Игорь Ушаков - Семейная сага
Вечер мы провели хорошо. Антонина Егоровна приготовила чудесный яблочный пирог и объяснила мне, что это у них в семье традиция в день рождения Миши устраивать чай с яблочным пирогом. Рассказала мне, что эту традицию придумал ее муж Платон Андреевич: ведь благодаря яблоку с древа познания, говорил он, стал множиться род людской! Она в этот раз много интересного рассказала про своего мужа, как они жили, как он ее любил.
Миша сегодня был в ударе, не млел и не тупился, как всегда, и что-то смешное рассказывал. Братишка его, Павлик, хохотал аж до слёз. Антонина Егоровна тоже заливалась.
Потом, около восьми вечера, Антонина Егоровна сказала, что им с Павликом нужно куда-то на часочек сбегать. Павлик начал канючить, что он не хочет, но его мама настояла, и они пошли.
Я догадалась, что деликатная Антонина Егоровна решила предоставить нам с Мишей возможность побыть вдвоем, без лишних глаз и ушей, поговорить и вообще…
Я подумала, что наши мамы, как сговорились: будто сватают нас с Михаилом. Глупые! Неужели не понимают, что этим можно все только испортить! Да я и без них уже решила, что сейчас лучше Миши у меня никого нет, а может, и вообще больше никого не надо.
Мы пересели с ним на диван. Я положила голову ему на плечо. Он как-то нерешительно обнял меня за плечи, будто я хрустальная фигурка и могу хрупнуть от малейшего нажима… Потом он притянул меня к себе, я была податлива… И вот он впервые сам первый поцеловал меня. Сначала тихонько, чуть коснувшись губами уголка моего рта. Чувствуя что я не отстраняюсь, он поцеловал меня в губы долгим поцелуем. Я отозвалась тем же… Он учащенно задышал и прижал меня к своей груди. Потом он, совершенно обезумев, целовал мне шею и в конце концов зарылся лицом в мою грудь…
Я чувствовала, что он на грани срыва, но его самоконтроль не позволял ему ничего лишнего. Я тоже подошла к краю невидимой пропасти, но он и мне помог удержаться, не упасть…
Не знаю, сколько прошло времени. За входной дверью раздались неясные звуки. Мы отпрянули друг от друга. Я одёрнула юбку. Он поправил на себе выбившуюся из-под ремня рубашку… Слава Богу, тревога оказалась ложной!
Я встала и взъерошила его волосы. Сказала, что надо привести себя в порядок, пока его мама не вернулась. Мы пошли, умылись холодной водой, которая остудила немного жар наших лиц.
Вернулись в комнату, опять сели за стол. Миша трясущимися от волнения руками разлил нам в чашки уже остывший чай. Но это и хорошо, что остывший: жара нам хватало и своего.
Вскоре вернулись и Антонина Егоровна с Павликом. То ли мы уже пришли в себя, то ли она сделала вид, что ничего не заметила. Я засобиралась домой. Мишина мама предложила еще по чашечке чая, но я отказалась. Миша пошел меня провожать.
Около моего дома мы остановились. Было около половины одиннадцатого вечера. Улица была пустынна. Мы остановились около моей двери. Он взял меня за обе руки, я потянулась к нему и тихонько поцеловала его в губы. Он страстно ответил, и мы оба потеряли голову. Но Миша опять пришел в себя первый. Он на прощанье крепко сжал мои ладони, и я скользнула в свою дверь…
Как с ним хорошо! Чувствуешь себя в полной безопасности. Мне с ним все лучше и лучше. Все-таки мне удалось "растопить" эту льдинку в нем!
Да и у меня внутри уже что-то начинает звенеть, когда
Миша меня обнимает и целует…
Михаил. 1929, 19 августа
Вчера опять отмечали мой день рождения, на который
я опять, как и в прошлом году, позвал Катю. Почему-то боялся, что она откажется пойти — она стала какая-то непредсказуемая. Но она, по-моему, даже с радостью согласилась. Я после работы зашел за ней и мы пошли ко мне.
На ней было скромненькое платьице в обтяжку, с открытой шеей, рукава фонариками.
У нее изумительная фигура! У нее очень красивые ноги, длинные, стройные, налитые силой и упругостью… А когда она идет, я не могу без волнения смотреть на нее, каждое ее движение заставляет бешено колотиться мое сердце.
Когда я гляжу на нее, у меня невольно вспыхивают яркие воспоминания тех моментов, когда я держал ее в своих руках и целовал ее. Это волнующее ощущение не покидает меня, я могу вызвать его почти с физической явственностью. А сколько ночей я провел, не смыкая глаз, представляя ее лежащей рядом с собой…
А сегодня вообще был волшебный день. Мы сидели пили чай. Потом около восьми вечера мама с Павликом куда- то ушли ненадолго. Мы остались с Катей одни. Не помню уж как, оказалось что мы сидим на диване, она прильнула ко мне. Я обнял ее и поцеловал… Она ответила мне, обняла меня, и мы прильнули друг к другу в долгом страстном поцелуе…
Такого я никогда еще не испытывал. То, что было тогда, на скамейке в парке — было совсем другое! Сегодняшний поцелуй был какой-то плотский, зовущий в бездну, отнимающий волю и сознание. Это было такое слияние в одно целое, что трудно было представить, как это можно после этого жить поврозь…
И сегодня мои ночные грезы обуяли меня с невиданной силой. Я почти воочию видел, как Катерина сбрасывает с себя одежду, как мы падаем друг другу в жаркие объятья, как мы вместе погружаемся в сладкое небытиё…
Среди ночи я проснулся от необычного ощущения: меня будто что-то ожгло изнутри. Я не мог заснуть, пошел потихоньку на нашу кухоньку, чтобы никого не разбудить, и там, при свете свечи, описал свои ночные грезы…
Полусумрак. Треск поленьев. И навстречу мне из тьмы — Плечи, руки и колени,
Будто снежные холмы.
Печь мурлычет. Отсвет лижет
Ног стволы и ветви рук.
Ты все ближе… Ты все ближе…
И уже сомкнулся круг…
Плечи, руки и колени —
Все сплелось в одном клубке…
Пляшут трепетные тени
На стенах и потолке…
Печь стихает с полустоном, С полутреском, наконец… Тишина, почти со звоном… Только слышен стук сердец.
Катерина. 1929, 22 ноября
Вот и зима почти в разгаре. Холодрыга. Выпал снег.
Волга стала. На душе кошки скребут…
Главное — не сорваться, закончить школу, хотя вся эта мутата надоела. Анатолий, слава Богу, отвязался. Кирилл школу окончил, на глаза не попадается. Да это и было все не то!
Михаил успокоился, у нас прямо семейная жизнь началась, хотя и без всякой постели! Не помню уж, когда мы с ним и целовались-то по-человечески! Никаких диванов, никаких скамеек — говорит, что "сейчас тебе нужно сосредоточиться на учебе". Он, конечно, прав, но ведь "не учебой единой"!
Приходит он едва ли не каждый Божий день вечером после работы, объясняет мне мои домашние задания по физике и математике. Уходя от меня после наших занятий, он целует меня в щеку, как, наверное, будет целовать свою дочку, когда она у него будет.
А математику я здорово запустила! Александра Михайловна меня просто извела своими вопросами. "Что с тобой случилось, Белая?", "Что с тобой случилось, Белая?"
Да ничего не случилось! Устала я от всей этой неразберихи в себе самой…
И тем не менее, эти частые "беззубые" встречи с Михаилом меня стали тяготить. Подружек у меня хватает и без него. Мне нужен рядом парень, мужчина, который бы не только оберегал меня и помогал в жизни, но и видел бы во мне женщину.
Ну, потяну еще эту лямку — ведь школу-то, и на самом деле, надо закончить!
Михаил. 1930, 19 февраля
Не могу понять, что же случилось? Катя последнее
время была какая-то взвинченная, резкая. Вчерашний вечер вообще закончился для меня катастрофой: она сказала, что ей надоели эти занятия, что она устала от меня и не хочет меня видеть…
Что делать? Что делать? Я же так хочу ей помочь! Я ее так люблю… Иногда мне даже думается: вот произойди с ней какой-нибудь несчастный случай, станет она увечной… И я посвящу всю свою жизнь тому, чтобы ей было хорошо, чтобы она была окружена моей заботой, моим теплом и вниманием и чтобы полюбила бы она меня и любила только меня. Я тут же отгоняю эти мысли — как можно даже думать о том, что что-то плохое случится с Катенькой!
Но она меня отвергла… Сказала, чтобы я больше к ней не приходил, что она устала от меня… Что будет со мной? Что будет с ней?
Гулко выстрелил лёд. Чёрной молнии мгла — Между мной и тобой Полынья пролегла.
Злой и чёрной водой
Пролегла полынья, Отделяя всё больше Тебя от меня…
Ледяная вода
Почву рвёт из-под ног. Жаль, что кто-то устал, Жаль, что кто-то не смог…
С белой льдины своей
Руки тщетно тяну.
Если ты не протянешь —
Упаду, утону…
Но, как пропасть,
Меж нами растет полынья…
