаси и помилуй мою селезенку. Господи, спаси и помилуй мою поджелудочную железу. И так на тысячу с лишним страниц. Что, это на двенадцать томов? нет, слава богу, тут двенадцать экземпляров. Немного полегче. Женщина бросила свое сокровище и смоталась на две недели к себе в Белоруссию. Вернулась с новыми шедеврами: десяток столь же объемистых книг. Татьяна разглядеть их не успела – жиличка съехала. Ведь кто-то поверит, будет перечислять свои внутренности перед иконою. Дивны дела твои, господи.
Итак, первый опыт сдачи жилья оказался неудачным. Татьяна уже не работает, а иметь свои деньги хочется. Зачем, Татьяна? ведь ты всю жизнь о достатке не пеклась. – Ездить буду. Теперь есть такая возможность. Трудно удержаться. – Куда, милая? – А хоть бы на Тенерифе. – Ишь ведь что удумала.
Въехала новая квартирантка. Из Питера. Переводчица с норвежского. Молодое лицо, молодые глаза, круглые плечи. Совершенно седая голова, стриженная коротким ежиком. Почему она так собою распорядилась, чтоб обязательно в Москву – Татьяна не выясняла. Зовут ее Катарина, и никак иначе. Одно имя сулило чудо. Чудо не замедлило явиться. Когда Татьяна вошла в восьмиметровую комнату, сданную Катарине, комната оказалась (показалась) вдвое больше. Не поверила глазам, вышла в коридор. Кухня, коридор, большая Татьянина комната не изменились. Но вселенная Катарины секунды явно расширилась. Вместо продавленного дивана, от которого отваливался вниз прессованный картон, стояла трехспальная софа с подушками. В углу комнаты поставлен на попа надутый надувной матрас на две персоны как минимум. На стуле аккуратно сложено использованное постельное белье – довольно много. Здесь ночевали. Кто? Татьяна не слыхала, чтоб дверь отворялась, а слух у нее был как у филина. На письменном столе, кроме телевизора, расположились черные африканские божки вроде тех, что Пикассо воровал из Лувра. В шкафу вместо платьев Катарины стояли прислоненные друг к другу картины странного содержания. Такая живопись дело обычное, но где одежда? словно и не надо. А сам шкаф? он разросся до неприличия, старый Татьянин шкаф. Из шкафа через щель стала видна вся Татьянина комната. Из Татьяниной же комнаты ничего не видно. Лишь Татьяна под присмотром Катарины и ее призрачных гостей. А они – нет. Интересное кино.
Татьяна поспала днем, когда Катарина отсутствовала, обделывая свои таинственные дела. Ночью легла лицом к безопасной стенке и напрягла свой недюжинный слух. Голосов она различила много – более шести. Потом их стало меньше: кое-кто ушел. Ушел иди улетел? в общем, удалился. Утром Татьяна полезла в интернет и там среди переводчиков с норвежского Катарины не обнаружила. А ведь паспорт Татьяна видела своими глазами. Существует такая Катарина. Существует, практикует какую-то магию, однако с норвежского не переводит, нет. Разве что древние руны, смысл коих неясен непосвященным. Получается – Татьяна поселила у себя колдунью. Какая удача!
Катарина исчезала на весь день. Татьяна изучала ее комнату. Была уверена, что Катарина об этом знает, но удержаться не могла. Африканские божки уж вытеснены скифскими идолищами. Стекла комнаты трижды сменили цвет. Только изнутри, с улицы они смотрелись по-прежнему. Деньги в положенный срок Катарина клала на кухонный стол. Татьяна, не долго думая, поехала в Турцию. Оставила Катарине записку, причем ошиблась насчет своего возвращения на два дня - вполне в ее, Татьянином, духе. Вернусь двадцать пятого мая. На самом деле в документах черным по белому написано: двадцать третьего мая. Жила полных двадцать дней в диком месте под горою, над которой то и дело гремело. Плавала далеко, выбиралась назад по натянутому канату. Вернулась поздним вечером двадцать третьего мая, как и было в бумагах прописано. Втащила с грохотом на второй этаж дешевый красный чемодан. К ручке была привязана ленточка из жидких косиц покойной матери (не то оберег, не то знак, чтоб не перепутать багажа, хотя вряд ли у кого еще найдется столь дешевый чемодан). Открыла дверь, из-за которой слышалась хорошая музыка. Остолбенела, войдя в непомерно расширившееся пространство квартиры номер шесть. Целая анфилада комнат представилась ее изумленному взору. Голоса, мягкие звуки шагов. Татьяна ступила на порог первой комнаты – и всё исчезло. Она стояла в угловой восемнадцатиметровой с балконом. Чистенькой, но привычной. Катарина распахнула дверь в свою комнату и приветствовала хозяйку, не выказав никакого удивления по поводу ее нежданного приезда. Тахта, и вправду новая, занимает почти всю восьмиметровку. Окно, освещенное тусклой якобы энергосберегающей лампой на те же сто ватт, вымыто, однако цвет стекол обычный, то есть никакой. Спокойной ночи. Катарина. (Беспокойной ночи, колдунья.)
Татьянина жизнь стала меняться. У сыновей и внучек какие-то сногсшибательные успехи: премии, гранты, стипендии. Появились и почитатели Татьяниного весьма спорного литературного таланта. Все наперебой предлагали куда-то ее отвезти и что-то ей привезти. В метро услужливые молодые люди буквально вырывали у нее из рук тележку. Всё Катарина. Ее штучки.
Пришел к Татьяне ее младший сын Павел Вячеславич. Молодой профессор, молодой дед, красивый, как бог. Катарина выглянула из комнаты – кто такой? и сделала стойку. Кошачьим шагом проследовала на кухню, где Павел ел борщ. На Катарине было другое лицо. Неотразимое. Татьяна не в шутку испугалась. Мало того, что она любила невестку Веру. Главное, Павел Веру любил. Но тут налицо было колдовство. Катарина подтянула тяжелые катапульты и осаждала крепость Павловой верности. Татьяна почувствовала свое бессилие. Ничего не придумала лучше, чем позвонить с балкона сыну Андрею. На год с небольшим старше Павла, выше ростом и еще красивей. Да-да, может такое быть, еще красивей. При всех тех же регалиях. Молодой дед, молодой профессор. И, не в обиду ему будь сказано, изначально готов изменить своей жене Ирине. Примчался – тоже на своей машине. Их, машин, сейчас по две – по три в семье, и стоят они друг на друге.
