Максим Осипов - Крик домашней птицы (сборник)

КСЕНИЯ. Когда это было, милый? У нас теперь это… местное самоуправление.

ЖИДКОВ. Уважать надо прошлое.

КСЕНИЯ. Прошлое, Жидков, было ошибкой.

ЖИДКОВ. Все равно — уважать…

КСЕНИЯ. Ладно. (Вздыхает.) Домой тебя к лету свезем.

ЖИДКОВ. К лету? Мне б, Ксюх, дожить до вашего лета. Не-е-т, летом, я чувствую, уже с Верочкой с нашей буду… Хоть коммунистам и не положено в подобные вещи…

КСЕНИЯ (зло). Теперь положено. Теперь всем положено. (Пауза.) Коммунист… Страну какую не уберегли!..

ЖИДКОВ. Вон ты Верочку не уберегла!.. Страну!..

КСЕНИЯ. Про Верочку помолчал бы, а? Хоть сегодня, в праздник…

ЖИДКОВ. Верочка единственная (вдруг всхлипывает), кто ко мне по-человечески относился… Она мне даже книжки читала.

КСЕНИЯ. Книжки, что за книжки?

ЖИДКОВ. Хорошие какие-то… Не помню уже. (Внезапно.) Пасеку у меня купи, а?

КСЕНИЯ. Да пошел ты со своей пасекой!

ЖИДКОВ. Ксюх, а может, по маленькой все же в честь праздника? Помру скоро…

КСЕНИЯ. Давай, топай в пельменную. Скажешь — по особому распоряжению.

ЖИДКОВ (уходит, бормоча). Это мы любим, по особому распоряжению. Прошлое было ошибкой, ишь как! Уважать надо прошлое… Уважать надо…

Хоровод возобновляется, хоть и не с прежней силой. Последней Ксению поздравляет директор школы Пахомова.

ПАХОМОВА. А вот и школа пришла вас поздравить, Ксеничка Николаевна, всего вам самого-самого-самого! Прежде всего — простого вам женского счастья!

Протягивает Ксении цветы и поздравительный адрес.

КСЕНИЯ. И коллектив ваш женский весь… (замечает в папке какие-то листочки) …с праздником. Опять попрошайничаем, Пахомова?

ПАХОМОВА. Ой, что вы! (Доверительно.) Писания соседа вашего, в компьютере нашла, в учительской. Все ж грамотные стали, на компьютерах, полюбуйтесь.

КСЕНИЯ (сурово). Ознакомимся.

ПАХОМОВА. Уж вы никому, Ксеничка Николаевна, у нас народ, сами знаете…

Ксения проглядывает листочки. Хоровод между тем распадается. Ксения читает.

КСЕНИЯ. «Мне сорок лет, и я хорошо себя чувствую…» Ну-ну. Ознакомимся…

Сцена третья

Верочка

Учитель продолжает свой дневник.

УЧИТЕЛЬ. Здесь красиво невеселой среднерусской красотой. Я тут, наверное, навсегда, тут умру. (Показывает в окно.) Буду во-он там похоронен. (Усмехается.) Пробовал сочинять. Прочтут и обалдеют — вот истоки моего «творчества». Да и кто, собственно, обалдеет? Несколько учителей — вся наша интеллигенция. «Каков диаметр Земли? — спрашивает у ребят географ. — Не знаешь? Плохо. Земля — наша мать». Он повторяет эту шутку уже лет двадцать, но никто не потрудился узнать диаметр Земли — зачем? — мы никуда не ездим, Земля не кажется нам круглой. А географ скоро умрет от рака: город маленький, тут всё про всех знают, особенно плохое. Своих детей у меня нет, так что ученики мне как бы дети. «Отслужу в армии, отсижу срок…» — сказал недавно один деревенский мальчик. Годы учения и странствий… Вот мальчиков из первых моих выпусков почти уже и нет в живых, а девочки — те в основном уцелели. Я человек нестарый и несемейный, мы устраиваем литературные вечера, по четвергам… (Ходит, спотыкаясь о коробки.) Коробки эти деть куда-нибудь… Литературные четверги, очень целомудренно: чай, стихи, проза… Я люблю радоваться и радовать. И даже история с Верочкой Жидковой меня не расхолодила…

УЧИТЕЛЬ. Сразу надо было записать, а то уже многое позабыл. То есть помню как будто все и… ничего определенного… Как хороша была Верочка! Особенно в жесте, в движении — рук, головы, плеч — никакой угловатости, неловкости, никогда. Она в моем классе училась лет с четырнадцати и до конца. Я только старшие классы веду.

ВЕРОЧКА. Зачем «не» с глаголами всегда писать раздельно? Как удобно было бы — «нехочу», «нелюблю»!

УЧИТЕЛЬ. Вот первое, что от нее услышал. Посмотрел я тогда внимательно и подумал: классическая жертва… Беззащитное, чистое существо, без изъяна…

ВЕРОЧКА. «Уж сколько их упало в эту бездну…»

УЧИТЕЛЬ. Дальше… Вот это: «И день и ночь, и письменно и устно…»

ВЕРОЧКА. «За правду да и нет, / За то, что мне так часто — слишком грустно / И только двадцать лет…» Хотела вас спросить…

УЧИТЕЛЬ. Ой, Верочка, замолчи! (Отодвигается, закрывает лицо руками.) Очень я боялся этих разговоров. Ну какая я ей пара? Это у тебя от чтения, Верочка. И лечится тоже — чтением.

ВЕРОЧКА (обиженно). Я другое хотела спросить: раз запятые ставят по правилам, то, может, они вообще не нужны?

УЧИТЕЛЬ. Надо подумать, Верочка, надо подумать… Не умею я ответить на твои вопросы. Ты ведь не перестанешь приходить на чай?

Пауза.

Конечно, она не перестала. Провинция, все запросто… Знаешь что, поступай-ка ты, Верочка, на филфак! После того объяснения мы все и решили… А какие сочинения она писала! Вот про Порфирия…

ВЕРОЧКА. Ведь спас он Раскольникова, спас!

УЧИТЕЛЬ. А Соня?

ВЕРОЧКА. Соня? — любовь, но есть же еще справедливость! Сами говорили: справедливость и любовь — два действия божества! Наказание необходимо преступнику для спасения, не так? Вот Порфирий и спас его! Больше того, явил себя человеком. Разве не удивительно, когда они оказываются людьми!

УЧИТЕЛЬ. Верочка, почему «они»?

ВЕРОЧКА. Конечно, они! Потому что они — другие.

УЧИТЕЛЬ. Не существует никаких они, Верочка, ты совершаешь нравственную ошибку!

ВЕРОЧКА. Порфирий, пристав следственных дел… Брр… Глазки с жидким блеском. Они, они! (Плачет.) Мать хочет, чтоб я была юристом!

УЧИТЕЛЬ. Ксения Николаевна, Верочкина мать, о филологии и слышать не хотела. Верочка, конечно, мать со мной не обсуждала. Мать, говорила она, — другая. (Верочке.) А отец? (После паузы.) Глупо было и спрашивать. Хотя я его часто видел: Ксения на родительские собрания посылала отца. Коммунист Жидков, так мы его называем. Был когда-то вторым секретарем райкома. Стал болеть, пить, Ксения его выгнала, сделался серый какой-то, землистый весь, говорить с ним было невозможно. Вот так, не послушалась Верочка матери.

ГОЛОС КСЕНИИ. Есть, Верочка, такое слово — «надо».

ВЕРОЧКА. А есть такое слово «нехочется»? (Смеется.)

УЧИТЕЛЬ. Утверждают, что юность без бунта неполноценна, не знаю… Сразу в университет она не пошла — проигрывать не любила.

ВЕРОЧКА. Не только поэтому.

УЧИТЕЛЬ. Целый год готовились! Я мечтал для нее о Москве, а она выбрала Петербург. Ну чего в нем хорошего, Верочка? «Скука, холод и гранит». В Москве — жизнь!

ВЕРОЧКА. «Но ни на что не променяем пышный, / Гранитный город славы и беды…»

УЧИТЕЛЬ. И беды… Для Верочки Петербург обернулся одной бедой… Испорченные ленинградские мальчики, жестокие, остроумные. Общежитие, квартиры, с кем-то Верочка сходилась, расставалась. Писала мне что-то про питерское культурное подполье — злые ребята! Письма вообще скоро пошли какие-то не ее, не Верочкины. Ехала в Петербург за высокой культурой, а…

ВЕРОЧКА. Какая культура, если она не дает счастья? Нет, правда!

УЧИТЕЛЬ. Потом началось другое: помощь обиженным, обездоленным, причем таким, кому вообще уже некуда больше идти. Среди них, наверное, разные типы есть. В основном, по-видимому, отрицательные.

В глубине комнаты появляются директор школы Пахомова, потом Отец Александр в подряснике.

ПАХОМОВА. В основном! Уголовники да бомжи.

ВЕРОЧКА. Идея была — обращать несчастных людей к прекрасному. К музыке, живописи, красоте. Ведь они были всего лишены, многие — всю свою жизнь!

УЧИТЕЛЬ. Что-то немыслимое. Подумайте, как Верочке было справиться? А потом ужасная история с одним… как бы выразиться?.. подопечным. (С отчаянием.) Видимо, и насилие было…

ПАХОМОВА (осуждающе). Было.

Учитель испуганно отворачивается.

ПАХОМОВА. Значит, повод дала. Сама виновата. По книжкам жить не научишься.

ВЕРОЧКА. Ну и долой эту жизнь!

УЧИТЕЛЬ. Подробностей — не хочу знать!

ПАХОМОВА. Таблеток она наглоталась, чего там знать? Истерика… Не рассчитала.

УЧИТЕЛЬ. Верочка не рассчитала?

ПАХОМОВА. Хватит уже о Жидковой. Неблагоприятное стечение обстоятельств. Плюс характер. Не была б она дочерью уважаемой Ксении Николаевны, я бы сказала. Не зря, наверное, батюшка Отец Александр отпевать ее не хотел. Ни в чем вы не виноваты.