Ирвин Шоу - Богач, бедняк
— Да, счастливые деньки, — задумчиво произнес Рудольф. — Ну, заканчивай. Нам пора. Джин ждет нас дома.
Гретхен посмотрела на свои новые часики.
— Сейчас ровно восемнадцать минут восьмого, если верить господину Картье.
Дождь все еще лил, но к входу тут же подъехало такси. Из него вышла пара. Швейцар, держа над головой Гретхен свой большой зонтик, бежал за ней к машине. Если стоишь у клуба «21», то тебе никогда и в голову не придет, что городу не хватает десяти тысяч такси.
Рудольф пропустил вперед Гретхен. Вдруг они оба услышали какие-то неистовые звуки, словно кто-то колотил одним куском металла о другой. Рудольф кинулся в гостиную, Гретхен за ним. Джин сидела на полу, посреди комнаты, широко раздвинув ноги, словно ребенок, играющий в кубики. Молотком методично, удар за ударом, она разбивала свои фотоаппараты, запасные объективы с линзами и прочее фотооборудование, теперь горой осколков возвышающееся у нее между колен. На ней были узкие брючки и грязный свитер. Немытые волосы свешивались прядями, закрывая лицо. Склонившись, она увлеченно работала молотком.
— Джин, — крикнул ошарашенный Рудольф. — Что, черт подери, ты делаешь?!
Она, вскинув голову, лукаво посмотрела на него сквозь темную завесу волос.
— Его честь господин мэр, по-видимому, хочет знать, чем занимается его красивая, молодая, богатая жена. Могу сообщить его чести господину мэру, что его красивая, молодая, богатая жена делает. Она превращает орудия труда в кучу утиля. — Она еле ворочала языком, так она была пьяна.
Рудольф выхватил у нее молоток. Она не сопротивлялась.
— Достопочтенный мэр забрал молоток у своей красивой, молодой, богатой жены, — продолжала она в том же духе. — Но ничего, моя маленькая кучка хлама! В доме есть и другие молотки. Ты постепенно будешь увеличиваться в размерах и очень скоро станешь самой прекрасной кучей утиля в мире, и его честь господин мэр превратит тебя в городской парк для жителей Уитби.
Держа молоток в руке, Рудольф беспомощно посмотрел на Гретхен. В глазах у него промелькнул стыд, потом страх.
— Боже, Джин, опомнись, что ты делаешь! Да здесь добра, по крайней мере, на пять тысяч долларов!
— Достопочтенной супруге мэра не нужны больше фотоаппараты, — сказала Джин. — Пусть теперь другие фотографируют меня. Пусть бедняки меня фотографируют. Талантливые, бедные люди. Опля! — Она картинно, по-балетному, развела руками. — Принеси мне побольше молоток, Руди. Дорогой, не кажется ли тебе, что нужно принести чего-нибудь выпить твоей красивой, молодой, богатой женушке?
— По-моему, тебе уже достаточно.
— Рудольф, — обратилась к нему Гретхен. — Пожалуй, я пойду. Сегодня мы не поедем в Уитби.
— Прекрасный Уитби, — подхватила Джин. — Там, где красивой, молодой, богатой жене достопочтенного мэра все любезно улыбаются, и демократы и республиканцы, где она открывает благотворительные базары и всегда появляется рядом с мужем на банкетах и политических митингах, где ей непременно нужно присутствовать в день вручения дипломов выпускникам университета, в дни торжеств, посвященных общенациональному празднику — Дню независимости, на встречах футбольных студенческих команд, при освящении новых научных лабораторий и душещипательных церемониях по случаю закладки жилых домов с теплыми туалетами для цветных.
— Прекрати, Джин! — хрипло потребовал Рудольф.
— Нет, действительно, мне лучше уйти, — сказала Гретхен. — Я тебе позвоню.
— Сестра достопочтенного мэра, к чему такая спешка? Почему ты убегаешь? — упрямо продолжала Джин. — Может, в один прекрасный день ему понадобится твой голос. Оставайся с нами, и давайте все вместе, по-семейному, выпьем. Оставайся, послушай. Это может оказаться для тебя… — Она никак не могла найти нужное слово. — Поучительным. Как стать приложением к собственному мужу всего за сотню легко усваиваемых уроков. Я собираюсь отпечатать свои визитные карточки: «Миссис Джин Джордах, бывший профессиональный фотограф, теперь придаток к мужу. Один из десяти подающих самые большие надежды придатков в Соединенных Штатах. Специальность — паразитизм и лицемерие. Организует специальные курсы на тему «Как можно стать придатком». — Она хихикнула. — Любой настоящей голубоглазой американке гарантирован диплом».
Гретхен выбежала из комнаты в коридор. Рудольф не стал ее удерживать. Он стоял в нерешительности посреди комнаты с молотком в руках, не спуская глаз со своей захмелевшей жены.
Дверь лифта открывалась прямо в квартиру, и Гретхен пришлось в прихожей подождать лифт. Когда перед ней открылась дверь, она услышала за спиной последние, по-детски жалостливые произнесенные Джин слова: «Люди почему-то всегда забирают у меня молотки!»
Вернувшись к себе в отель «Алгонкин», она позвонила в гостиницу Эванса, но в его номере никто не отвечал. Она попросила телефонистку передать ему, что миссис Берк на уик-энд не уехала и весь вечер будет у себя в номере. Потом приняла горячую ванну, переоделась и спустилась в ресторан отеля, где поужинала.
Рудольф позвонил ей на следующее утро. Она была одна. Эванс ей так и не позвонил. Рудольф сообщил, что после ее ухода Джин легла спать, а когда проснулась, ей было ужасно стыдно, и она сильно раскаивается в своем безобразном поведении. Сейчас она в полном порядке, и они все же собираются ехать в Уитби и ждут Гретхен у себя в квартире.
— Может, все же лучше вам провести вдвоем этот день? — спросила Гретхен.
— Напротив, нам гораздо лучше, когда мы не одни, — убеждал ее Рудольф. — Ты оставила у нас свой чемоданчик. Так что знай, ты его не потеряла!
— Я помню, — ответила Гретхен. — К десяти буду у вас.
Одеваясь, она с недоумением размышляла о вечерней сцене, вспоминала такое же вызывающее, странное, неистовое поведение Джин при других обстоятельствах. Теперь все становилось ясным. До сих пор она не делилась с Рудольфом своими подозрениями, потому что не так часто виделась с Джин. Но теперь не могло быть никаких сомнений: Джин — алкоголичка. Интересно, догадывается ли об этом сам Рудольф? Если да, то что он собирается предпринять?
Без четверти десять звонка от Эванса все не было.
Гретхен спустилась на лифте вниз, вышла на залитую солнцем Сорок четвертую улицу — стройная, высокая женщина с красивыми ногами, мягкими черными волосами, с белой кожей, в твидовом костюме и блузке-джерси, готовая провести уик-энд в приятной загородной местности. Лишь значок на лацкане пиджака «Запретим атомную бомбу!», который она носила как брошку, свидетельствовал, что в Америке далеко не все так благополучно, как кажется этим солнечным весенним утром 1966 года.
Все обломки фотоаппаратов и осколки линз были убраны из гостиной, когда Гретхен вошла в квартиру. Рудольф с Джин слушали по радиоприемнику фортепьянный концерт Моцарта. Рудольф казался спокойным, невозмутимым, а Джин была бледна и руки ее немного дрожали. Она подошла к Гретхен и поцеловала ее в щеку, сказав «хелло». По-видимому, она пришла в себя после вчерашнего вечера.
Бросив на Гретхен быстрый взгляд, в котором, как той показалось, мелькнула просьба о снисхождении, она своим обычным низким голосом, с непринужденными жизнерадостными нотками, сказала:
— Гретхен, ты выглядишь просто потрясающе в этом костюме. Ну-ка скажи, где можно достать такой значок? Его цвет оттеняет цвет моих глаз.
— Да, она права, — подхватил Рудольф. — Думаю, что он произведет фурор, когда в следующий раз мы поедем в Вашингтон! — сказал он ласково и, почувствовав облегчение, засмеялся.
Джин держала его за руку, словно ребенок на прогулке с отцом. Так, держась за руки, они спустились вниз, чтобы подождать там механика из гаража, который должен был пригнать их автомобиль. Каштановые волосы Джин, теперь чистые и блестящие, она заколола на затылке бантом-бабочкой, на ней была рубашка с короткими рукавами. Красивые, прямые, уже загоревшие стройные ноги были без чулок. Как всегда, ей нельзя было дать больше восемнадцати.
Когда они ждали машину, Рудольф сказал Гретхен:
— Я позвонил своей секретарше, попросил ее найти Билли и сообщить ему, что мы ждем его на ланч у нас дома.
— Спасибо тебе, Руди, — ответила Гретхен.
Она так давно не видела Билли и надеялась, что при их встрече она сумеет быстрее преодолеть неловкость, если рядом будут родные.
Механик наконец подогнал машину, обе женщины устроились на переднем сиденье рядом с Рудольфом. Он включил радиоприемник. Моцарт, этот беззаботный, весенний Моцарт сопровождал их в пути до самого Бронкса.
Они мчались по шоссе мимо кустарников кизила, мимо цветущих тюльпанов, размеченных белой краской спортивных площадок, на которых взрослые и дети играли в баскетбол. Моцарт уступил микрофон Лессеру[85], потом запел Рей Болджер[86], запел вдохновенно, неподражаемо: «Я крошку Эми полюбил, а разлюбить не смог», и Джин подпевала своим низким, приятным голосом. Все они прекрасно помнили, какое удовольствие он им доставил в своем мюзикле. Когда они въезжали в Уитби и окрашенные первыми сумерками лилии сворачивали в саду свои лепестки, то безобразный вечер, который предшествовал этому, ушел в прошлое, будто его никогда и не было. Будто.
