Кристин Айхель - Поединок в пяти переменах блюд
– О, Себастьян, дорогой, могу я доверить вам вино? – спросила Штефани с невинной улыбкой, игнорируя деликатную ситуацию, в которой находился Себастьян.
И протянула ему графин с красным вином. Все, хватит этого тет-а-тет! Господи помилуй, надо же – Сибилла! Да Себастьян Тин уж точно не для этой малышки. К тому же пора переходить к делу. Моя книга. Труд моей жизни. Мое дитя.
Себастьян медленно встал, не отводя взгляда от Сибиллы. Он рассеянно нащупал графин, задел его, и в следующее мгновение на белой скатерти расползлась лужа красного вина.
Штефани вскочила.
– Мое платье! – вырвалось у нее.
Регина тоже подскочила и начала засыпать пятно на скатерти содержимым солонок.
– Старый способ! – ликующе заявила она. – У нас в доме часто бывали эти замшелые русские, безумные графы и декадентствующие помещики, о my god! Вы не представляете, что они вытворяли, но моя мать всегда сохраняла хладнокровие и говорила: «Со-о-оль, любимый, пррринеси мне со-о-оль, мно-о-ого со-о-оли!»
Штефани с трудом взяла себя в руки.
– Ничего страшного, просто возьмите другой графин, Себастьян, все в порядке.
Но голос ее был тонким и слабым.
Себастьян словно остолбенел, глядя на суету, возникшую из-за него. Наконец он как будто пришел в себя.
– Простите меня, о, милая Штефани, я безутешен, не понимаю, как могло это произойти, какой ужас… – И с этими словами он опустился перед ней на колени.
– Как я могу загладить свою вину? – ныл он, и стало почти невозможно сказать, было ли его самоуничижение истинным или он просто пародировал раскаяние.
– Загладить? Ах, Себастьян, мой милый Себастьян, поднимитесь, пожалуйста. – Штефани подала ему второй графин. – Будьте нашим виночерпием, и все будет в порядке!
Себастьян церемонно поднялся и посмотрел на скатерть.
– Разве не странно?
– Что именно, Себастьян? – Штефани была в нетерпении. Ну что там еще?
– Наша уважаемая Сибилла только что говорила о девственности ее текстов, которые не видел еще ни один мужчина, не говоря уж о том, чтобы к ним прикасаться, и в следующую минуту – вот. Посмотрите сюда! Ну?
Держа в одной руке графин, Себастьян другой указал на скатерть сильным и резким жестом, словно примеривался нанести финальный удар карате, от которого стол должен разломиться пополам.
– Вот, неужели вы не видите? Это – знак! Скатерть напоминает нам простыню, которую и сейчас еще кое-где в романских странах вывешивают на ворота после первой брачной ночи, как свидетельство того, что невеста потеряла свою девственность. Белое и красное, невинность и безумие, снег и кровь, разве можно представить себе лучшее благословение для дебюта Сибиллы? Разве это символическое, пардон, пардон тысячу раз, лишение девственности не является предзнаменованием рождения новой писательницы, зачатой между ягненком и лимонным муссом, омытой драгоценным вином?
– Занятно! – процедила Штефани сквозь зубы. Она почти теряла сознание от возмущения. И, что самое ужасное, эта театральная шлюшка, разумеется, получает удовольствие, посмеиваясь про себя, когда другому плохо.
– И это вино прекрасно, Штефани! – вскричал Себастьян в экстазе. – Аромат фиалки, слабый тон молодых побегов и легкая острота карамели, включающая в себя и запах белых грибов и мускуса, одним словом, как если бы бог скатился по горлу в красных бархатных штанах!
Штефани безучастно улыбнулась.
– Это из Хафербека? – спросила она.
– Нет, из «Les enfants du paradis».[95] – Себастьян был очень горд своей находкой.
– О да, «Les enfants du paradis»!
Ну нет, так быстро она не сдастся! Вот оно, точное слово. Сейчас надо выразить восторг, подумала она, и, главное, не слишком напирать. Себастьян должен снова повернуться к ней, к ней, к блистательной хозяйке. Она прижалась щекой к ладони, жест, который она тысячу раз видела в кино и который всегда был сигналом того, что сейчас произойдет возврат к прошлым событиям. Внимание, Себастьян, возвращение к прошлому!
– Я знаю, когда я впервые смотрела этот фильм, в утробной темноте зала меня охватило волшебное очарование; потом я писала об этом фильме, дорогой Себастьян, но это была не рецензия, а путевой очерк, описание путешествия, ведь я открывала новый, загадочный континент, который называется «кинематограф», ах, я пребывала в состоянии полной эйфории и одновременно ясной до прозрачности прозорливости, кажется, у меня сохранилась эта статья, надо ее перечитать…
– …Мне бы тоже этого очень хотелось, разумеется, – вставил Себастьян, – но, милейшая Штефани, иногда следует защитить себя от разочарований, неизбежных, когда обращаешься к самому себе через много лет. Я тоже однажды поддался этому желанию, взяв в руки свои ранние, восторженные произведения, и что же? Алмазы превратились в пыль, очарование исчезло, золото оказалось плодом упражнений алхимиков, дыхание юношеского гения исчезло… куда? Бог его знает…
Это была катастрофа. Штефани прошиб пот. Все не так, не так, все пошло не так.
– Очень может быть, Себастьян, что сам ты испытываешь разочарование, а человек сторонний воспринимает это совсем иначе!
Ну вот, теперь очередь Теофила. Ну, скажи что-нибудь! Она взглянула на Теофила, который бесстрастно смотрел на нее, похоже, он даже не прислушивался.
– Мой муж, во всяком случае, иногда пролистывает мои старые эссе и критические статьи и всегда говорит, не правда ли, Теофил, ты всегда говоришь: «Удивительно, удивительно, эти мысли не устаревают, напротив, с годами они иногда и выигрывают!»
Это было такое беззастенчивое самовосхваление, что самой Штефани даже стало неловко. Но Себастьян, поглаживая пальцем руку Сибиллы, повторил улыбаясь:
– О да, иногда, Штефани, иногда, иногда… – И его палец двигался в ритме этих слов, а мыслями он был явно далеко.
Штефани залпом выпила все вино, ее рука дрожала, когда она ставила бокал на стол.
Не только Штефани, но и Регина тоже нервничала. Все этим вечером шло вкривь и вкось, но у нее не было ни малейшего представления, что же, собственно, случилось. Она чувствовала только, что власть ускользает от нее, она больше не сияющий центр мира, а только маленький спутник, кружащийся сам по себе вокруг больших событий. Что она сделала не так? Ну ладно, никакая она не интеллектуалка, но у нее есть мозги, она знала это, так говорили все, она была на ты с миром, с тем миром, о котором все сидящие за столом не имеют никакого представления, она знала крутые места в Париже и Нью-Йорке, стоило ей щелкнуть пальцами, как тут же в Милане и Лондоне организовывались светские раунды, она была желанным гостем в мастерских сумасшедших художников и модных кафе, против которых этот вечер – просто показ диафильмов в доме престарелых. Ну? So what?
Регина тяжело дышала, в отчаянии помахивала веером, разгоняя теплый воздух, и поглощала вино большими глотками. Рядом с ней было тесно. Герман и Теофил непроизвольно слегка отодвинулись от соседки. Казалось, она вот-вот полезет через край, как тесто из квашни.
Регина нервничала, никаких сомнений. Но без истерики, которая присуща многим женщинам, а со всей бурлящей в ней жизненной силой, в каждую следующую секунду по-новому определявшей соотношение воздуха и материи. Она обнимала мир, заранее умиротворяя все те сомнения, которые вызывала.
Ага, они общаются без нее. Можно развлекаться и так. Ах, если бы она не затеяла эту дурацкую игру в слова. «Ideas to go» – shit![96] Она попыталась прочесть на лицах оправдательный приговор себе. На коже выступили капельки пота.
Герман с интересом наблюдал растущее беспокойство рядом с собой, и, хотя физически это ему было неприятно, он милосердно попытался остудить Регину скучным пересказом каких-то галерейных историй. Теофил задумчиво уставился на них, неожиданно обнаружив, что эти двое очень трогательны. Как старая супружеская пара.
Между тем Себастьян Тин вновь завладел рукой Сибиллы и больше с ней не расставался.
– Ну, детка, как долго мы еще будем есть шоколад, наслаждаясь сладостью и горечью только в кулинарном смысле? – Он шел ва-банк, пытался изобразить прожженного обольстителя.
– В шоколаде есть нечто трансцендентное, – с упрямством заявила Сибилла, хоть и осознавала, что это глупость.
– Ах да, трансцендентность, милая барышня. – С этими словами Себастьян придвинулся к ней так близко, что ясно видел пушок на ее шее, каждый волосок. – Но иногда нужно возвращаться и на землю.
– Не знаю.
Сибилла вдруг поняла, что не уверена, действительно ли она хочет того, что обещал ей этот флирт. Она обхватила руками бокал.
– Когда я вижу себя на сцене моих страстей, то понимаю: сначала оказываешься в раю, тебе поют ангелы, а потом раз – и жесткая посадка на краю постели…
Себастьян сжал ее руку.
– Но и царствие небесное иногда тяжелее земного существования, – промурлыкал он, и Сибилла с неудовольствием ощутила, что эта мысль ей понравилась.
