Павел Улитин - Путешествие без Надежды

Писатель и его корни и почему он ими не пользуется. Этот веселящий газ, вид наполненных рюмок, его не передашь линией. Тут и линий нет. Тут три цветовых пятна и такая радость: тишина. Ты б хотел забыться и заснуть. Мы прошли мимо «эмбахады»{71} и вспомнили встречу с грамматистом. Конечно, важно, что это было на фоне. На фоне старого базара, бомбежек и ожидания — вот-вот тебя разорвет на куски — простой день на лекции в институте казался шагом в широкий мир. Лучшая библиотека Советского Союза на фоне «без московской прописки нельзя» была тоже в ореоле вещей, о которых можно только мечтать.

Потом я решил рисовать с натуры. Для этого надо иметь терпеливую натурщицу. Один рисунок гад правильно сделал по замыслу. Общество, в котором позволяется на страницах романа ругаться матом, меня не волнует. Еще бы. Вот я попробовал читать все под ряд, получилось что-то не-удобо-сказуемое. «Третий корпус», «Писанина 1970 года» — это неважно, как это называется. Важно, что процедура не удовлетворяет своим внешним видом. Для архива это мало. Для самостоятельного сочинения это еще меньше. Для жизни на каждый день это слишком широко и шикарно. Резвился — да. Это теперь кажется невероятным. Две девочки искали посольство Дании, чтобы найти какую-то выставку. Мне понравился один вид у гостиницы «Россия», а другой — против агентства печати «Новости». Об этом я скажу несколько слов, когда перейду на толстую бумагу без копирки. У вас там так много написано.

Потом мне все объяснили. Собаки бывают только двух главных пород: одни произошли от волка, другие от шакала. Все собаки второй категории отличаются неблагодарностью и неустойчивостью в своих привязанностях. А собаки первой категории кусают неблагодарного, по их мнению, хозяина за то, что он не ценит их вечную привязанность и бесконечную преданность одному и тому же до конца жизни. Кроме того, щенок выбирает себе хозяина в первые 4 месяца жизни и потом никогда не меняет своего выбора.

Это уже слишком.

Я так и понял.

Вы сами не знаете, с кем вы связались. Это чрезвычайно опасный противник и, кроме того, сложно-подчиненный человек. Вы никогда не будете знать, перед кем и когда вам нужно будет оправдываться, имея такого противника. Нет, с ним лучше дружить. Лучше помириться. Вылетишь на орбиту, придется решать задачу по физике. А вы ведь никогда не были сильны в задачах по физике.

Я возьму лучшую бумагу второго сорта, как приду домой, и буду ее портить. Из количества испорченной бумаги всегда вырастало в какой-то момент новое качество.

Не знаю, по какому поводу «А он молодец». Там было несколько. Это еще один удар в нос великому коллажисту. Так ему и надо. Пусть не зазнается. Пусть не задирает нос.

Если ему объяснить, он все поймет. И даже придет. И возможно прибежит. Но ему никто объяснять не будет. Таковы правила игры «Догадайся сам».

Ты продиктуй мне про коленопреклоненное положение. Ты расскажи мне, но не рассказывай этого пишущей машинке. Я так и не понял, что там произошло.

Она сказала:

— Я посплю, а ты тут управляйся сам.

Я ведь до сих пор ни одной страницы про бокс. Ни слова про посев и РДВ{72}. Он ищет только про себя и петербургскую родственницу Веру Слоним. Один раз в 100 лет. Так и было. Я не знал, что это с рыжей Юннки шерсти клок. Ничего не может быть раздражительней раздражительного голоса по телефону. Пыль от хартий не отряхай, а то хай поднимет виртухай.

«Высокий суд» и есть Нобелевская речь. Ты бы его не узнал: глаза горят, стремительная речь, не идет, а летит. И еще что-то церковно-славянское.

Мне приснилась война скифов с сарматами.

Откуда это взялось? Как нарочно в конце сезона. Я и непечатным словом не погребовал бы. Условно. Через «я бы», через «бы». Рецепт известный — это да. Но один монтаж по рецепту — это еще не все. Требуется еще кое-что. Вот в этом «кое-что еще» всегда загвоздка. Я бы упражнялся в падежах. Мне всегда видится Пятницкая улица, когда солдат с фронта за власть советов еще до анекдотов про кафе «Националь». Шутка Валентина Петровича, вы только не говорите Леониду Максимовичу{73}. Маятник качался все в ту же сторону: то подлинней, то покороче. Это правда. То мне вдруг ясны все комментарии со всех сторон, и тогда я свободно топчусь на месте, не без удовольствия повторяя зады написанных книг. То еще требуется что-то для равновесия. Что не поддается реестру, это верно. Как ехидство приходящих покупателей, когда нет сил просто стоять за прилавком. Да, было такое.

На этом можно, конечно, остановиться. Процитировал бы и дело с концом. А я все возвращаюсь без результата к поезду «Москва-Минводы», он шел тогда в Москву. Аччч оррр, вот именно. Ничего больше не скажешь.

Вот такие собеседники. Где-то были слова Александра Поупа. Их бы еще раз по-английски. Ушло все. Ушло без возврата. На этом пора ставить крест. Креститель-мститель Мечислав Мстиславович, неслышно его что-то, чи жив чи нет. Чи коегзистовач чи не енгзистовач{74}. Вопрос про козу: чи пуховая, чи чепуховая. Но она не поддержала шуточек на эту тему.

Ах да, радости галльской филологии: не 7 раз, а 9 раз и не у Тертулиана, а у Теренция. Кстати, не у Теренция Плавта. Тонкие мысли, чччоррр, да, весьма: вот Вы пишете «задница», а надо «срам». «Н.К.» — это, конечно, САМ Конрад, я так и понял. Резво написано, нельзя подписать именем академика.

Начать с того, что пометки нельзя было оставлять. Они выдавали тайны. Не очень-то, но все-таки. С пометками нельзя. С этого начались и новые взаимоотношения. В субботу разве достанешь. Следователь Комельо{75} по-русски. Зачем же так, не надо, я и так сделаю. Начать с того, что сбивало с толку. Странное было предприятие. Вот уже вражеские ритмы. Они вкрались, их уже незаметно, они будут бить по голове.

«Ты не волнуйся, береги здоровье, я все равно к тебе хорошо отношусь, и я рад за себя, что ты еще жив».

Вот какое письмо я получил.

Тут, конечно, ничего конкретного не было. Один запах, одно отчаяние. То, что нужно было преодолеть. Был еще один поворот, но я его не уловил.

Вот это и есть то самое нагромождение, которого я боялся.

Конечно, нехорошо, что и говорить. Откуда началось высокомерие. А оно все время присутствовало подспудно, иногда прорывалось, но всегда сдерживалось.

Пришел солдат с фронта.

ПРИШЕЛ СОЛДАТ С ФРОНТА

Вот что было важно. А разгадавшие загадку жизни всегда маячили на первом плане. Там ключевая фраза — «А вдруг в зад ударят православные»: для этого и написано.

Неприятные звуки, что и говорить.

Я уж не помню, к чему это относилось.

Выходил один ты на дорогу, и всю дорогу была только одна тревога. Дальше мысль обрывается, чтобы звучать значительней. Я выдумываю чужие заботы, конечно. Вроде 14 страниц без продолжения.

Собачий взвизг. Портняжные метафоры. Ты чего-нибудь понимаешь в этом деле? Немного языка, чуть побольше забот об архитектуре, но главное — интерес к музыке, самое удивительное из искусств. Проведи черту, заполни многоточия. Не понятен мне интерес. Я договорился не мешать чужому восприятию. Ну поехала. Уничтожать междометия нужно во всяком случае. Тот удивительный подход, который нам мерещился при освобожденном тщеславии, при затихшем честолюбии. Четыре письма не по адресу. Какая-то непонятная взволнованность по выдуманному поводу.

Легкий поворот в сторону французского языка. Разговор о сфинксах. Свинство явных сфинксов, упрямство мнимых. Все цитаты, цитаты. Слово «философия» уводило в фотографию с длинной бородой. Разумеется, приспособленность к еще чьим-то шагам в мире. Пока еще не заглохли звуки.

Непонятное дребезжание. Всходы другие. Иначе ложится копирка на шероховатую бумагу. Очень мешает карандаш. И еще одно замечание, от которого я воздержусь.

Потом все пошло иначе. Разве одного движения было недостаточно? Лексика мешала.

Запятую не успел поставить в одном месте. Все хорошо, только не успел поставить запятую.

Чем там вызвано, интересно. Ну конечно, удивительное остроумие. И начитанный человек при том. Есть, конечно, некоторые слабости. Приглупляет чужую точку зрения, но иначе как? Иначе своей не выскажешь. Нам поток бытовых деталей очень важен. Живи в моем мире, собака, хоть на 4 часа, но поживи. Подумай моим языком, может, пригодится. И он это всем читал вслух? А меня поражала осторожность. Именно продуманная целенаправленность на одного знакомого редактора из известного вам журнала. Впрочем, достаточно и для Армянского переулка. Кто это? Тут важно подчеркнуть математичность поэтического образа.

Я на этом еще не сосредоточился. У меня было другое наслоение из другого языка другой страны и другого характера. Жадность удивительная, она себя покажет. Был же такой период, ходили вокруг да около. Седина, военные метафоры, вы не знаете, с кем вы разговариваете и еще что-то насчет женской красоты на тюремный взгляд. Вот уже и нехорошо получается.