Филип Дик - На территории Мильтона Ламки

— Вы живете неподалеку? — спросил Брюс.

— Да, черт бы его побрал. Моя территория включает в себя всю северо-западную часть Тихоокеанского побережья, хотите — верьте, хотите — нет. Раньше я жил в Орегоне, но приходилось слишком много ездить. Так что теперь я здесь, в Айдахо. Вроде как посередке. Я разъезжаю повсюду, от Портленда на севере до Кламат-Фолса на юге, а на восток — вплоть до Покателло. Жалкое, конечно, это местечко, чтобы здесь жить.

Ламки погрузился в молчание.

— Я здесь все просто ненавижу, — сказал он наконец. — Айдахо меня подавляет. Особенно дорога отсюда в Покателло. Вы когда-нибудь видели такую убогую дорогу, сплошь разбитую, дерьмовую донельзя? В любом другом штате это было бы окружным проселком для фермеров с телегами арбузов. А здесь это — на тебе! — федеральная магистраль. А эти мушки, что вьются вокруг Монтарио? Эти дьявольские мушки — желто-прозрачные, неслышно порхающие и жалящие все подряд… вы когда-нибудь поднимали такую мушку, дохлую, чтобы рассмотреть ее вблизи? Эта чертова тварь ухмыляется. Как может ухмыляться насекомое, не имея ни зубов, ни десен, ни губ, — этого я не знаю.

— В Монтарио я родился, — сообщил Брюс.

— На вашем месте я бы об этом помалкивал, — сказал Ламки.

— Если бы у вас был выбор, — спросил Брюс, — где бы вам хотелось жить?

Ламки фыркнул:

— В Лос-Анджелесе.

— Почему?

— Потому что когда заезжаешь в автолавку, чтобы купить солодового молочка, то у девицы, которая его тебе приносит, задница точь-в-точь как у Мэрилин Монро.

Это был хороший ответ.

— Не подумайте, что я сижу здесь и размышляю о женских задницах, — продолжал гудеть Ламки своим грубым голосом. — На самом деле я об этом уже год как не думаю. Вот что вытворяет с человеком жизнь в Айдахо. И здесь нечем заняться, нечего читать, нечего смотреть. Есть пара баров, грязных, заплеванных и темных, но это почти и все. Может, я из-за ковбойских шляп так раздражаюсь? Никогда не верил тем, на ком ковбойская шляпа. По-моему, они все психи. Я не приспособлен, чтобы торговать машинописной бумагой. Вы понимаете? Разве это не очевидно? Не забудьте об этом в следующий раз, когда я заеду к вам со специальными летними предложениями. Просто скажите мне «нет», и я укачу. Мне наплевать, купите вы что-нибудь или нет. По правде говоря, надеюсь, что не купите. А не то мне придется заполнять заказ. Я даже не знаю, при мне ли еще моя ручка. — Он пошарил во внутренних карманах своего пиджака. — Вы только посмотрите, — сказал он. — Эта чертова штука вся протекает. Что за гадость. — Он с мрачным видом снова застегнул пиджак.

— Вам бы понравилось в Рино, — сказал Брюс.

— Может быть. Когда-нибудь мне придется поехать туда и посмотреть. Что вы намерены сделать, работая у Сьюзан?

— Раздобыть что-нибудь на продажу. Избавиться от подержанного хлама.

— Правильно, — сказал Мильт.

— Я бы хотел закупить новые портативные машинки, но в аптеке поблизости об этом уже побеспокоились.

— Я скажу вам, чем вам следует заняться всерьез, — сказал Мильт. — И поскольку сам я этим не занимаюсь, то, как понимаете, вовсе не пытаюсь соблазнить вас какой-то сделкой.

— Не томите, излагайте, — сказал Брюс.

— Займитесь импортными портативными машинками, — провозгласил Мильт.

— Итальянскими? «Оливетти»?

— На рынок сейчас выходит японская машинка. Электрическая. Первая в мире, какую я только знаю.

— «Смит-Корона» выпускает электрическую портативную машинку, — возразил Брюс.

Мильт улыбнулся:

— Да, но там ручной возврат каретки. А в японской машинке все на электричестве.

— И сколько стоит?

— В том-то и дело. Они собирались обзавестись дилерами и продавать их напрямую. Импортировать без посредников. Но парочка крупных американских производителей пишущих машинок перепугалась и затеяла переговоры. А машинки тем временем на рынок так и не попали. Они придерживают их, пока не будет выработана основа для льготных поставок. Полагаю, что где-то здесь поблизости имеется, по крайней мере, один склад, забитый ими под завязку.

— Никогда не слыхал ни о чем подобном, — сказал Брюс, чувствуя прилив торгового энтузиазма.

Какое-то время они обсуждали эту тему, потом покончили с кофе и пошли обратно в «Копировальные услуги».

У обочины Брюс увидел незнакомый автомобиль, светло-серый седан со старомодной, но в высшей мере классической решеткой радиатора. Автомобиль выглядел несколько архаично, но его чистые линии перекликались с новейшими концепциями в дизайне. Оставив Мильта, он подошел к машине, чтобы как следует ее осмотреть. Его внимание привлек значок в виде трехконечной звезды. Это был «Мерседес-Бенц». Первый, который ему довелось увидеть.

— Вот машина, от которой я бы не отказался, — сказал он, упиваясь ее видом. — Пожалуй, это единственная иностранная машина, которую я не прочь видеть. Посмотрите на эту кожу внутри. — Сиденья, обтянутые толстой кожей, представлялись ему последним словом в элегантности.

— Это моя машина, — сказал Мильт.

— Правда? — Он не поверил. Этот низкорослый и растрепанный бумажный коммивояжер, конечно же, снова его дурачил.

Вытащив необычного вида ключ, Мильт отпер переднюю правую дверцу «Мерседеса». На заднее сиденье машины были уложены пачки образцов бумаги, некоторые из них соскользнули на пол.

— Я намотал на ней тридцать тысяч миль, — сообщил Мильт. — Гонял ее по всем четырнадцати западным штатам и никогда не знал с ней никакого горя.

— Это «восьмерка»?

— Нет-нет, — резко сказал Мильт. — «Шестерка». По-настоящему устойчивая машина. У нее сзади качающиеся оси. И синхронизатор низко расположен. Новыми они стоят около тридцати четырех сотен.

Брюс открыл и закрыл дверь.

— Как будто сейф закрываешь, — сказал он. Дверца была пригнана идеально.

Когда Мильт снова запер машину, они прошли в офис.

— Я думал, что если заимею такую машину, — говорил Мильт, — то вся езда, которой мне приходится заниматься, будет сплошным удовольствием. Но особой разницы нет. Так, незначительная. В чем я по-настоящему нуждаюсь, так это в другой работе.

— Так ты хочешь работать здесь? — сказала Сьюзан, невольно подслушав последнюю фразу.

— Это единственная работа, которая еще хуже моей, — отрезал Мильт. — Розничная торговля гаже всех остальных унизительных занятий в мире.

Она обратила на него тусклый, серьезный взгляд.

— Ты так считаешь? Жаль, что я этого не знала. И что же, по-твоему, такая работа делает с человеком, развращает?

— Нет, — сказал он. — Она просто разъедает самоуважение. Начинаешь смотреть на себя сверху вниз.

— Я не считаю, что занимаюсь розничной продажей, — сказала Сьюзан.

— Конечно, занимаешься. Чем же еще, как не этим?

— Оказываю профессиональные услуги.

Мильт улыбнулся:

— Курам на смех. Как и любой другой, ты хочешь что-нибудь продать и зашибить денег. Вот чего жаждет вся эта улица. Вот чего жажду и я. Вот для чего ты наняла этого МакПука — чтобы твой бизнес приносил прибыль.

— Ты слишком уж циничен, — сказала Сьюзан.

— Увы, я циничен недостаточно. Будь я циничен в должной мере, я бы покончил с этим бизнесом. Но моего цинизма хватает лишь на то, чтобы не любить то, чем приходится заниматься. Не забывай, я намного старше тебя, поэтому знаю, что говорю. Ты просто недостаточно долго занимаешься бизнесом.

Брюс не сомневался, что Ламки просто дурачится. Но Сьюзан восприняла все это абсолютно серьезно: остаток дня она проходила с угрюмым и напряженным видом, с такой озабоченностью, что он в конце концов спросил, хорошо ли она себя чувствует.

— С ней все в порядке, — встряла Зоя. — Она просто не переносит, когда ей говорят правду о жизни.

— Он же просто шутил, — сказал Брюс.

— Думаю, так оно и есть, — согласилась Сьюзан. — Но с ним так трудно это распознать. С этой его манерой общаться…

Разумеется, к тому времени Ламки уже укатил на своем «Мерседесе», мрачный до крайности.

— Он очень образованный человек, — поведала Сьюзан Брюсу. — Говорил он тебе, что окончил Колумбийский университет? Бакалавр гуманитарных наук, специализировался на европейской истории, если не ошибаюсь.

— Как же его занесло в торговлю бумагой? — поинтересовался Брюс.

— Его отец — один из партнеров в фирме Уолена. Ты видел его машину и его одежду? У него куча денег. Он странный тип… ему тридцать восемь, и он никогда не был женат. Он, пожалуй, самый одинокий человек изо всех, кого я когда-либо знала, но близко к нему не подберешься: такой уж он язвительный и ироничный.

Сидя за своим столом, Зоя де Лима стрекотала на пишущей машинке.

— Она его терпеть не может, — сказала Сьюзан.

— Не могу, можешь не сомневаться, — сказала Зоя, не переставая клацать. — Он вульгарен, да еще и сквернослов в придачу. Худший из торговцев, что здесь появлялись. Я боюсь поворачиваться к нему спиной, потому что он может ущипнуть за задницу; он как раз такого типа.