Николь Келби - Розовый костюм

Кейт снова посмотрела на часы. Было уже почти пять часов, но она по-прежнему была вынуждена ждать. Просто ждать – ведь ей именно так сказали. Она не могла просто взять и уйти, ведь там знают, что она ждет. А у нее еще столько работы! Еще предстоит сделать не менее четырехсот двадцати шести шелковых «перьев». Кейт попыталась подсчитать, сколько времени у нее на это уйдет и сколько «перьев» в час она могла бы делать, не допуская огрехов.

И потом, как же все-таки быть с Патриком Харрисом? Стоять в этой белой коробке, ничего не делая, и не думать о нем было уж совсем невозможно. Как это ужасно, что они тогда так плохо расстались! И как получилось, что она целую неделю его не видела? Она не заглядывала в мясную лавку с тех пор, как они с Патриком ужинали в пабе у миссис Браун. После того свидания Кейт еще долго чувствовала страшную растерянность. Она даже в церковь в воскресенье опоздала и встала в самом заднем ряду возле мраморной статуи святого Патрика – там обычно прятались опоздавшие и те, кто не хочет, чтобы их заметили.

Кейт уверяла себя, что вовсе не так уж по нему скучает – мы же просто друзья, – как не скучает и по доброжелательной миссис Браун, и тихому «тайному» пабу, и по маринованным луковкам, и по чудесной жареной рыбе, золотистой и хрустящей снаружи, но нежной и сочной внутри.

Все эти мысли громоздились одна на другую, и у Кейт вдруг сильно забилось сердце. «Мне просто необходимо немедленно отсюда выйти!» – сказала она вслух и сама этому удивилась. От усталости у нее ныли колени. Сводило икры. Руки отекли и распухли. Ей хотелось хотя бы где-нибудь присесть на минутку, все равно где. Ее вдруг охватила паника, и она сделала именно то, чего, как ей отлично было известно, она ни в коем случае делать была не должна. Она постучалась.

– Здесь есть кто-нибудь?

Снова появился тот же мужчина.

– Вами скоро займутся.

– Нельзя ли мне где-нибудь посидеть? Может, вы хотя бы стул сюда вынесете?

Он вел себя так, словно не услышал ни единого слова. Повернулся и собирался уже снова закрыть за собой дверь, но Кейт успела схватить его за руку.

– Послушайте, у меня колени сейчас просто отвалятся, так болят. Вы, должно быть, знаете, как тяжело все время стоять. Правда же?

Он нахмурился и убрал ее руку. Вот и еще один безрадостный человек, подумала Кейт. Но он все же провел ее в другую комнату, такую же белую, и там, слава богу, были стулья, так что она, наконец, смогла сесть.

– Только ничего здесь не трогайте, – сказал он. – И постарайтесь ничего не испачкать.

– Ну, разумеется, – сказала Кейт, пристроившись на краешке мягкого стула и положив на колени руки и сверток от Шанель.

Комната оказалась довольно большая, но битком забитая разнообразными коробками, сложенными вдоль стен. На коробках были этикетки самых лучших магазинов Нью-Йорка, чаще всего – «Бергдорфа». Кейт очень хотелось пересчитать коробки, но она все же решила воздержаться. Не может быть, думала она, чтобы все это принадлежало только Супруге П.

В этой комнате тоже отвратительно пахло застарелым сигаретным дымом; и пепельницы были полным-полны. Да это могут быть чьи угодно окурки, убеждала себя Кейт, понимая, что это, скорее всего, не так.

Помещение выглядело, пожалуй, несколько театрально. Огромные, высотой в два этажа, окна смотрели на город. Видимо, первоначально дизайнер пытался создать некий довольно элегантный декор, с которым особенно грубо контрастировали груды коробок различной формы и переполненные мерзкими окурками пепельницы. Стены были бледно-желтые с белой обводкой. Вся мебель белая, ковер тоже белый. Но жить в такой комнате – а тем более прожить в ней всю жизнь – представлялось совершенно невозможным. Это место вызывало в душе Кейт ощущение какой-то сосущей пустоты.

Она оглянулась через плечо и посмотрела в окно. Внизу раскинулся Манхэттен, который, казалось, весь в данный момент движется, завершая долгий рабочий день. По улицам скользили разбитые желтые такси и гладкие черные седаны – шум города на такой высоте ощущался, как невнятный шепот.

Вдруг Кейт отчетливо услышала чьи-то голоса; они доносились из соседней комнаты. А потом раздался смех, который был так похож на смех маленькой девочки. Она, Супруга П.

– В пятом классе слова «Веди себя как следует, иначе…» стали практически моим прозвищем, – сказала она.

И репортер-мужчина воскликнул:

– Не верю!

– Но это правда.

Затем они, должно быть, слегка отошли от двери, потому что голоса зазвучали довольно невнятно, хотя Кейт и продолжала их слышать. Но вскоре вновь вполне отчетливо расслышала голос Супруги П.:

– «Породистая» – вот как меня называли. Меня воспитывали как породистую скаковую лошадь, но я оказалась слишком дикой и слишком большой бездельницей.

Прошло еще несколько минут, затем дверь отворилась, и на пороге вновь возник тот же агент секретной службы.

– Вы больше не нужны, – сказал он Кейт.

Кейт изучала горизонт. Солнце как раз садилось за высокие, ставшие в сумерках серыми дома Нью-Йорка, и вдруг края их крыш словно вспыхнули огнем. Она столько времени прождала зря. Причем в очередной раз. И в итоге получила от ворот поворот. В очередной раз.

А как же Шанель?

– Мисс, я просил вас удалиться.

– Да. Конечно. – В комнате было очень тихо. – Пожалуйста, скажите ей, что примерку в «Chez Ninon» готовы устроить хоть завтра. Я имею в виду костюм от Шанель.

– Скажите это секретарю, когда будете уходить.

– Хорошо, – согласилась Кейт, но, разумеется, никакого секретаря не было, так что и сказать было некому.

А грузовой лифт она нашла легко.

Глава 7

Мода – это способность предвидеть… а элегантность – это состояние души.

По дороге домой Кейт все время думала о тех случайно услышанных словах. Породистая? Ее приводила в ярость одна лишь мысль о том, что люди способны воспитывать своих детей как породистых животных. Она просто представить себе не могла, что кто-то скажет такое Маленькому Майку. Что хорошего дает подобная дрессировка? Девочка, выращенная, как скаковая лошадь? Возможно, та своевольная девочка и сумела в итоге стать одной из самых могущественных женщин на свете, но до чего печально и одиноко звучал ее голос.

К сожалению, вечером Кейт так и не смогла закончить платье миссис Астор. Позже она скажет, что и сама толком не знает, почему ей это не удалось. А ведь она пробежала весь путь от «Карлайла» до «Chez Ninon» и была самым решительным образом настроена возиться с платьем столько, сколько понадобится, чтобы возместить упущенное время, бессмысленно потраченное на поход в отель. Но когда она подбежала к дверям ателье и подняла голову, то увидела, что все окна в «Chez Ninon» темны. На втором этаже явно не было ни души. Даже в задних помещениях свет не горел. Кейт посмотрела на часы. Половина десятого. Все давно дома, подумала она. Все, кроме меня.

Она еще немного постояла у запертых дверей, разглядывая здание, в котором размещался «Chez Ninon». И дом, и улица вдруг показались ей совершенно чужими – просто какой-то незнакомый дом на незнакомой улице, где полно всяких других офисов и магазинов. Он вовсе не казался волшебным местом, где из ткани стежок за стежком создаются мечты, где кусочки кружев превращают в маленькие чудеса. Во всяком случае, она даже подумать не могла, чтобы оставить посылку от Шанель в этих темных, чужих комнатах. Она и не оставила. Со свертком в руках она медленно пошла прочь.

Гряда облаков, которую она видела из окон пентхауса, вкатилась в город, и он по колено утонул в сером тумане. Музыка ночи – настойчивые автомобильные гудки, вой полицейской сирены и какой-то печальный гул города – звучала а капелла все громче, все настойчивей и отдавалась у Кейт в висках, точно стук сердца. Улица за улицей, перекресток за перекрестком – Кейт шла, чувствуя себя не отдельным человеком, а частью города. Она была словно вплетена в его ткань; она была основой и утком этой ткани. Поднятые воротники плащей у пар, спешивших ко входу в метро, поношенная хлопчатобумажная рубашка бакалейщика, опускавшего на ночь тяжелую металлическую решетку над входом в его магазин, девушки, неторопливо фланировавшие к Таймс-сквер – без пальто, без перчаток, без шляп и в таких облегающих платьях, что им явно трудно было переставлять ноги… Все это теперь стало ее, Кейт, миром. Ков больше не был ее домом. Как не был ее домом и тот Нью-Йорк, что принадлежит богатым и нетерпеливым дамам, которые кривляются перед зеркалом в «Chez Ninon», по сто раз оглядывая себя в новом платье и думая о следующем платье, не менее прекрасном, и о следующем, и о следующем… Мир Кейт – это мир продавцов хот-догов в рваных куртках горохового цвета, мир кучеров наемных экипажей в потертых высоких цилиндрах, мир уличных полицейских, одетых в форму из грубой шерсти и поношенные ботинки.