Айрис Мердок - Дитя слова

Все это, однако, не решало проблемы Артура. Мне б хотелось, чтобы Кристел навсегда осталась такой, какая она есть — для меня, но в то же время я хотел, чтобы она была счастлива, и, пожалуй, слишком долго исходил из формулы, что она счастлива, делая счастливым меня, хотя бы в той мере, в какой я на это способен, а мне после аварии в Оксфорде было до счастья очень далеко. Конечно, Кристел не выходила замуж из-за меня, хотя категоричность такого утверждения можно было бы несколько смягчить, если подумать о том, что она вообще была типичной старой девой и, не отличаясь красотой, едва ли могла привлекать ухажеров. Правда, нашлись двое таких — один парень на севере и один канадец в Лондоне, но я был о них невысокого мнения, да и Кристел не относилась по-серьезному ни к тому, ни к другому. Года два-три тому назад я уже вообще было успокоился, считая, что критический период миновал и Кристел перешагнула возрастной рубеж, когда выходят замуж. А потом, как я уже писал раньше, начала вырисовываться новая картина. Два обстоятельства внесли в наш мирок существенные изменения. Одно состояло в том, что Кристел возжелала иметь ребенка. Это удивило меня, хотя как она сумела мне это внушить, я и сам не знаю. Прямо она ничего мне не говорила, но я был абсолютно в этом убежден. А вторым обстоятельством, конечно, явился Артур.

Будь Артур кандидатом замечательным или совершенно неприемлемым, все было бы куда легче. Я бы, конечно, такого для нее не выбрал (но если уж на то пошло, кого бы я выбрал, да и выбрал ли бы вообще?), однако он был приемлем. Он не отличался ни умом, ни впечатляющей внешностью, ни богатством (но если уж на то пошло, ни один человек, обладающий умом, или впечатляющей внешностью, или богатством, никогда бы не полюбил Кристел). Собственно, Артур был, что называется, размазня. Он не отличался крепким спинным хребтом и едва ли мог о себе-то позаботиться — так как же будет он заботиться о Кристел? Не настолько я погряз в эгоизме, чтобы не видеть, что жизнь у Кристел — весьма унылая. Абстрактно я хотел, чтобы она куда-нибудь уехала и таким образом спаслась, а не была бы обречена нести со мной мой крест, и, однако же, я, конечно, не хотел, да и не мог хотеть, чтобы она уехала. Если бы она могла превратиться в счастливую, хорошо обеспеченную жену и мать, живущую в большом загородном доме с громадным садом и шестью собаками (ей хотелось иметь собаку, а я не позволял), я был бы если не рад, то, по крайней мере, воспринял бы это как должное и даже почувствовал бы удовлетворение при виде ее нового счастья, — во всяком случае, так я иной раз размышлял, поскольку ничего подобного не намечалось. Я намеревался переделать ее жизнь, я намеревался переделать ее ум, но не сумел и буду теперь проклят навеки за этот серьезный и страшный провал. Мне кажется, вытащив Кристел из мира тети Билл с ее фургончиком, я немного улучшил положение сестры, но совсем немного. Мне так и не удалось дать ей образование, как я собирался. Кристел имела представление о Библии, но не имела представления, кто такой Толстой или когда жил Кромвель — до или после царствования королевы Елизаветы. В этом отношении Артур не мог продвинуть ее дальше. Пестрая компания всяких отщепенцев и мелких жуликов, которым он «помогал» (или которые его использовали), тянула его в тот мир, который был уготован и мне, если бы не мистер Османд. Этот мир внушал мне отвращение, и я не хотел, чтобы Кристел когда-либо снова дышала его воздухом. Собственно, что представлял собой Артур? Бедный клерк, без талантов и перспектив. Хватит ли у Артура сил заботиться о Кристел? Артур — человек никчемный. Он даже вообще может оказаться на дне. Не приведет ли брак с ним к постепенному погружению в пучину жизненных осложнений, бедности и несчастья? Неналаженная супружеская жизнь — это же ад. А ни тот, ни другая не способны ее наладить, вылезти из мокрого бумажного мешка. Хотя сейчас жизнь у Кристел и не была безумно интересной, она по крайней мере отличалась пуританской чистотой, что, я знал, являлось для нее немалой поддержкой, а моя опека позволяла ей чувствовать себя в полной безопасности. Достанет ли у нее сил быть женой Артура, стать (о Боже) совсем иной, какой должна быть жена Артура? Но с другой (противоположной всему этому) стороны, Артур был человек глубоко порядочный и любил ее, и похоже, что и она могла полюбить его, — хотя все в конечном счете зависело безусловно от меня.

Мои отношения с Томми начались до того, как Артур выдвинулся на авансцену жизни Кристел, и мне было больно думать, что моя связь, возможно, способствовала его выдвижению. К сожалению, эти две драмы развивались несинхронно. Я никогда намеренно не держал мою сестру в стороне, я даже представил ее некоторым из моих немногих друзей, но до сих пор ни один из них не стал ее другом. Артур же робко и осторожно, должен признать (ибо он опасался меня), начал вклиниваться, и я облегчил ему это, ибо, увлекшись Томми, меньше виделся с Кристел. Разве измерить мне глубину страха, который, наверно, испытала Кристел, решив, что я, должно быть, бросил ее? Не создал ли этот страх ощущения пустоты и потребности ее заполнить? Вопрос этот, от ответа на который мой разум в ужасе уклонялся, представлял теперь уже, пожалуй, исторический интерес. Существенным было другое. Я с тревогой наблюдал за Кристел, пытаясь понять, не собирается ли она замуж, а Кристел, конечно же (хотя, естественно, ни словом не обмолвилась мне), с тревогой наблюдала за мной, пытаясь понять, не собираюсь ли я жениться. В свое время я категорически заявил Кристел, что никогда не женюсь. (Тогда я не обратил внимания на то, что она подобного заявления не сделала, — обратил я на это внимание лишь позже.) Да мне и действительно долгое время казалось, что я сказал чистую правду и моя холостяцкая жизнь упрочилась и стала утвердившимся фактом. И тут я влюбился в Томми. Влюбился, конечно, не «по-настоящему» (не безоглядно), но меня физически сильно тянуло к ней — я и не предполагал, что снова на такое способен. И хотя любовь к Томми прошла, она оставила последствия. Теперь Кристел знала, что я могу полюбить и, следовательно, у меня может возникнуть желание жениться. Она, возможно, и по сей день считала, что я собираюсь жениться на Томми. Она знала, что в наших отношениях с Томми есть свои сложности, и до этого вечера имела возможность их наблюдать. Но я ни разу не сказал ей, что не собираюсь жениться на Томми, и удерживало меня от этого достаточно веское соображение. Кристел вполне способна была пожертвовать Артуром, как бы отчаянно она ни хотела стать его женой, если б почувствовала, что я против этого брака. Сказать «вполне способна» — значит ничего не сказать. Она порвала бы с ним, ни минуты не задумываясь, мгновенно, по малейшему моему знаку и даже без него. Поэтому, естественно, я изо всех сил старался скрывать свои чувства, даже, по возможности, не анализировать их. С другой стороны, решение Кристел давало основание полагать, что, как она думает, я принял такое же решение в отношении брака с Томми. Кристел понимала, что ее брак с Артуром облегчит мой брак с Томми, если считать, что я хочу жениться на Томми, так же как мой брак с Томми облегчит ее брак с Артуром, если считать, что она хочет выйти замуж за Артура. Ну, а у меня не было ни малейшего намерения жениться на Томми, только я не собирался говорить об этом Кристел, так как хотел, чтобы она приняла решение насчет Артура, не терзаясь мыслями о том, что бросает меня одного. Опасность данной ситуации заключалась, конечно, в том, что это могло привести к катастрофически ложному проявлению альтруизма à deux.[33] Иными словами, каждый из нас мог совершить то, чего не хотел совершать, желая помочь другому совершить то, чего другой (другая) тоже не хотел совершать.

Само собой разумеется, ничего из всего этого не было произнесено вслух, когда мы сели за стол, после того как Томми, сдерживая слезы, покинула квартиру. Я перелил остатки шерри из рюмки Томми в свою рюмку. Затем откупорил бутылку вина, которую, по обыкновению, принес и поставил перед электрическим камином. Через некоторое время Кристел встала и начала разогревать нам ужин, принесла еду на стол (яичницу, тушеные бобы, затем печеные яблоки со взбитыми сливками), и разговор потек.

— У тебя все в порядке, дорогой?

— Да, в полном. А у тебя?

— Да, вполне. Я так рада, что скоро Рождество.

— А я нет! Я вовсе не считаю, что Рождество должно начинаться в ноябре.

— Ну, все становится как-то приятнее, когда думаешь о Рождестве. Мне так хочется увидеть малютку Христа на Риджент-стрит.

— Малютку Христа на Риджент-стрит?

— Ну да, украшение. У них там такое прелестное иллюминированное изображение малютки Христа. Я подумала, может, ты согласился бы свезти меня туда, как, помнишь, однажды?

— И мы с тобой еще потом ужинали в том шикарном ресторане, помнишь?

— Ах, мне тогда так понравилось. У них там был черный хлеб.