Жан Эшноз - Полночь
Еще более пугало присутствие этих двух мужчин из-за того, что вагон-ресторан был пуст. Войдя туда, Люси решила, что они вот-вот набросятся друг на друга. Сцепятся и забьют друг друга до смерти. Подозрительные, свирепые с виду типы. Два дикаря, которые издали наблюдали друг за другом, друг на друга собственно не глядя. Но на все это. Люси было наплевать. Что и страшило. Страшило до самого прибытия. Чего она не хотела. Чтобы при этом присутствовала сидевшая за кассой ресторана молоденькая девушка.
Девушка, кажется, не беспокоилась. Улыбнулась Люси. Вернула ей лишние деньга, и Люси подумала: Все дело во мне. Сама вбила себе в голову. Просто потрясена. Она все еще думала об этом, когда поезд благополучно остановился. Она приехала.
Вышла на перрон. Пала, как и муж, жертвой жуткого перепада температур. Разница градусов десять, не меньше. Между вагоном с кондиционером и солнцепеком снаружи. В куда лучшем состоянии, нежели Поль. Можно даже сказать, в полном здравии. Все шло гладко. До сих пор везло. С ней было все в порядке. Да и смерть Поль взял на себя. Наконец напрямую. Вот так. И ничего тут не поделаешь. Нужно с этим смириться. Или нет. Люси с этим не смирилась.
Как бы там ни было. Лучше мужа перенесла температурный удар. Ни удушья, ни головокружения. Быстро приноровилась дышать прогретым воздухом. И, смешавшись с прочими путешественниками, направилась по залитому среди прекрасной сельской зелени солнцем перрону.
Подземного перехода здесь не было. Пришлось переходить через пути. Со страхом, тем же страхом, что и всегда, она попирала опасность. Рельсы, сверкающие, убегающие, зовут вас, увлекают за собой. В глубине которых что-то отражается. Возможно, истинная пустота. Не говоря уже о шальном поезде, который может возникнуть в любой момент. Но нет. Этого нет и не бывает. Есть только я. И не иначе. Устала. Очень. Слишком. А это только начало.
Все это, или почти все, стерлось, когда она увидела у входа на крытый вокзал молодого парня с поднятой на вытянутых руках табличкой: «Лазурные струи».
Это я, сказала она, останавливаясь перед ним. Знаю, сказал парень, я вас узнал. Люси: Тогда почему вы размахиваете этой нелепой табличкой? Чтобы на нас обратили внимание? Могли бы просто меня подкараулить. Высмотреть, когда я появлюсь. Узнать. Верно, сказал парень. Сердитесь? Нет, сказала Люси. Багажа нет? Нет, сказала Люси. Тогда пошли.
Парень галантно открыл перед ней дверцу и подождал, не закрывая, пока Люси с удобством расположится на заднем сиденье «мерседеса». Если бы она носила юбку. Воспользовался бы этим, чтобы исследовать ее ноги. И, нет сомнений, нашел бы их все еще очень и очень привлекательными. Для женщины ее возраста. Она была в брюках редкого серого цвета. Подходящий к нему миниатюрный топ. Тоже серый. Того же оттенка, что и кожа сандалий.
После чего мастерски выбрался из забитого машинами паркинга. Потом из наводненных машинами улиц. Красные огни светофоров, которые он проскочил на желтый. И вскоре смог вывести громоздкий «универсал» на шоссе. Царство света. Бесшумности, напора и мощи. Отгороженные сельские ландшафты постоянно открывались дальше, ближе к морю.
«Мерседес» некоторое время ехал по шоссе. Парень заговорил с Люси примерно так: Вот тут слегка, сказал он. Наблюдаю за вами в зеркале. И чем больше гляжу. Вы все еще сердитесь. Тем больше прихожу к выводу, что вы в моем вкусе. Мы так похожи. Блондины с голубыми глазами. Да-да, знаю, что вы сейчас скажете. Что вы мне в матери годитесь. Ну и что? Это ничего не значит. Наоборот. Так даже лучше. Что может быть сильнее такой любви.
Люси: Смотрите на дорогу. И, если можно, поднажмите. А то тащимся.
Он: Вы спешите? Да, сказала она. Словом, нет, словом, да. Словом, короче. Знайте себе нажимайте.
Он: Вы возвращаетесь к нему? Ну да, я, конечно, осел. Он же все еще там. Вы, стало быть, к нему возвращаетесь. Помирились? Люси: В некотором роде.
Жаль, сказал он. Как было бы здорово все это продолжить. Ухаживать за вами. Катал бы вас на своем моторе. По всему взморью. И даже дальше. Вдоль дикого берега. И уверен. Очень скоро. Влюбился бы в вас. Ну, то есть, совсем. Навсегда.
До чего же давно. Никто не говорил ей о любви. Вот так. Так откровенно, свежо. Напрямую, по-юношески, так внезапно. Так бесцеремонно. Так или как-то еще. Уже давно. Честно говоря, это случилось в первый раз. И не отделаться от мысли, что в последний. Дважды такие признания не выпадают. Люси, надо думать, едва не расплакалась.
У церкви сверните направо, сказала она. В конце дороги виднелись ворота кладбища. Над которыми церковь в купе деревьев. Торчащая колокольня. И она уже было собиралась дать очередные указания. Продолжать советовать. Да вспомнила, что парень знает все это, потому что. Ну да, так и есть, потому что.
Итак, порт, лесная, она же прибрежная, дорога, съезд на частную грунтовку. Высадите меня здесь. Доберусь пешком. Знаю, сказал он, я знаю.
Идеально расставленные сосны по каплям изливали нежную ясность. Молочный, с примесью мяты, свет. Пахло леденцами от кашля. Под ветром шумели верхушки. Подчас даже свистели. Под подошвами серых сандалий похрустывала сухая хвоя.
Она прошла по дороге. Дошла до насыпной площадки. Вилла стояла открытой настежь. Рокот океана при высоком приливе и крики детей в волнах. Не могла услышать. Только когда вошла внутрь и двинулась по коридору, до нее донеслись звуки фортепиано.
Все ее существо охватила безумная, безудержная, невыносимая надежда. Она чуть не потеряла сознание. Помешала, поддержала, удержала ее на ногах радость. Радость. Он жив. Она засмеялась. Какое же это счастье, смеяться. Жив. Спасибо.
Элен Ленуар
ПЕРЕДЫШКА
— Хорошо бы все-таки, чтоб ты приехал, сказал Людо и добавил, шумно прочистив горло: И не затягивая… так будет лучше… сдавленным, чуть задыхающимся голосом, в надежде, наверное, что отец избавит его от нового почему — или, в действительности, для чего. Но он все равно так и повторил, грубо, упрямо, чеканя слова: Для чего? Скажи, для чего! На что Людо с руганью, с криком: он что, хочет дождаться, пока она пойдет под нож хирурга, а то и вовсе окажется за гранью?.. Он счел это выражение странным, но ничего не сказал, предпочел дать ему выговориться, нервно повторяя заключение главврача, который осматривал Веру в пять дня. Как раз пять и было. Но у них, в Хельсинки, шесть. Голос Людо казался охрипшим, слегка дребезжал, два-три раза изменил ему, словно непоседливый мальчишка. Он наверняка преувеличивал. Людо страшный паникер, любила подчеркивать Вера, хотя и старается не подавать виду, это в нем от меня…
Он надолго застыл за письменным столом, по очереди вперяясь взглядом в телефон, в обшарпанный бювар и, на нем, в собственные влажные, вялые пальцы, застывшие возле ножа для разрезания бумаг. Провел указательным пальцем по покрытому пятнами лезвию, потом дотронулся до бронзовой статуэтки, изображавшей юного Гермеса, тот сидел обнаженным на каком-то большом камне, член затерялся между раздвинутыми ляжками как квелый головастик, левая нога согнута, правая вытянута, на лодыжках по паре крылышек; отрок, отдыхающий между двумя вылазками, спокойно устремив взгляд куда-то вдаль, мечтатель, само собой, но ничем не обремененный, не то что он, тяжелый и уставший в своем кресле, опершийся локтями о письменный стол, сцепив руки под подбородком, с той знакомой болью, что расходилась от затылка к напрягшимся плечам, будто именно сюда был нанесен удар, панический звонок Людо: Хорошо бы все-таки, чтоб ты приехал… и не затягивая… так будет лучше… отвергая или заглушая любые вопросы кашлем, ругательствами, псевдомедицинским жаргоном, мешая ему по-настоящему слушать, высвободить мысли из своего рода плотной, темной глыбы, которая размягчалась или растрескивалась теперь, будучи задета: «все-таки»… и «за гранью»… Ну а она? Это она сказала, что хорошо бы все-таки?..
Он чувствовал, что сдвинется с места только в этом случае и, следовательно, должен быть уверен, что именно она, Вера, высказала желание его видеть, а не главный врач предписал это наряду с прочими лекарствами, решив в пять часов по тамошнему времени, в четыре здесь, что пришла пора сменить капельницу и позвать близких, супруга, и поинтересовавшись у Людо, можно ли, буде таковой имеется, уведомить его на расстоянии, с расстояния в две с половиной тысячи километров не всегда все понимаешь, вот и доказательство, он еще и не пошевелился, а ведь путешествие грозит весьма долгое, если учесть, что о самолете не может быть и речи. Может статься, Людо так и сказал удрученному главврачу, и тот, прикидывая тогда, силясь предугадать развитие недуга, разглядеть его через два дня, то есть увидеть кривые и услышать звуковые сигналы аппаратов, которыми она уже была или вот-вот будет окружена, пытаясь оценить, в какой именно момент обнаружится граница, когда она окажется за гранью… Но гранью чего? И по отношению к кому?
