Богомил Райнов - Инспектор и ночь
Не знаю, что думает об этом Холмс, но именно так и получается. После плутания по разным улочкам, названия которых незачем перечислять, Том сворачивает во двор одного из тех бесцветных зданий, которые отличаются друг от друга лишь номерами. Пора, пожалуй, сократить расстояние. Я ускоряю шаг. Но, когда я вхожу в подъезд, лампа-автомат внезапно гаснет, и я теряю след жениха. Поднимаясь наверх по лестнице, я останавливаюсь на каждой площадке и размышляю, на каком из 36 приемлемых методов поимки противника разумнее всего остановиться. На четвёртом этаже становится ясно: слуховой метод лучше всех. Из-за двери слева доносится такой невообразимый шум и гам, что и без специальной подготовки можно понять, что там происходит сборище родственных жениху существ. Я фамильярно и продолжительно звоню. Молодой человек с модной причёской, сиречь со свободно взлохмаченной шевелюрой, гостеприимным жестом открывает дверь.
— Я приятель Тома.
— Великолепно! — кричит лохматый с пьяным энтузиазмом. — Том только-только пришёл… А я именинник. Заходите!
После сердечного рукопожатия меня без церемоний вводят в дом.
Все двери в квартире, в том числе и кухонная, настежь распахнуты — для простора действий. Но число званых и незваных гостей так катастрофически возросло, что никакого простора не получается. Картина напоминает поперечный разрез какого-то склада пьяных. На стульях и кушетках — груды людей обоего пола, как попало повалившихся друг на друга. На полу, прислонясь к стене, с рюмками и бутылками в руках, тоже сидят гости. В узких проходах, не занятых сидящими, теснятся танцующие пары, жестоко ударяясь об одушевлённый и неодушевлённый реквизит окружающей среды.
В комнатах так кошмарно накурено, что дым собственной сигареты показался бы мне, наверное, струёй чистого воздуха. Я оглядываюсь в поисках Тома — и открываю Жанну. Она танцует в густой толпе с каким-то двойником именинника — во всяком случае по части шевелюры. В этот момент к ней подходит Том. Специалист по кулачному праву, как и следовало ожидать, бесцеремонно вырывает невесту из объятий лохматого самозванца и сам закручивает её в стремительном вихре танца. Но танцуют они без огня — просто топчутся на одном месте. У Жанны — насколько мне позволяет разглядеть плотная дымовая завеса — усталое и озабоченное лицо. Том настойчиво шепчет ей на ухо. Должно быть, что-нибудь в этом духе:
«Инспектор, гад, пронюхал про нас и хочет втравить в историю. Ищет тебя днём с огнём. Если он станет приставать с расспросами, отрицай всё как есть — и баста. Пусть попробует доказать! Только этот чурбан был в курсе, да его ведь из гроба не подымут…»
Том всё шепчет что-то на ухо Жанне, а та кивает примирённо. Пора, решаю я, положить конец этому завидному единодушию. Маневрируя наподобие ледокола, я пробираюсь сквозь толпу и останавливаюсь невдалеке от пары. Жанна первая замечает меня и, вздрогнув, поворачивается в мою сторону. Том прослеживает за её взглядом.
— Послушайте, — говорю я, — юноша, соблюдайте правила. Не нарушайте ритм. Эта чача, например…
— Это рокк, — машинально поправляет Том, словно это имеет решающее значение.
— Именно, рокк, — киваю я. — А вы думаете, что это чача. Последите-ка за моим шагом.
Сделав несколько показательных и совершенно произвольных движений, я приближаюсь к паре и выхватываю Жанну из объятий разинувшего рот жениха. Дабы не тратить понапрасну энергии, я закручиваю девушку вокруг себя, а сам едва переступаю на месте.
— И главное, — добавляю, — предоставляйте действовать даме. В чём-в чём, а в этом у вас опыт есть.
И увлекаю Жанну в толпу, подальше от ревнивого взгляда любимого.
— Я велел тебе быть налицо? — говорю я, машинально топчась на месте.
— Как видите, я не перешла турецкой границы, — хмурится Жанна, так же машинально покачиваясь в ритме танца.
— Но переходишь границы моего терпения.
— Жестокий вы человек, — плаксиво произносит она и добавляет без всякой связи:
— Вы не читали Хемингуэя…
— Нет. Не читал.
Страдальческим голосом, словно стараясь выиграть время, Жанна продолжает:
— У Хемингуэя есть рассказ об одиноком старом человеке, который часами просиживает в барах, потому что ему хочется, чтобы вокруг было чисто и светло… Рассказ так и называется «Чисто и светло». Но вы не читали Хемингуэя…
— А ты не читала учебника по криминалистике. И оставила на рюмке отпечатки пальцев. Вообще понаделала уйму глупостей. И, наконец, яд…
— Яд? — в ужасе отшатывается Жанна. — Я его не травила…
— Ну, ладно, хватит голословных деклараций. Рассказывай, что было в тот вечер и вообще что было между тобой и Мариновым.
Жанна растерянно оглядывается, словно рассчитывая на помощь окружающих. Но окружающие, прижатые друг к другу, покачиваются в гвалте и дыму, и даже моя экстравагантная манера танцевать не в состоянии привлечь их внимания. Но вот девушка замечает Тома. Стоя у двери, он с мрачным лицом следит за нашим движениями. Прочтя в глазах девушки призыв, Том было направляется в нашу сторону, но я предостерегающе поднимаю руку. Лев поджимает хвост.
— Я сказал тебе: и моё терпение имеет границы. Не оглядывайся. Жених твой покуда вне игры. Сейчас танцуешь ты. Ну!
— Поверьте, ничего между нами не было… Как вы вообще можете допускать… Он был такой противный… Но Том заставлял меня водить его за нос. Понимаете, из-за денег… Тому нужны были деньги, и он заставлял меня брать у него… Два раза я посылала Маринова за конфетами или за коньяком — и брала… Я думала — он ничего не замечает… У него было много денег, а я брала понемножку…
Рассказывая, Жанна всё норовит взглянуть на Тома, но в глазах её уже страх, а не призыв о помощи. Однако Том куда-то улизнул или просто переменил позицию — я его в толпе не вижу.
— И вот однажды… в тот самый день… он позвал меня вечером к себе и сказал, что ему всё известно… что я — воровка… что он сообщит в милицию, если я не перестану упрямиться, что у него серьёзные намерения, что он мне купит меховое пальто, что будет носить меня на руках и так далее… Что я или останусь у него, или прямо угожу в милицию… Но я приготовилась к этому заранее — плеснула ему в рюмку из пузырька, чтобы он скорей заснул…
Жанна молчит, словно до неё лишь сейчас доходит весь смысл её поступка.
— И он заснул. И надолго заснул. А кто вам дал цианистый калий?
— Цианистый калий?! — Жанна меняется в лице. — Что вы! Это было снотворное. Том сказал, что снотворное…
— Том всё может сказать… На суде никто не станет интересоваться, что именно сказал Том.
— Том сказал, что это снотворное, — повторяет настойчиво Жанна. — Честное слово, я думала, что снотворное. И налила ему немного в рюмку… Маринов отпил чуть-чуть, но не заснул. Сначала бубнил то о шёлке, то о мехах, то о милиции… Потом вдруг скорчился, покрылся потом, побледнел и замолчал… И сказал, что ему очень плохо.
— Надо же! Его угощают цианистым калием, а он жалуется… И что потом?
— Потом он встал и велел мне уходить… И проводил через зимний сад. Он всегда, когда у него бывали гости, выводил их через зимний сад, чтобы соседи не видали…
— А где пузырёк?
— В саду… В кустах… Я выбросила потом.
— Ох, уж эти женщины! — вздыхаю я. — Выберут самое потайное место!
Магнитофон замолкает наконец.
— Уф, никогда ещё не танцевал так долго… и так хорошо, — вытираю я пот.
Подхватив под руку Жанну, я пробиваюсь к выходу.
— Куда? — хватает меня за рукав лохматый именинник, который встречает новую партию гостей. — Веселье только начинается.
— Схожу за цветами, — отвечаю я. — Неудобно… С пустыми руками…
— Брось цветы… Тут полно цветов. И все в нейлоновых чулках. Принеси-ка лучше коньяк. А то весь вылакали, черти.
— Будет и коньяк, — щедро обещаю я. — Веселье только начинается.
Таща за собой Жанну, я стремглав скатываюсь вниз по лестнице.
Напрасная спешка. Том внизу — дежурит у подъезда. Мы транзитом минуем мимо его неприкаянной фигуры. Жанна поворачивает голову — хочет взглядом что-то сказать ему на прощанье, но я вовремя дёргаю её за руку.
На улицах ни души. Только ветер и дождь. Мы с Жанной шагаем по мокрым тротуарам, всматриваясь в свои тени. Тени постепенно становятся длинней. Затем всё короче и короче, пока не исчезают за спиной. А потом снова выскакивают и опять начинают расти. Шаги глухо отдаются во мраке. И, не поворачивая головы, я чувствую, что Том тащится за нами следом. Остановившись на углу, круто поворачиваюсь кругом.
— Слушай, детка! Ты что — решил перенять у меня ремесло? Тогда позволь мне дать тебе совет: не делай этого по-идиотски. Следишь за кем-нибудь — следи издалека, а не наступай на пятки.
— Я не слежу… Я жду, когда вы отпустите Жанну и мы сможем пойти домой.
