Игорь Ушаков - Семейная сага
Я, действительно, сразу понял, что был у нее первым мужчиной, хотя про нее говорили такое, что нельзя и повторить. A ее умение в любви мне было понятно: она не раз мне рассказывала про французские эротические романы, которые она читала. Она и раньше говорила со мной об этом, но очень осторожно, Эзоповым языком. Я понял теперь, что oна отлично освоила эти "самоучители" интимных отношений. Ну, что же, это наверное и не плохо, в конце концов. А то ведь сколько семей, говорят, распадается только из-за того, что муж и жена не умеют проводить вместе ночь.
В тебе и Грига пение, И магия шаманская… В тебе игриво пенится
Искристое шампанское… И светят откровением Очей бездонных омуты… Вся жизнь твоя — горение,
Не можешь по-другому ты!
И все же что-то было не так… Отчего это чувство неудобства и даже почти вины? Ведь правда же, было так хорошо. И это был первый раз у меня и первый раз у нее. Мне так хочется, чтобы у нас все стало хорошо по- настоящему хорошо! Наташа такая славная!
Катерина. 1930, 23 июня
Наконец-то, наконец-то! Сегодня был выпускной
вечер-бал! Ура!.. Кончилась эта обрыдлевшая уже школа, в печенках аж сидит.
Аттестат получила я нормальный. Даже алгебру с геометрией вытянула-таки на пятерку на радость нашей Шуре-Дуре. По-моему, она была за меня рада больше даже, чем я сама. Ну, в общем-то, хорошая она тетка, добрая да и меня очень любит.
Но самое главное было позже, уже после выпускного бала, хотя — все по порядку… А было такое, что прямо сразу об этом и сказать страшно!
Меня, "бесхозную", давно уже присмотрел Вася из параллельного десятого класса. Он, конечно, не ахти что, но зато здоровенный бугай, самый сильный наверное изо всех наших, даже поздоровее Анатолия, широкоплечий, с отличной фигурой. Как пара, мы с ним смотримся ничего, опять все девчонки слюнки глотают!
Мы с ним гуляем недолго, месяца два всего. Он, как все сильные парни, добродушный и незлобивый. Над ним часто девочки подтрунивают, но он отвечает только доброй улыбкой, да иногда изловит какую-нибудь из насмешниц и на локтях поднимает аж под самый потолок, а потом когда резко спускает, то юбка у нее, как парашют раздувается. Эти его шуточки все знают, поэтому, если кто не так под платьем одет, с ним не шуткуют. Со мной, правда, он никогда ничего подобного не позволял, да я и не подавала повода. А уж как стали мы с ним гулять, он и девочек трогать перестал.
Сегодня на выпускном вечере мы с ним такие номера откалывали! Ну, фокстрот, танго — это обычное дело, а вот когда дело дошло до вальса, то я буквально летала по воздуху: при поворотах он совершенно отрывал меня от пола, и я летела по воздуху, как на качелях. Ну, и сильнющие же у него ручищи! Все на нас заглядывались, очистили середину зала, чтобы нам вольготнее было кружиться. Одним словом, балетное представление да и только!
После вечера все, кто мог, разбились на парочки и разбрелись по близлежащему парку. Кто-то пел, кто-то
бренчал на гитаре. Мы с Васькой тоже пошли со всеми. Потом, уж не знаю и как, оказались мы снова около школы, со стороны двора, там где запасная на случай пожара дверь, которая вечно заперта. Как всегда, если появлялась возможность, Василий начинал меня целовать, а делал он это отменно. И тут мы опять начали целоваться, я прислонилась к двери, чтобы было удобнее. Он меня целовал, как всегда, взасос, но осторожненько. Я, что называется, вошла во вкус и стала ему отвечать более пылко, чем всегда. У самой даже голова кругом пошла и ноги стали подкашиваться. Тут Вася прижал меня к этой двери, я почувствовала сначала его руки, потом… Потом я уже потеряла волю и отдалась нахлынувшим на меня волнам его ласк…
Когда он отпустил меня, я, пожалуй, только тогда осознала, что произошло… Мы, отвернувшись друг от друга, привели себя в порядок, после чего он, сказал: "Ну, пошли…" и больше за всю дорогу не вымолвил ни единого слова. Когда мы вышли на освещенную улицу, я не говоря ни слова, быстро пошла домой.
Я была страшно зла, зла на себя, на то, что не обереглась, зла на Ваську за то, что он воспользовался своей дикарской силой. Впрочем, по-честному говоря, я сама его спровоцировала, не желая того… Никогда не могла себе представить, что потеряю девственность вот таким полуживотным образом — где-то в темном дворе с озверевшим от похоти парнем…
До меня только потом дошло, что дело может плохо кончиться… Это же позор какой! А мама? А Ксения? Каково это будет для них? Допрыгалась, "королева"! Отдалась, как Екатерина Великая, какому-то конюху!
Впредь будет наука!.. Только вот не дорогой ли ценой?
Ну, да Бог не выдаст, свинья не съест.
Михаил. 1930, 20 июля
Я почти отошел, мои терзания кончились. Может, все и
к лучшему: Наташа славная девушка, хотя после Кати… Да,
все как-то не так! Но ведь должна же жизнь наладиться!
Безответной любви на всю жизнь не бывает, я в этом уверен.
Да и зачем она: для вечных терзаний?
Но я уже почти успокоился, жизнь входит в свою колею. Наташа довольно часто находит возможности для наших интимных встреч, но происходит это только у нее дома, когда ее мама уходит во вторую смену. Все происходит теперь спокойнее, чем в тот первый раз, хотя ласки, которыми меня осыпает Наташа, по-прежнему беспредельны.
Я начал испытывать к ней ужасно теплое чувство. Это, пожалуй, больше, чем просто чувство благодарности за то, что она вытащила меня из пропасти.
Теперь теми вечерами, когда мы остаемся одни, мы уже можем поговорить о поэзии, о музыке, о живописи прежде, чем погрузиться в океан страстей.
Наташа открыла передо мной мир музыки, который был для меня доселе просто неведом. Она ставила мне на отцовском граммофоне пластинки с ариями из опер Верди, Чайковского, Мусоргского, Масснэ… Она удивилась, она была просто счастлива, что мне больше всего понравился Мусоргский, сказав, что обычно до Мусоргского доходят постепенно, что он сложен и полифоничен: "Всё-таки ты у меня замечательный, Мишенька! Мусоргского выбрал!"
Наши отношения для меня немного пугающе просты. Когда Наташа гасила свет, она становилась хозяйкой положения, она подсказывала мне, что и как делать. Я послушно выполнял все ее ласковые приказы, понимая, что она гораздо опытнее меня в вопросах любви.
Она показала мне много эротических книг, из которых она черпала свои познания. Книги эти стояли на самой верхней полке высоченного книжного шкафа красного дерева.
"Это мое Древо Познания," — прошептала она мне. Она сказала, что ее мама очень современная женщина, она считает, что девушка должна знать все про любовь, потому что тогда ей будет легче выжить в этой жизни. Родители не прятали от Наташи эти эротические книги, хотя и держали их на самой верхней, недосягаемой без стула полке, чтобы уберечь от посторонних глаз и рук приходящих друзей и соседей, хотя
книги эти были все на французском, и вряд ли кто их мог понять.
Почти каждый раз, когда наша страсть потихоньку успокаивалась, мы перед приходом Зинаиды Николаевны пили чай, а я читал Наташе свои новые стихи, которые получались как-то сами собой, более того, я не мог их не писать. Она очень любила стихи о природе. Особенно она любила вот это стихотворение, написанное мною для нее:
Уж было лето на излёте. Стада страдали от жары. Луга лежали в позолоте Недавно скошенной травы.
И в мареве, почти растаяв, Поля звенели знойным звоном. И аисты сбивались в стаи, Готовясь к дальним перегонам.
Катерина. 1930, 16 августа
Я начала работать, уже почти две недели, как работаю.
Взяли меня ученицей-чертежницей в одно большое конструкторское бюро. Работа нудная, сидишь все время согнувшись над кульманом, правую кисть сводит от постоянного напряжения — никак не могу научиться правильно и расслабленно держать рейсфедер. Еще труднее им работать, когда используешь лекало.
Зато у меня замечательный начальник — Илья Зильберштейн. Это удивительно светлый человек, с вечно смеющимися глазами. У него длинные, слегка вьющиеся черные волосы, какие бывают у художников или музыкантов. Он всегда безукоризненно одет, даже нарукавники у него какие-то особенно элегантные. Иногда он подходит ко мне сзади, стоит и смотрит как я черчу, потом наклоняется, берет меня за руки, будто обхватывая меня сзади, и показывает, как надо чертить. У меня в эти моменты аж сердце замирает!
Кажется, я в него по-настоящему влюбилась. И боюсь, что по мне это видно, потому что иногда я вся вспыхиваю и заливаюсь краской под его слегка насмешливым взглядом.
Но здесь, в отделе, это нормально. По-моему, в него влюблен весь отдел, состоящий поголовно из девушек и молодых женщин. Он и с другими чертежницами так же открыт, так же прост. Он такой загадочный… Девчонки сплетничают о нем, рассказывают всяческие интимные небылицы. Откуда? Он же ни к кому не пристает, у него никого нет. Это я точно знаю, просто чувствую своим женским чутьем.
