Александр Зиновьев - Нашей юности полет
Донос вносит в нашужизнь динамику. Насколько посерела бы и без того серая советская жизнь, если бы совсем исчезли доносы! Наш беспрецедентный антисоветский анекдот потерял бы свою прелесть. Тех, кого за границу не выпускали из-за доносов, все равно не выпустили бы и без оных. Зато тех, кто ездил за границу при доносах, теперь не выпустили бы ни под каким видом, ибо советский человек может выехать на Запад только в сопровождении стукача, если даже он сам стукач, или в качестве стукача (но все равно в сопровождении другого стукача). И вообще, жизнь приобретает глубокое содержание, если человек чувствует, что на него может быть написан донос. Лишь существование стукачей и доносчиков придает нам чувство собственного достоинства. Мы гордимся тем, что на нас могут настучать. Мы хвастаемся этим, если это случается на самом деле. Человек, на которого никто не сочиняет донос или донесение и который не боится стукачей и доносчиков, есть абсолютное ничтожество. Он тогда вообще не есть советский человек.
Донос утратил прежнее значение по многим причинам, среди которых не следует забывать и ту, что была нарушена мера доносов. А согласно диалектике нарушение меры ведет к качественному изменению. Доносы были написаны практически на всех. Причем на каждого были написаны все логически мыслимые доносы: шпионаж, вредительство, подготовка покушения, антисоветская агитация, попытка создания антипартийной группы… Карательные органы просто не в силах были не то что реагировать на все доносы, но даже прочитывать их. А если лишь один процент доносов давал ощутимый результат, их роль можно было считать сыгранной еще задолго до смерти Сталина.
Тайный осведомитель и доносчик — это, повторяю, явления общечеловеческие, лишь развитые у нас до неслыханной ранее степени. Специфически советским изобретением являются публичные («честные и открытые») заявления граждан, играющие роль, аналогичную роли доносов и донесений. Отмечу две формы их: сигнал и разоблачение («срывание маски», «выведение на чистую воду»). И в этом деле у нас произошел заметный прогресс. Раньше это делалось грубо и примитивно. Теперь наше общество стало высокообразованным. Изобретены утонченные формы, не наносящие никакого морального ущерба тем, кто к ним прибегает, а порою даже повышающие их моральный статус.
Битва гигантов
— Был у нас в учреждении сотрудник, — рассказывал тот же самый чиновник. — Неглупый. Хороший семьянин. Не пьяница, но не прочь выпить в компании. Любитель шуток. Короче говоря, душа парень. И неплохой работник. Но эпидемия доносов коснулась и его. Начал он с пустяков. Постепенно втянулся. И отдался этому делу, как это часто и бывает с талантливым русским человеком, всей душой и телом. Не было дня, чтобы он не написал бы донос. Слухи насчет того, что он — доносчик, крепли и обретали силу полной уверенности. Да он и сам не скрывал. По пьянке он сам признавался, что «кое-кому свинью подложил». Бывало, он открыто грозился «засудить» своего оппонента. По его доносам было не одно персональное дело. Десятки людей таскали на Лубянку для допросов. И надо признать, что скоро от него просто житья не стало. Стонали все — от директора до уборщицы. Даже штатные стукачи и энтузиасты-доносчики в панике разбегались при виде его.
Его пытались умаслить — давали премии, повышали зарплату, награждали медалями и орденами, избирали в партийные органы. Ничто не помогло. Что было делать? Собрались на тайное совещание ведущие лица учреждения — директор, заместители, секретарь партбюро, председатель месткома и прочие. Пронюхай он про это совещание, не миновать бы беды: посадили бы всех. Но выхода не было, пришлось рискнуть. Весь вечер просидели, но ничего придумать не могли. Всю ночь просидели, но ничего путного не родили. Собрались было разойтись и покорно нести свой крест, как вдруг секретаря партбюро осенило: а что, если мы сами напишем на него донос?! «Прекрасная идея, — согласился директор, — но только не групповой донос. За групповщину нам влепят по первое число». Идею секретаря поддержали остальные. Встал вопрос: кто будет писать донос? Все взоры обратились на председателя месткома — у него тоже была репутация старого и опытного доносчика. Председатель молча кивнул. Заговорщики разошлись по домам, не зная определенно, к чему готовиться, — к новым неприятностям или к избавлению.
Председатель месткома был действительно старым доносчиком. Появление мощного конкурента, который вскоре превзошел его в мастерстве доноса, сильно задело его самолюбие. Председатель пытался переплюнуть конкурента, но ничего не вышло из этого: не хватило воображения и образования — у председателя за плечами был лишь заочный библиотечный институт, который оканчивали отъявленные лодыри и дебилы, а у конкурента — дневное отделение университета. Председатель пытался подкосить конкурента, сочинив на него с дюжину доносов, но и тут потерпел неудачу: в органах вышла установка выдвигать новые кадры. Теперь председатель решил взять реванш за все прошлые неудачи и обиды. Но как? На чем подловить этого мерзавца?
По дороге домой председатель купил две поллитровки водки: он хорошо знал, что в России ни одну сложную проблему без поллитра не решишь. Осушая первую бутылку и подъедая все, что осталось со вчерашнего дня, председатель вспомнил голодное детство, работу на ударной комсомольской стройке, где он заработал язву желудка, кошмарные военные и еще более кошмарные послевоенные годы. Ему стало нестерпимо жаль себя, свои ни за что загубленные таланты. Утирая слезу, он фальшивым голосом спел обычный набор старинных народных песен. Ему подпевала супруга, пропустившая пару рюмок. Потом председатель перебрал в памяти сотни три из запомнившихся ему доносов, но ни один из них не подошел к данному случаю. Всхрапнув пару часов, председатель распечатал вторую поллитровку. Жена к этому времени раздобыла где-то квашеной капустки, маринованных грибочков и солененьких огурчиков.
Когда вторая бутылка была прикончена, в мозгах у председателя наступила удивительная ясность и решение проблемы пришло само собой. Через час донос был готов вчерне. Еще через час был переписан набело каллиграфическим почерком, запечатан в конверт и отправлен по привычному адресу. Через неделю доносчик, терроризировавший учреждение, был арестован. Председатель получил к очередному празднику премию в виде месячного оклада, был включен в число первоочередников на улучшение жилищных условий и получил бесплатную путевку в санаторий. Прочие заговорщики не раз просили председателя раскрыть тайну, что он такое написал в своем «письме Туда» (как они почтительно называли донос), но он отделывался шуточками.
Время шло к либерализму. Судьба разбросала участников дела. История эта забылась. Но вот был реабилитирован тот самый выдающийся Доносчик. Его восстановили на работе и выплатили компенсацию как невинной жертве «культа личности». В учреждении он ходил героем. Через год уже был заместителем директора (нового: старого уволили на пенсию как сталиниста). Его любили и уважали: состав сотрудников почти полностью обновился, а оставшихся «стариков» молодежь презирала как «недобитых культистов». Наступили мрачные времена и для Председателя. Ему тоже пришлось уйти на пенсию. Когда мы отмечали это событие, он, упившись больше обычного, открыл секрет того своего коронного доноса. Он в нем просто написал, что наш коллектив — здоровый, политически зрелый и прочее, а согласно доносам такого-то получается, что у нас все сотрудники суть антисоветчики, враги партии, морально разложившиеся подонки и прочее. Он, Председатель, считает, что гражданин такой-то нарушает меру, подрывая тем самым авторитет самих органов. Последняя фраза и решила судьбу доносчика-конкурента.
— Об одном жалею, — сказал Председатель (уже бывший, конечно), когда мы волокли его домой, — что этого мерзавца там не расстреляли. Представляете, сколько ребят он там, в лагерях, заложил, подонок?!
Искусство подлости
— Если вы скажете, что подлость в нашей стране достигла уровня науки, то считайте, что вы ровным счетом ничего не сказали о подлинной роли подлости в нашей прекрасной стране, — говорил тот самый чиновник, что и в предыдущих разделах. — Подлость всегда и везде находилась и находится на уровне науки. Она просто не может существовать на донаучном уровне. Можно смело утверждать, что первой наукой в истории человечества была именно наука подлости. Ибо, совершая подлость, человек тем самым сразу возвышался до уровня науки. А человек без подлости вообще немыслим. Уже само очеловечивание наших предков было величайшей подлостью в истории Мироздания по отношению ко всему живому. И к мертвому тоже.
Если вы хотите отразить специфику нашего общества, вы должны признать, что подлость в нашем прекраснейшем из обществ достигла уровня искусства. Ис-кус-ст-ва! Искусства высочайшего, тончайшего и прекраснейшего. И, само собой разумеется, полезного. Вот ты идешь, например, со своим старым приятелем, собутыльником и единомышленником в свое учреждение. Приятель по пьянке совершил некий неосторожный (говори прямо — глупый) поступок. Ему за это грозят неприятности. Вы, естественно, обсуждаете перспективы. Естественно, поносите секретаря партбюро («прохвост», «подхалим», «бездарь», «кретин»), заведующего отделом («бездарь», «кретин», «подхалим», «прохвост»), заместителя директора («кретин», «прохвост», «подхалим», «бездарь») и прочих более или менее ответственных лиц учреждения, почему-то жаждущих причинить зло Приятелю. Ты, конечно, сочувствуешь Приятелю. Ободряешь его. Мол, мы тебя в обиду не дадим! Не те времена! Не на тех напали!!
