Иосиф Герасимов - Вне закона
— Наверное, устал…
— Ну, вот видишь. — Она прижала его голову к себе. — И все же… что случилось?
И он остро почувствовал желание поделиться с ней тем, что переживал.
— Меня хотят прибрать к рукам.
— Кто?
— Не знаю.
Она подумала, погладила его по голове.
— Тогда это серьезно.
Все же она была умной женщиной и знала много такого, о чем он лишь слышал; правда, не всему верил, особенно когда она говорила о научной мафии, довольно густо сплетавшей сеть в академии, он размышлял: ну какая там может быть мафия, просто ученые грызутся, часто их гложет зависть, особенно когда тянется вот такое неуютное время без особых всплесков серьезных открытий. Они сталкиваются лбами по мелочам, придумывая свои концепции, которые мало отличаются друг от друга, ведь талантливых людей — сосчитаешь по пальцам, а таких, как Игорь, вообще единицы, а сплетни, брань — разве это борьба мафии? Глупость… Но Наташа считала его рассуждения наивными.
— Ты просто не понимаешь, — говорила она, — что степень и звания в академии — это не только деньги, но и всяческие блага, да такие, что тебе, министру, и не снились… Что у тебя? Кремлевка, спецобслуживание, дача? Все! Там тоже все такое есть. Но это мелочи… Когда люди на важные места расставляют своих, они образуют круговую поруку и они могут ворочать миллионами долларов, и все им сойдет с рук, потому что у них надежный щит, именуемый «наукой».
— Ты академию представляешь, как воровской притон.
— Может быть, если бы ты знал тонкости тамошних отношений, то назвал бы это и похлеще… Людей старой интеллигентной школы осталось слишком мало. Те, кого мы часто принимаем за небожителей, ставят с готовностью свои подписи под любой грязной бумажкой, только чтобы не угрожали их благополучию. Да мне плевать! У меня есть ты, и мне этого достаточно.
— Почему?
— Ну хотя бы чтоб чувствовать себя независимой.
Такие разговоры меж ними были редки, но время от времени они повторялись в разных формах и постепенно ему наскучили. Ведь даже если в словах Наташи была какая-то правда, то она почти не задевала его. Мир ученых представлялся ему чем-то далеким; конечно, там были свои страсти, но они мало касались земных проблем, он же привык иметь дело с повседневностью: дай то, дай это, и наука нужна ему была, чтобы получить тоже вполне осязаемые результаты.
Но вот сейчас, когда Наташа пожалела его, произнесла свое: «Это серьезно», он насторожился, интуитивно почувствовал — именно Наташа может приблизить его к разгадке.
— На чем они тебя ловят… ну, те, кому ты нужен? — спросила она, сев на ручку кресла рядом с ним, прижавшись к нему боком.
— Пока на контракте с итальянцами. Валюта, понимаешь?
— Ты можешь отказаться? — спросила она.
— Могу, — подтвердил он. — Но тогда нужно будет искать других партнеров, и нет гарантии, что все не повторится сызнова.
Она взяла новую сигарету, чиркнула зажигалкой.
— Кто принес тебе это в клюве?
— Крылов.
Она его знала, подсмеивалась над ним, трепала по бороде, иногда даже кокетничала с ним.
— Выгони его, — внезапно решительно сказала она. — Найди предлог и выгони немедленно.
— Да что ты говоришь! — вскинулся он. — Он же близкий человек… Да и прекрасный работник.
— Близкий, а торгует тобой. — Она встала, прошлась по комнате, гибкая, как кошка, и глаза ее с зеленым блеском сделались злыми. — Выгони немедленно!
— Ну, знаешь, какой поднимется шум.
— Вот и прекрасно. — Лицо ее расплылось в сладострастной улыбке. — Даже очень прекрасно… Шум поднимется. Но они проявят себя.
— Кто?
— Да те, кто хочет прибрать тебя к рукам… Неужто это непонятно? — в досаде сказала она. — Чем неожиданней и решительней будет твой удар, тем яснее станет, кто за спиной Крылова. Неужели мне надо учить тебя такой примитивной тактике… У тебя есть за что выгнать его?
— Любого директора можно выгнать, — подавляя вздох, сказал он.
— Ну и прекрасно. — Она решительным жестом загасила сигарету в пепельнице, склонившись к нему, поцеловала.
Но у него чувство близости со слабым нежным оттенком уже прошло, мысль заработала в четком направлении: да, Наташа умна, и в том, что она предлагает, есть смысл — это смелый, сильный ход, и провести его надо немедленно. В бумагах, которые ему подготовили, достаточно зацепок, чтобы сегодня же издать приказ. Тут же начнутся звонки из горкома, а может быть, и повыше, но ему смелости не занимать. Еще один риск. За снятие директора, который нарушил два-три министерских приказа, его не очень-то ухватят, ну, пожурят, ну, накричат, стерпит, но тот, кто пойдет войной, — сразу же себя раскроет, а уж тогда… Что ни говори: ход сильный, особенно в нынешнее время, когда считают — все люди должны оставаться на местах. В прошлом бы году снятие Крылова могло пройти и незамеченным, в прошлом году полетело со своих мест не так уж мало людей, за один только высокий процент травматизма можно было без всяких подозрений в необъективности снять директора. Так ведь никто этого не отменял!.. Бить надо неожиданно. Приказ будет сегодня, и временно исполняющим обязанности Николай Евгеньевич назначит главного инженера… Ну, а там посмотрим. Если бородач приползет на коленях и выложит все, что хранит в тени, то тогда можно будет делать и другие шаги.
Наташа по-прежнему сидела рядом, видимо, решила ему не мешать, и когда он повернулся, чтобы подняться, то снова увидел близко от себя ее лицо.
— А ты уверен, — тихо спросила она, — что и у вас нет того, что в академии?
Нет, в этом он не был уверен. Он знал, как спаяны меж собой многие люди его ранга, знал — они поддерживают друг друга, но у него были свои правила игры: все делать в одиночку, без свидетелей. Когда решаешь один — тебя некому продать. Возможно, приход Крылова и в самом деле первый серьезный шаг, чтобы заполучить его в тот круг, который Наташа называет мафией… Возможно… И он об этом узнает.
— Спасибо тебе, — сказал он, поцеловал ее в щеку и не без удовольствия отметил, как она обрадовалась его похвале.
3
Со многим, очень многим смиряешься. Прошло уже чуть более двух недель, как случилась беда, и Виктор втянулся в тот распорядок дня, который стал почти обязательным для него: работа, магазины, рынок, больница. Этот круг, казалось, будет длиться всю жизнь, хотя Нине стало заметно лучше, особенно после того, как Семен Семенович с двумя парнями прислал лекарства. Ей уже позволяли вставать, дали костыли. Нога ее была не в гипсе, а в каких-то особых пластиковых бинтах, но все же передвигаться еще было нелегко. Да и лицо отошло, хотя местами держались буро-синие подтеки. Главный обещал: если так пойдет и дальше, то, может быть, недельки через две и выпишут, но придется долечиваться — разрабатывать ногу и руку. Но это уже легче. Конечно же, все это время она будет жить у Виктора.
Обязательным стало и то, что он не пропускал ни одной машины, особенно белого цвета, чтобы не заглянуть в салон, не проверить, нет ли наклеек на панели, — без этого он просто не мог.
Он сообщил об оранжевой «Волге» Ступину, назвал номер, рассказал о женщине и попросил: может быть, тот проверит тех, кто был на симпозиуме с советской стороны. Ступин ответил неожиданно зло:
— Не учи меня!.. Все, понимаешь, знают, что делать, одна милиция ни хрена не умеет. Развелось вас, учителей…
Виктор было вспыхнул, хотел ответить Ступину, но сдержал себя, сказал:
— Я вам доложил, а вы смотрите.
Наверное, Ступин уловил в его словах угрозу, ответил:
— Ну хорошо, что доложил, — и, не попрощавшись, положил трубку.
«Сыщик, — сердито подумал Виктор. — Ему только грибы искать». И решил больше в районную милицию не звонить. Если что-нибудь надо — есть капитан Еремея, он все-таки свой. Ну и что, коль преступление произошло не в его районе, посоветовать-то он сможет.
Но было тут и еще одно. Чем чаще он возвращался мыслью к встрече с черноволосой женщиной, подробней вспоминал, как она вела себя, как неожиданно задумалась, закурила, ему начинало казаться, женщина что-то знала или предполагала и постаралась это скрыть, а он не сумел ничего у нее выведать. И ему хотелось снова ее встретить, он чуть ли не каждый день подходил к стоянке подле универмага, но оранжевой «Волги» не было. Не искать же ее через ГАИ по номеру автомобиля. Там пошлют его подальше, нашелся, мол, доброволец детектив… Как будет, так и будет. Найдут — хорошо, не найдут — черт с ним, с этим мужиком, не в нем главное, а в Нине. Важно, чтобы она встала как следует на ноги, а уж Виктор об этом позаботится. Можно ведь думать о случившемся, как о кирпиче, свалившемся на голову с крыши, старая песенка, беда и есть беда. Мало ли людей страдает. Что им остается? Только покориться обстоятельствам, которые сильнее всего на свете, перед ними бессилен обыкновенный человек, не способный сопротивляться несчастью, не способный самолично свести счеты с теми, кто повинен в надвигающейся гибели. Да и думают ли они о возмездии? А если и думают, что изменится для них? Так-то так, и все же Виктора угнетали эти мысли, он пытался себя утешить ими: мол, ну что ты, и не такое бывает! Пытался, но не смог.
