Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все
Глава восьмая
Когда Лиз и Лайша, выйдя из библиотеки, спускались по лестнице, куранты на башне пробили половину пятого. Лиз прилепила объявление между ушами каменного льва у подножья лестницы и дернула его за язык, потемневший и отполированный прикосновениями пальцев многих поколений студентов. Она пересчитала оставшиеся листовки.
– Всего пять! Штат библиотеки стойку на руках сделает, когда заметит, что мы развесили по столам на лампах.
– Мне кажется, многие из них на нашей стороне, только они боятся сказать это открыто. Когда я положила сегодня листовку на стол Фредди, он тихонько сунул мне фунтовую бумажку.
– Конечно, они на нашей стороне. Не все же они сумасшедшие.
Они вышли на большой двор, где косые лучи солнца золотили темный бок башни с курантами.
Лиз остановилась в нерешительности.
– «Мэннинг» или «Фойе»?
– «Фойе». Я еще утром разложила их в уборной «Мэннинга». Это единственное место, где люди сохраняют неподвижность достаточно долго для того, чтобы внимательно прочесть несколько строчек. Да и ястребихи найдут их там не так скоро.
В открытой галерее уже скапливались сизые сумерки, придавая что-то средневековое мантиям двух проходивших там профессоров.
– При таком освещении галерея мне нравится больше всего, – задумчиво произнесла Лайша. – Она дышит стариной. Наверное, вот так выглядит Вена.
– А мне противно! – яростно воскликнула Лиз. – Псевдоготика – как наш псевдоанглийский дом. Словно у нас нет ничего своего. Я предпочитаю чисто функциональные лабораторные корпуса. Будь моя власть, я снесла бы все это старье и пошвыряла бы в огонь академические одеяния. Чтобы не приковывали наше сознание к средневековью!
Лайша остановилась и посмотрела на каменные арки галереи, на колышущиеся черные мантии и черные квадраты профессорских шапочек.
– А я бы все оставила так. Мне нравится это смешение. Может быть, потому, что я сама смешанная.
– Всосала с молоком матери, вот и все.
– Ну нет. Меня вскармливали на рожке, как и тебя. И наши родители никогда не упоминают о своей прежней жизни. Семейное табу. Ужасно глупо. Мама и папа ведут себя так, точно нам еще по семь лет. Слово «беженцы» в нашем доме не произносится. Как будто мы не знаем, почему они приехали в Австралию. А если об этом все-таки заходит речь, то всякий раз исполняется симфония радости – счастливые иммигранты, которые обрели то, чего искали. Слишком: уж это полная ассимиляция, чтобы в нее можно было поверить. А мы с Дональдом хотим знать все. Мы хотим знать, как могла Австрия стать такой. Почему венцы, среди которых наша семья жила больше трехсот лет, допустили, чтобы моего деда и бабку убили, а отцу и матери пришлось бежать за границу? Как мы можем сделать из этого правильные выводы, если ничего не знаем?
Лиз остановилась и протянула листовку щеголевато одетому молодому человеку, по он только взглянул на нее и разорвал пополам.
– Голова в песке или песок в голове? – спросила Лиз ласково, а когда он, выругавшись, отвернулся, сказала ему вслед: – Бяка, бяка!
Лайша отломила веточку с куста возле входа в здание геологического факультета и впилась в него крепкими зубами, точно сводя счеты с этим щеголем.
– Папа тоже прячет голову в песок, – грустно заметила Лиз, когда они вошли в вестибюль клуба, где уже собирались студенты.
Лиз раздала последние листовки, парируя добродушные насмешки, и они спустились в «Фойе».
– Не понимаю, как ты еще можешь шутить! – воскликнула Лайша, когда они встали в очередь за кофе. – Меня это бесит.
– Пресловутая отцовская объективность. Меня это тоже бесит, но я взрываюсь только дома.
– Почему ты не переселишься в общежитие? Хотя что я буду тогда делать, просто не знаю. Но на твоем месте я переселилась бы.
– А я на твоем! В отличие от вас с Доном меня по рукам и ногам связывает это пресловутое ощущение моих обязательств по отношению к папе и тете Элис.
– Но с какой стати? Я себя ни в малейшей степени не чувствую обязанной по отношению к моим родителям.
– Ты – другое дело. У вас нормальная семья. А я все время чувствую себя ответственной за них.
– Но почему?
– Трудно объяснить. По отношению к папе потому, что моя мать его бросила.
– Она его все равно бросила бы.
– По отношению к тете Элис потому, что я помогала губить ее жизнь.
– Она сама ее погубила, потому что у нее не хватило характера пойти наперекор этой твоей жуткой бабушке.
– Я знаю. Но когда я была маленькой, она была удивительно милой.
– Все они милые, пока мы маленькие и не спорим с ними.
– И все-таки я не могу их бросить, если не случится чего-нибудь сверхэкстраординарного – например, я возьму и выйду замуж. Это на них тени не бросит.
Лайша вздохнула.
– Тяжело с родителями!
– Безусловно. Но зато нам повезло: мы же нашли друг друга!
Лайша кивнула, глядя, как струйка сливок расходится спиралью в ее кофе.
– Ты даже не представляешь, как тебе повезло, что у тебя есть кто-то, с кем можно делиться чем угодно, – что у тебя есть Младший Мак.
– Ну, не всем чем угодно. Сегодня утром я опять попросила его жениться на мне.
– И ничего?
– Ничего.
– Почему?
– Он ждет, чтобы я стала погорячее.
– Что ему нужно? Розмари?
– Что-то среднее. Кипеть не обязательно.
– Другого такого горячего человека, как ты, я просто не знаю.
– Возможно. Но не в том смысле. Он говорит, что я леденею, когда он меня целует по-настоящему.
– А тебе не нравится?
– Нравится, но…
– Чудачка ты! Если бы у меня был кто-нибудь вроде Младшего Мака… – Лайша заложила руки за голову и откинулась на спинку. – Увы мне!
– И мне увы! Лайша, ты правда хочешь спать с мужчинами?
– Не с мужчинами! Я же не Розмари. Но когда я думаю о том мужчине, с которым я хотела бы спать…
– А говорят, что ты недотрога!
– Я вовсе не недотрога. Просто я не кидаюсь на шею всем подряд. Я не хочу крутить с кем попало, пока не найду того, кто мне нужен. Может быть, такой уж у меня характер. А может, мне просто стало тошно, когда я увидела, что Розмари сделала с Дональдом.
– Интересно, как ощущает себя нимфоманичка.
– Как их Лулу во время течки – только всегда. И все кобели в округе гоняются за ней. Я не понимаю одного: зачем ей понадобился именно Дональд, когда у нее был такой богатый выбор?
– А Лулу, когда у нее течка, понимает?
– Не знаю и не интересуюсь. И пожалуйста, не говори, что это патология. Розмари мне противна из-за того, что она сделала с Дональдом, хоть он и показал себя романтическим дураком.
– А он еще не понял?
– Нет. И не хочет понимать. Когда я ему сказала, что она с пятнадцати лет путается со всеми соседскими ребятами, он ответил, что я злобная сплетница и просто завидую Розмари, потому что у нее много поклонников, а у меня их нет. Я ее ненавижу и за это. За то, что она сделала с нашей дружбой. Опыт Дональда с ней и мой с этим слизняком, чудо Оливером… – Лайша откинула блестящую прядь волос и положила подбородок на ладонь. – И все-таки я знаю: между холодильниками вроде тебя и доменными печами вроде Розмари есть то, что нужно мне, и если я когда-нибудь это найду, то тут же схвачу, и к чертям все остальное! Мне не нужна тихая обеспеченная жизнь, которой хотят для меня мама и папа, чтобы компенсировать собственную неустроенную молодость, Профессия, обеспечивающая большой заработок, и брак как главное, пусть даже с человеком, которого я полюблю, – мне такая жизнь не подходит. Я не хочу элегантно одеваться, жить в сверхмодернизированном доме, вкусно есть. Я не хочу тихой обеспеченности. Я хочу быть с людьми, которые борются во имя создания другого мира, хотя я и настолько сентиментальна, что хотела бы в этой борьбе быть рядом о человеком, которому я во всем доверяю.
– Ну вот я доверяю, – жалобно перебила ее Лиз.
– Я не могу тебя понять. Ты влюблена в Младшего Мака так, что, кроме него, для тебя никто не существует, и все-таки ты не хочешь, чтобы он целовал тебя по-настоящему и так далее.
– До «и так далее» мы никогда не доходили, так что на это я тебе ничего ответить не могу. И вообще я хочу, но в какой-то момент мое подсознание останавливает меня.
– А что говорит Младший Мак?
– Он говорит, что моя психика травмирована тем, что я была брошена матерью.
– Тебе повезло, что ты от нее избавилась.
– Конечно. Но мое подсознание этого не знает.
– Ш-ш-ш! – предостерегающе шепнула Лайша.
– Привет! – Младший Мак опустился на стул рядом с ней. – О чем вы, девицы, рассуждаете?
– О психологии, – ответила Лиз.
Лайша засмеялась.
Дональд принес две чашки кофе, сел и принялся угрюмо помешивать в своей чашке.
Младший Мак переводил взгляд с Лиз на Лайшу.
– Возможно, вы сегодня приобрели богатый опыт в психологической войне. Как у вас с листовками?
– Так-сяк. Но лучше, чем в прошлый раз.
