Александр Потёмкин - Кабала
Сердце заколотилось, засосало под ложечкой, организм требовательно запросил это самое. Я открыл драгоценный мешок, набрал полную ложку и только тут вспомнил о воде. Рядом ее не оказалось. Пришлось первую ложку прожевывать всухую. Чтобы сократить время и быстрее почувствовать приход, нужна была вода. Сортир у бабки Фати был во дворе, а на кухне, кроме пустых кастрюль, я ничего не обнаружил. Вспомнив о колодцах, которыми пользуются жители таких городков, я выскочил во двор. Обогнув домик, наткнулся на круглую, по пояс, колодезную стенку. Лихорадочно опустил ведро, набрал воды и, забыв о первоначальной идее «только для бодрости», стал проглатывать ложку за ложкой. На седьмой остановился. Отдышался. Вспомнил себя. Обрадовался наличию земельного надела. Подошел к его краю, упал на сырую, покрытую первой зеленой порослью землю с надеждой услышать ее пульс, но почему-то разрыдался. Не могу объяснить, чем это было вызвано.
Рыдал я горько и долго, как ребенок, который долгое время был разлучен с матерью и вдруг, к своему необыкновенному счастью, встретил ее. «Я не одинок, нет, совсем не одинок в этом гнусном мире», — повторял я, обнимая собственное поле. Эти объятия напоминали материнские ласки, прикосновения ее рук, запах ее тела, аромат волос… Впрочем, мак брал свое. Все сильнее начинал обрушиваться на меня сладостный поток прихода. Я впадал в кайф, все прежнее уходило в подсознание или совсем забывалось. Если в таком замечательном состоянии я начну готовить поле к посадке любимейшего растения, то его качество будет безупречным. Я тут же вскочил и стал носиться вокруг дома в поисках лопаты. «Глубина вспашки должна быть не больше двадцати сантиметров. Понял, Петр Петрович, понял? Это очень важно, иначе он не прорастет! Не дай бог! Тогда конец!» — бубнил я сам себе. Когда был найден полевой инвентарь, я схватил лопату и бросился в дом, вытащил мешок маковых зерен и опять побежал в огород. Перед тем как начать копать, осмотрелся. Теперь-то участок поля, огороженный колючей проволокой, я успел оценить: в нем было больше гектара. «Прекрасно, прекрасно. Урожая должно хватить на два года. Сейчас конец мая, к середине августа он должен поспеть! Цветки опадут, головки откроются, станут желтенькими, с едва уловимыми прожилками шоколадного цвета… И тогда начнется самый настоящий райский сбор наваждений и грез, счастливых воспалений и ошеломительных спектаклей», — шептал я в возбуждении. — Из опавших цветков можно сделать сироп к чаю, а стволики хорошо пойдут на растопку печки. В доме всегда будет царить опийная атмосфера, Петр Петрович не только станет вдоволь есть опий, не оглядываясь на остатки, не отсчитывая ложками свое будущее, а без кумара и ломок наслаждаться его чудесной энергией. Будет еще дышать им, упиваться этим маковым ароматом, усиливая его сказочное воздействие. Какое волнующее счастье ждет меня! Даже не верится… Неужели такая рукотворная радость возможна? Ведь в жизни так мало места для успешного самовыражения. А тут в Кане волшебство вполне может произойти. Надо лишь быстрее и старательнее перекапывать поле и высеивать благородный цветок. А потом с надеждой терпеливо ждать августа, чтобы непутевый Петенька сделал предложение Маковой царевне, женился на ней и начал обустраивать совместную жизнь. Разве иллюзия не лучшая подруга в земном существовании? Бесспорно, она самая бесподобная, обольстительная и прекрасная!»
Я с удвоенной энергией взялся за работу… Оказалось, что не так просто перекопать поле! Впервые в жизни я занялся физическим трудом. Через пару часов руки покрылись волдырями, правое плечо и спина зудели, лопата еле слушалась, в глазах прыгали солнечные зайчики. Но я продолжал работать. Энтузиазм не убавился, однако темп значительно снизился. К полудню я понял, что больше не смогу, выругался, доковылял к дому и завалился на кровать. Казалось, не было сил даже дышать, и скоро я полностью отключился…
Разгул неистовой силы
Леонид Иванович Ефимкин оказался на берегу реки Кан случайно. Получив вынужденную отставку в отделе уголовного розыска уральского городка Ишим, где он служил опером, Ефимкин в рассерженных чувствах бросил жену, якобы отказавшую ему в помощи при увольнении, а может быть, даже нашел удобный предлог и стал искать новую жизнь. Сам он был выходцем из сибирского Барабинска, и в этой связи начал поиск места обитания в глубинке родного края. Попробовал трудоустроиться в Решетах, в Тулуне, в Иланской, даже ездил в Тайгу… Так случайно забрел в Кан, где получил, наконец, должность инспектора рыбоохраны водных ресурсов. И, успокоившись, осел бобылем на постое у старенькой вдовы. На этом служебные мытарства закончились. Теперь будущее представлялось ему в богатстве и роскоши. Он воображал себя значительным лицом в Канском регионе. Платил за постой немного — тыщонку в месяц, правда, помогал по хозяйству: колол дрова, выращивал картофель, возился с домашней птицей и все присматривался, как и у кого выкупить домик скончавшейся соседки Фатеевой. Леонид Иванович твердо отказался от идеи заводить новую подругу жизни. Он окончательно уверился, что слаб и вообще не способен на совместную ночлежку. Если и раньше его не особенно тянуло на это дело, то в последнее время он вовсе перестал о нем думать. Даже в сновидениях, пьяных и трезвых, не являлись ему нагишом бабы, а виделись все больше деньжата самых разных цветов и наполнений да многочисленные вещи, которые он торопился покупать, обставляя новые хоромы. Можно было предположить, что вся мужская страсть перекочевала у господина Ефимкина в накопительство — занятие, заслуживающее искреннего уважения. Но порог дозволенности в этом деликатном деле без Бога в душе частенько стирается или даже изначально был не различим. Проклятая истина, как зарабатывать лишнюю копейку, открылась Леониду Ивановичу не сразу, зато теперь он чувствовал ее всем своим существом и считал, что обнаружил в себе талант к благородному делу. Если бы господин Ефимкин жил в крупном столичном городе, то давным-давно стал бы владельцем фабрик, заводов и пароходов.
Вспоминая прошлое, в котором он и не помышлял зашибать барыши, Леонид Иванович по-настоящему хворал и беспредельно злился на судьбу. Он готов был даже казнить себя! Поэтому после увольнения, насмотревшись на реальности жизни, проникновенно поклялся не сентиментальничать и работать исключительно на собственный карман. «С честью в душе не проживешь. Измордуют!» — подбадривал он себя.
Уже три недели как река Кан освободилась от ледового панциря. Промысел не был разрешен, но рыбаки с ночи заполняли проснувшуюся реку. Рыба шла. И кому как не инспектору Ефимкину было об этом известно. С первого дня работы Леонид Иванович хотел обложить тех, кто согласен был платить дань. Знакомясь, он объявлял каждому, что желает тридцать процентов от улова. При этом, от природы мнительный и совестливый, он вначале бледнел и морщился, потупив взгляд. Впрочем, такое смущенное состояние у него довольно быстро прошло и он все уверенней входил в права властного чиновника. Сегодня не только контроль над частью своего дохода поднял спозаранку инспектора рыбоохраны. Перед ним открывалась совершенно новая жизнь, интригующая, неведомая, опасная, но желанная.
Вчерашний субботний день он отдежурил в скрытом наблюдательном месте перед автовокзалом и железнодорожной станцией и заметил много новых лиц, которые привезли в городок рыбацкие снасти. «Надо немного поработать на государство. Из пары десятков новых браконьеров необходимо отобрать трех-четырех самых строптивых крикунов, составить протоколы, конфисковать снаряжение и доложить по ведомственной инстанции», — размышлял Ефимкин. Среднестатистическое задержание нарушителей закона о природопользовании составляло по постам ведомства три-четыре человека в сезон. Леонид Иванович не намеревался вносить новые цифры в статистические отчеты федеральной службы, поэтому решил задерживать нарушителей, как все, и никак не больше.
Итак, надев служебную форму, он вышел из дома, уныло взглянул на пустующую избу Фатеевой и стал спускаться к реке. Настроение было прескверное. Работа, правда, началась, но пополнения капитала пока не произошло. По дороге к служебному катеру инспектор заглянул в свою коптильню. Соорудил он ее пару дней назад простым дедовским способом вместе с капитаном милиции и оформил как временное строение на тещу своего партнера, участкового Сергея Погорелова. Его Ефимкин застал в коптильне. Капитан рубил дрова, в ведре подносил опилки, чистил печь и готовился принять первую рыбу. Понаблюдав за ним, Ефимкин отметил его странный рот: губы партнера смотрели в разные стороны. Леонид Иванович подумал: «Такая рожа меня обязательно обманет. Но как? На чем?» Впрочем, вслух сказал другое:
— Давай, Серега, готовь печь. Сегодня много рыбы должно быть.
