Филип Дик - На территории Мильтона Ламки

Она прошла в гостиную за своей сумочкой. Достала из нее дверной ключ и вручила Брюсу.

— От дома, — сказала она. — А, и еще кое-что. — Она порылась в сумке и на сей раз выудила кольцо со множеством ключей. — От офиса, — пояснила она, снимая один из ключей с кольца. — Видишь, как мне с тобой легко и свободно?

Благодаря этим двум ключам настроение у него улучшилось. Испытывая душевный подъем, он сказал:

— Надеюсь, ты никогда об этом не пожалеешь.

— Уверена, что не пожалею, — сказала она. — Ты не подведешь меня, Брюс. Судить о людях не так уж трудно. Мы не очень-то много говорили о любви. Но ты ведь об этом думал, а?

— Кое-что, — сказал он, чувствуя неловкость.

— Не очень-то ты со мной разговорив, — сказала она. — Потому что в ситуации, которая влечет за собой столь многое, обычно готовы сказать чуть ли не все на свете. Ты же чувствуешь, что лучше от этого воздержаться. Я сама не всегда озвучиваю то, что испытываю. И не требую развернутого изъявления чувств… если сама не могу этого дать, то и не вправе об этом просить. Мне кажется, я понимаю, о чем ты думаешь. Это немало тебе дает, не так ли? На самом деле я почти не знаю, как ты жил раньше. Могу только догадываться, каким ты был до встречи со мной. В тот вечер, в доме у Пег, тебе было одиноко?

— Да, — подтвердил он. — Я же приехал из Рино. В такой долгой поездке нельзя не ощутить одиночества. — Ему не хотелось говорить, что одиночество стало ему привычным; по какой-то причине он избегал откровенничать об этом. Возможно, потому что иначе могло бы показаться, что его потянуло к ней из чистого одиночества, а это было неправдой.

— Я даже не знаю, в скольких девушек ты был влюблен, — сказала Сьюзан. — И насколько сильные испытывал чувства — я имею в виду в эмоциональном плане. Может быть, ты не из тех парней, что волочатся за каждой юбкой, а потом бросают несчастных девушек. Время покажет. Для меня это очень важно.

— Что ты так уныло? — сказал он.

— Да нет же, я не унываю. Я никому прежде не давала ключа от офиса. Если, конечно, не считать, что свой ключ есть у Зои.

— А как насчет ключа от дома?

— Один есть у миссис Поппинджей. Естественно, у Уолта был свой ключ. Я знаю, куда ты клонишь. Нет, Брюс. — Она сказала это голосом маленькой девочки, очень тихо и уверенно.

Около двенадцати часов они услыхали какой-то глухой стук снаружи, на переднем крыльце. До этого они вместе были в спальне, а теперь, хотя в дверь никто не звонил, прекратили свои занятия и вернулись в гостиную, оба взъерошенные.

— Там кто-то есть, — сказала Сьюзан, поправляя волосы.

Он открыл дверь. На крыльце стоял в темноте Мильт Ламки.

— Это ваш «Меркурий» там стоит? — сказал Ламки. — С номерами штата Невада? — Войдя в дом, он сунул Брюсу кусок пересохшей, сморщенной, порванной бумаги. — Я позволил себе это содрать, — заявил он.

Это были останки афишки БПЗ, ранее приклеенной к заднему окну его машины.

Мильт кивком приветствовал Сьюзан. Пылающее его лицо излучало жар. На нем была ярко-желтая спортивная рубашка с короткими рукавами, из морщинистого нейлона. И мягкие серые слаксы, без ремня. И ботинки на каучуковой подошве.

— Где же доброе слово? — сказал Мильт. — Не убьете же вы человека за то, что он к вам заглянул. Проезжал мимо, вижу, ваша машина еще здесь, значит, вы пока не уехали.

Он уселся на диван.

— Если тебе кажется, что я не рада тебя видеть, — сказала Сьюзан, — то это потому, что у меня много всего на уме.

Повернувшись к нему спиной, она изобразила жалобную гримасу, адресованную Брюсу. Это грозило обернуться серьезным испытанием для них обоих. Все зависело от того, насколько решительно Мильт был настроен остаться.

— У тебя здесь очень мило, — заметил Мильт, укрепившись в центре гостиной и положив руки на колени. Ему было не по себе: он осознавал, что вломился в дом против их воли, но в то же время намеревался задержаться. Он хотел быть с ними. Очевидно, ему некуда было больше пойти. — Полагаю, вы прикидываете, как бы от меня избавиться, — смиренно, но решительно прорычал он своим грубым голосом. — Я ненадолго. Уйду вместе с Брюсом.

Что он этим хотел сказать, одному богу известно. Брюсу стало неловко, интуиция подсказывала ему, что этот тип со своими разговорами будет ломиться то туда, то сюда, пока случайно или намеренно не причинит какого-нибудь ущерба… он спрашивал себя, знает ли Сьюзан что-то большее, чем говорит. Она по-прежнему смотрела на Мильта с подозрительностью, но в то же время казалась довольной. Может, потому что тот выпил. Он ее одновременно и раздражал, и веселил, и Брюс подумал о всех тех случаях, когда он испытывал то же самое по отношению к своим выпившим приятелям. Необходимо быть настороже… а в данной ситуации — вдвойне необходимо. Но Мильт ничего против них не имел, это было очевидно. Он хотел быть рядом с ними, как и говорил. Ему нужна была их компания, компания друзей.

Но вот время оказалось неудачным. Посетители им были ни к чему, они не расположены были составлять кому-то компанию. Он совершил ошибку. Судя по его решительности, он это чувствовал, хотя, вероятно, еще не понимал, почему это было такой грубой ошибкой. Теперь он начнет размышлять об этом. Почему они так не рады его видеть? Брюс видел, что такие мысли начинают циркулировать в сознании Мильта. Им придется обходиться с ним дружелюбно, иначе он поймет лишнее об их отношениях. Обнаружит, что Брюс не собирается уезжать. И тогда им придется остерегаться его.

При виде Мильта Ламки в желтой спортивной рубашке, до краев накачанного пивом, Сьюзан впала в озорное, беспечное состояние, которого Брюс прежде у нее не наблюдал. Он знал людей, которых всегда забавляли пьяницы. Мильт, конечно, пьяницей не был. Но он утратил способность держать язык за зубами. А это освобождало Сьюзан от обязательств вежливости. Это ее оживляло. Она тоже могла сказать, что хотела, могла поделиться хотя бы некоторыми из своих забот. Она трепалась с чувством полной безнаказанности, а Брюс думал, что если это доставляет ей удовольствие, то в ней, должно быть, закупорено много такого, что она боится проявить. А может, не знает, каким образом это проявить.

Плохой признак, думал он, наблюдая за ними. Предположим, она над ним издевается. Брюс этого не выносил. Он не понимал тех, кто готов мучить человека, чьи рефлексы замедлились после нескольких выпивок. Калеки, пьяницы и животные никогда его не воодушевляли, не радовали. Собственно говоря, они его, как правило, удручали. Он всегда чувствовал, что должен для них чтото сделать, только не знал, что именно.

— Где твой пиджак? — спросила Сьюзан. — Оставил где-нибудь?

— В машине, — пробормотал Мильт.

— Ты, наверно, замерз без него.

— Нет, — сказал он, — ничуть не замерз.

— Хочешь сказать, что не чувствуешь холода?

— Думай, как хочешь, — сказал Мильт. — Привет, малышка! — Его взгляд обратился мимо них, в коридор. — Входи.

Обернувшись, Брюс увидел, что Тэффи, одетая в пижаму в красную полоску, вышла из своей комнаты и стоит, глазея, в дверях в гостиной.

— Разве она не разговаривает? — спросил Мильт.

— Она проснулась и услышала твой голос, — сказала Сьюзан. — Наверное, подумала, что это Уолт. — Она повернулась к девочке: — Беги обратно в кроватку. Я приду тебя укрыть. Это не Уолт. Ты же видишь, что это не он.

— Меня зовут Мильт Ламки, я водопроводчик из Филадельфии, — сказал Мильт, протягивая руку. — Чем там стоять, лучше проходи сюда и присаживайся.

Осторожно подходя к нему, Тэффи спросила:

— Почему у тебя такое красное лицо?

— Не знаю, — сказал Мильт, как будто это было загадкой. — Почему у меня такое красное лицо?

— Я первая спросила, — хихикнула Тэффи.

Он подхватил ее на руки и усадил на кушетку.

— Зачем было говорить, что у тебя ветрянка, тогда, в ноябре 1956 года, когда я хотел закатить большой обед и потанцевать?

— Не знаю, — со смехом сказала Тэффи.

— Видели когда-нибудь ребенка, который не был бы врунишкой? — спросил Мильт у Брюса. — Сколько тебе лет? — обратился он к Тэффи.

— Семь с половиной, — сказала та.

— Видите? — сказал Мильт Брюсу.

— Так оно и есть, — сказала Сьюзан. — Ей семь с половиной лет.

— Погоди-ка, — сказал Мильт Тэффи. — У меня для тебя кое-что есть. — Он полез в карман и вытащил металлический цилиндрик. — Смесь открывалки и шариковой ручки, — пояснил он.

На вещице, изготовленной из жести и пластика, имелся штамп: НАИЛУЧШИЕ ПОЖЕЛАНИЯ ОТ УОЛЕН ИНК. СПОКАН, ВАШИНГТОН.

— Чтобы писать внутри бутылок. — Он показал ей, как проводить голубые линии на тыльной стороне ее ладони. — Стереть невозможно. Останется на всю жизнь. Я сделаю тебе татуировку. — Он нарисовал у нее на запястье парусник и летающих над ним чаек. Смущенная Тэффи непрерывно хихикала.