Владимир Микушевич - Будущий год

Я никогда не ладил с режиссерами, и нетрудно понять, чем это оборачивалось для меня при моей репутации припадочного. Роликов было все меньше и меньше. Я попробовал обойтись без режиссера. Я подготовил художественную композицию по драматической поэме «Пер Гюнт» и сам читал все роли, в том числе и вашу. Я имел даже некоторый успех, особенно в провинции. Если хотите, на этой композиции и основывается мое реноме. Иначе бы обо мне просто забыли и не послали бы даже сюда. Но трагедия Пера Гюнта в том, что ему нельзя играть роль Сольвейг. Поэтому он и нуждается в ней. Соло Пера Гюнта противоестественно. Безусловно только соло Сольвейг. Отсюда и слово «соловей»: соло — вей! Вей в моей жизни, единственное солнце. Деточка, мне в моей композиции не хватало вас. Мне было мало вас в зрительном зале. Я жаждал вас на сцене. Вы играете Сольвейг по Григу. Кстати, где вы научились петь? Брали уроки пения? Вы способная ученица. Вы Солнечный Путь, и вы соловей. Потому и обрел я вас в Соловках. Это мои острова, острова скитов, солнца и одиночества. Моя жизнь — остров Соло. Трагедия Пера Гюнта в том, что он должен быть самим собой, а он всегда разный, и потому всегда он соло. Деточка, Пер Гюнт монологичен, как я; он неспособен к диалогу. Актер никогда не способен к диалогу. Что ему за дело до чужих реплик! Запомнить бы свою роль! Слишком поздно понимаешь, что нет своей роли без других ролей и ты можешь быть самим собой, когда другие — тоже ты.

Я читал разбор Пера Гюнта у одного ученого немца. Его фамилии не помню, совсем молодым он покончил самоубийством. Он доказывал, что женская любовь безнравственна, потому что незаслуженна, а за заслуги дают ордена, при чем тут любовь. Да, Пера Гюнта не за что любить, и его любили только две женщины, Озе и Сольвейг, мать и невеста. Мать умирала, а он говорил, что провожает ее в Сориа-Мориа, в замок волшебный. Мы отплыли от Соловков и плывем в Сориа-Мориа, не правда ли? Мне никогда не нравился траурный марш Шопена, насколько прекраснее Григ! Да, да, эта мелодия, вы поете божественно, хотя это и не входит в вашу роль. Продолжайте, умоляю вас. Сольвейг — соло в драме Вселенной. Боюсь, что вы навсегда останетесь одиноки. Последняя возлюбленная Гёте так и не вышла замуж. Пер Гюнт не был бы самим собой, если бы его не любила Сольвейг. Он годился бы только на переплавку. Космический мусор, вторсырье, несчастный неудавшийся актер. И меня тоже переплавят в крематории. Тот молодой экспериментатор — пуговичник, не правда ли? Он переплавит меня на форменные пуговицы для своих оловянных солдатиков. Но вы же аплодировали мне тогда в зрительном зале, когда… когда мне стало дурно. Ах, что я говорю, вся соль в том, дорогая Сольвейг, что вы тогда даже не родились. А ведь я сегодня танцевал с вами в салоне, в качку, и ничего, не ударил в грязь лицом. Идите, потанцуйте, деточка, а я отдохну.

Утром, у Архангельского причала, долго стучались в его каюту, а когда открыли дверь, он лежал мертвый, тихо улыбаясь, и казалось, бабочка вот-вот взлетит с его груди, как настоящая.

Потомственная жертва

В правление Союза соседей (секретно)

Выполняя данное мне поручение уточнить подробности ритуала, согласно которому в героическом прошлом отмечался День Верности, сообщаю следующее. С года семидесятого урожайной эры ритуал подвергается злостному искажению, и от него практически сохранился лишь туш, исполняемый в заключение праздника в силу самой важности слова «туш», неправильно производимого, однако, от слова «тушёный», тогда как сокровенный смысл слова «туш», непосредственно связанный с самим торжеством, раскрывается лишь в конце моей докладной записки, а именно в моей подписи. Чтобы выявить заветы, положенные в основу празднования Дня Верности, необходимо вернуться к событиям, предшествовавшим Урожайной эре. Единственным источником сведений об этих событиях остаются тетради 12–21 из упражнений Писаки, он же Глист. Как известно, Глист Писака собственноручно переписал записки Великого Доки, когда тот ослеп. Зрячий Дока категорически запрещал переписывать их. Глист Писака должен был записывать лишь количество картошки, подсолнечного масла и дров, потребляемых домом соседей, а также число зажигалок, изготовленных в мастерской на предмет обмена с людоедами. Людоеды меняли собачьи шкуры на зажигалки, а соседки шили из этих шкур шубы. Глист Писака нарушил запрет Великого Доки из любви к переписыванию, а переписал он к тому времени всё, что сохранилось в доме от Евангелия до так называемых газет (листки новостей, ежедневно выпускаемые до урожайной эры). Как я установил, эти листки перестали выходить, когда начались События, которых никто не записал, кроме Старого Доки.

Дока ехал тогда на своем жигуле, и у него кончился бензин. Уже Глист Писака не знал, что это такое. Полагаю, речь идет о тогдашних средствах передвижения. «Жигуль» происходит от слова «сжигать», а бензин — это «пень синь», синие угарные огоньки, горючее. Дока ехал на жигуле со Второй Докой, беременной от него. Кстати, оказывается, слово «дока» происходит от слова «доктор». Великий Дока был доктором наук, а Вторая Дока была просто доктором (она лечила соседок). Когда жигуль остановился, Дока хотел заправиться, но бензин прогорел. Вся дорога была забита другими жигулями, остановившимися навсегда. Точно также остановились поезда и самолеты (бегающие и летающие железки того времени. Мой дед еще видел в небе летающие железки; должно быть, их и теперь сбрасывают иногда со звезд. Сам я никогда не видел их). Но хуже всего было то, что съестное не выменивалось больше на бумагу. Сам Дока объясняет События тем, что бумага вдруг обесценилась. Раньше все выменивалось на клочки бумаги, называемые «деньгами», как мы вымениваем железки на зажигалки. Так вот, этих клочков стало слишком много, и за них больше не давали бензина и съестного, вообще, ничего больше не давали. Правда, и давать, как будто, было нечего, Вдруг всё исчезло, как пишет Старый Дока. Не осталось ни одёжи, ни съестного, лишь клочки бумаги летали во ветру. Две Доки заехали на своем жигуле слишком далеко, и возвращаться им пришлось на своих ногах, как ходят соседи. Ночью они увидели костер и подошли погреться. У костра сидели люди и ели мясо. Доки впервые увидели, как едят человечину. Это так напугало их, что они бросились бежать. В темноте Вторая Дока споткнулась, упала и родила Горлопана. После этого Вторая Дока поклялась никогда больше не рожать съедобных. Доки все-таки вернулись к себе на дачу (так называлось отдельное деревянное жилье в отличие от многоступенчатых каменных погребов-небоскребов, которые торчат еще кое-где, вход в них запрещен: они рушатся на входящих). Выкопав картошку, Доки разошлись. Великий Дока остался в доме соседей, Вторая Дока перешла в дом соседок. Они договорились, что соседи и соседки не должны общаться. В дом принимали только тех, кто обязуется не рожать съедобных и питаться одной картошкой, так как мясо едят людоеды. Людоеды рыскали вокруг домов. Зимой они ездили на собаках. Людоеды разучились добывать огонь и возили с собой горящие угли или головню. Великий Дока изготовлял зажигалки. Людоеды меняли на них дрова и шкуры, но не смели подходить к дому соседей. Старый Дока окружил его минами (мина происходит от слова «миновать». Мина разносила в клочья того, кто не миновал ее). Соседи тоже боялись подорваться на минах и никуда не ходили дальше картофельного поля. Один Великий Дока знал расположение мин, а когда он стал слепнуть, показал мины Горлопану. Вторая Дока не разрешила минировать свой дом. Соседки сами защищались ножами и копьями, и людоеды не трогали их. А Горлопан повадился уходить из дома соседей. Говорили, что он встречается с людоедами и даже пробовал мясо. Однажды Горлопан привел в дом соседок беременную людоедку. Глист называет ее «Утроба». Вторая Дока приняла беременную, но пожаловалась первому, и тот изгнал Горлопана. Вместе с Горлопаном ушло трое соседей, а Старый Дока вскоре после их ухода сослепу не миновал мины, и она разорвала его, В тот год не уродилась картошка, и Вторая Дока приняла Утробу с условием, что Горлопан найдет хлеб. Горлопан слышал о хлебе от людоедов. Он решил объединить людоедов и соседей. Вниз по речке на плоту отплыли три соседа, два людоеда и Горлопан. В пути они питались грибами, ягодами и, наверное, ели собак, нарушив завет Великого Доки. Наконец они доплыли до места, где растили хлеб, выменяли зерно на те же зажигалки и отправились обратно. Плыть вверх по речке труднее, к тому же настали холода. Не было уже ни грибов, ни ягод, и собаки не попадались. Людоеды и соседи начали есть раздобытое зерно. Тогда Горлопан выхватил нож и перерезал себе горло от уха до уха с криком: «Нате жрите!» Людоеды и соседи объединились, отведав его мяса. Они не посмели притронуться к зерну и спрятали его до посева. Первый урожай был собран соседками и людоедами. К этому времени Утроба родила сына, и съедобные опять рождались в доме соседок. Соседям помешала заминка, хлеб не достался им из-за мин. Один за другим соседи умирали в минированном доме. Умер и Глист Писака, до самой смерти записывая слухи из-за минированной полосы. Остается загадкой, как они до него доходили. С жертвоприношения Горлопана начинается Урожайная эра. День жертвоприношения мы празднуем как День Верности. Теперь сообщаю самое главное. Семьдесят лет подряд в этот день повторялся подвиг Горлопана. Один из соседей по доброй воле перерезал себе горло с криком: «Нате жрите!», и его священное мясо съедалось. Пока ритуал соблюдался, община соседей процветала. Но последние тридцать лет ритуал нарушается. Дошло до того, что мясо героя в день Верности заменяется собачиной. Пели дальше так будет продолжаться, мы разучимся делать зажигалки и останемся без огня. Видя грозные симптомы разложения, я миновал мины, посетил выморочный дом соседей, нашел и прочитал тетради Глиста Писаки. Теперь я знаю: мы размножились, и нам грозят те же События. Только героический ритуал спасет нас от вырождения. В этом году мы празднуем столетие Урожайной эры. Я предлагаю возобновить уточненный ритуал. В День Верности я готов повторить подвиг Горлопана. Я перережу себе горло, гордо крикнув: «Нате жрите!» Соседей сплотит вкушение героического мяса, пока дудари будут трубить туш, подтверждая, что я прямой потомок Горлопана и Утробы.