Джеймс Олдридж. - Дипломат
– Нет, конечно.
– А Мак-Грегора?
– Это уж от меня не зависит, – сказал Эссекс. – Вы же знаете.
– А все-таки?
– Теперь, конечно, ему предъявят обвинение.
– Сомневаюсь. – Асквит сбросил с лица газету, сложил руки на животе и посмотрел на дубовый потолок кабинета, потом облизнул сухие губы и снова закрыл глаза. – Мак-Грегор нанес вам чувствительный удар, Гарольд. Если правительство сочтет, что общественное мнение на стороне Мак-Грегора, то оно не станет строго карать его. Жертвой можете оказаться вы, а не Мак-Грегор.
– Мак-Грегор действует слишком неумело, он не получит широкой поддержки, – сказал Эссекс. – Даже его собственное заявление обернулось против него самого. Вчера вечером он, должно быть, воображал, что окончательно ошельмовал меня, но, судя по всему, вышло наоборот. Прежде всего ему не удалось обмануть прессу – все сегодняшние газеты требуют применения к нему дисциплинарных мер за его низкий поступок.
– Большинство газет на вашей стороне, Гарольд, – Асквит со стоном выпрямился. – Это несомненно. Но особенно тут радоваться нечему, вы же знаете нашу прессу. Вы довольны тем, что газеты печатают всего несколько слов из заявления Мак-Грегора, а затем публикуют высказывания видных деятелей, требующих, чтобы Мак-Грегор был немедленно изничтожен. Но это не всюду так, и не все жаждут крови Мак-Грегора. Многие жаждут вашей. Самая наша солидная газета напечатала почти полностью заявление Мак-Грегора и высказывается за то, чтобы ввиду возникшего скандала, сомнений, споров и того пристального внимания, с каким весь мир следит за нашими действиями, устранить вас и отказаться от выдвинутого вами обвинения против русских. Не потому, что эта газета вам не верит. Просто она считает, что доброе имя Англии не должно страдать из-за наших внутренних разногласий. Разумеется, она требует расследования фактов, приведенных Мак-Грегором, и его мотивов и считает, что Мак-Грегор должен понести наказание, если он действительно злоупотребил оказанным ему доверием; против этого трудно возразить. Есть и другие газеты, которые поддерживают эту точку зрения, между прочим, и ваш старый друг «Дейли уоркер».
– Ну еще бы! Но не от позиции «Дейли уоркер» зависит, кто из нас окажется сильнее: Мак-Грегор или я, – если уж вам угодно так ставить вопрос.
– Не обольщайтесь, – сказал Асквит. – Нравится вам это или нет, вы не можете просто отмахнуться от своих противников. Они тоже приводят высказывания видных людей; и эти люди требуют вашей отставки. Шестьдесят членов парламента, в том числе несколько духовных лиц, и другие почтенные, богобоязненные лейбористы уже подали премьеру петицию о смещении вас с должности. Кроме того, один архиепископ, один бывший посол, двое ученых-атомников, один ректор университета, одиннадцать профессоров, пять видных профсоюзных лидеров и множество самых разнообразных людей заявляют, что ваше назначение в Совет безопасности может только повредить престижу английской дипломатии, независимо от того, справедливы нападки Мак-Грегора или нет. Как-никак, а вся эта история бросает тень на ваше имя, и политические круги обеспокоены.
– Какая там к чорту тень, – сказал Эссекс и взял щепотку табаку из персидского ящичка для опиума. – Кто вообще обращает внимание на это сборище политических кретинов? Вы думаете, что политика правительства зависит от мнения таких вот людей? Подумаешь, политические круги! Есть в мире силы покрупнее, чем лейбористское правительство. Мы еще увидим, кто фактически делает политику – Эссекс поправил портрет Уинстона Черчилля на столе.
– Все равно, – устало сказал Асквит, попрежнему не открывая глаз. – Кто бы ни делал политику, вас не пустят в Совет безопасности, если будет признано, что Мак-Грегор дал в руки вашим противникам хорошее оружие. Это, может быть, ничем не улучшит положения Мак-Грегора, но ухудшит ваше.
Они были старые приятели, знавшие друг друга очень давно, и нарочитая самоуверенность Эссекса не выдержала натиска Джона Асквита.
– Что вас так беспокоит мое положение? – сердито сказал Эссекс. – Могу вас заверить, что завтра я выступлю в Совете безопасности. Все доводы против этого и гроша ломаного не стоят. Азербайджанский вопрос будет обсуждаться завтра. Русские не могут дольше оттягивать включение его в повестку дня. Завтра я предъявлю Совету безопасности все факты и данные, тщательно подготовленные мною. Успех мне обеспечен. Я могу неопровержимо доказать, что вопрос о вмешательстве русских в дела Ирана безусловно подлежит компетенции Совета безопасности. На основании улик, которые я предъявлю русским, я потребую и добьюсь от Совета безопасности решения против России. Если вы воображаете, Джон, что Мак-Грегор еще может помешать мне, значит вы меня недооцениваете. Нечего вам валяться на диване и ломать свою глупую старую башку. Может быть, Мак-Грегор и затруднил для меня дело, но я с этим справлюсь, будьте покойны.
– Да, да. – Асквит повернул голову и поглядел на Эссекса, который принялся просматривать телеграфные сообщения агентства Рейтер из Нью-Йорка и Вашингтона. – Самое умное, что вы могли бы сделать, это принять все меры, чтобы Мак-Грегор не был обвинен, осужден и наказан за нелояльность.
– Бог мой! Что же тут умного?
– Если Мак-Грегор пострадает из-за вас, он завоюет еще большее сочувствие. Все будут восхищаться тем, что, зная, какие его ждут последствия, он все же стоял на своем. И так уж половина газет сообщает, что ему угрожали всяческими карами, чтобы заставить его замолчать. Если окажется, что это правда, ваше имя будет втоптано в грязь. Поведение Мак-Грегора очень убедительно. Он рискует всем, и его мужество вызывает всеобщее уважение. А если вы вмешаетесь и спасете его, вы обезоружите тех своих политических противников, которым не нравится ваш образ действий.
– Все это вздор и дурацкие выверты, – сказал Эссекс. – Единственно возможный ответ на выходку Мак-Грегора – это доказать, что он совершил нелояльный поступок, действуя по чьему-то наущению. За это он должен быть наказан, чтобы другим неповадно было. Нужно показать всем, что он совершил преступление против государства и понесет за это наказание. Завтра, к тому времени, когда я появлюсь в Совете безопасности, все уже будет устроено, не тревожьтесь! Сегодня в семь часов в палате общин сделают запрос относительно Мак-Грегора, и если я правильно предугадываю ответ, то Мак-Грегор будет обезврежен. Даже наши самые непримиримые противники в Совете безопасности не дерзнут ссылаться на слова человека, которому предъявлено обвинение в измене родине. Они сами знают, что такое измена, и Мак-Грегор в их глазах уже не будет иметь никакой цены.
– И упрямы же вы, Гарольд! – Асквит встал, но тут же пошатнулся и, чтобы не упасть, вцепился в спинку дивана.
– А чего бы вы хотели?! – воскликнул Эссекс. – Чтобы я сам обманул оказанное мне доверие и изменил своим собственным убеждениям ради того, чтобы спасти Мак-Грегора? Я не циник и не чудак, я верю в то, что делаю, в то, что должен делать. Я знаю, что сейчас я должен беспощадно и жестоко драться за свое отечество и за свое первородство; и не забывайте, что это и ваш долг! Если мы своими силами не можем остановить русских, то это должен сделать Совет безопасности. Для Англии, для всей Европы нет будущего, если мы допустим, чтобы русские овладели Европой при помощи своей доктрины и своей все возрастающей мощи. Сознательно или нет, Мак-Грегор своим выступлением против меня оказал им поддержку. Не из личной злобы и не из мести, но я должен во-время обуздать его сумасбродство, пока он не натворил еще чего-нибудь и не лишил нас единственной возможности остановить русских. То, что вы называете упрямством, я называю верностью долгу. Бросьте городить вздор! И что это на вас нашло – вы же всегда были циником. Мак-Грегор отлично знал, что делает, и ему нет оправдания! Меня не меньше вашего огорчает трагическая судьба, которая его ждет, но я обязан забыть все чувства симпатии и дружбы и превозмочь всякое желание спасти его. Если бы это касалось только меня, я мог бы его пожалеть, но тут речь идет не обо мне и Мак-Грегоре, а о гораздо большем.
– Одно ваше слово, – продолжал настаивать Асквит, – и Мак-Грегор будет оправдан.
– Ничто не может оправдать Мак-Грегора. Он в одном лагере, мы в другом. Я уже не могу закрывать на это глаза. И вы не можете. Поздно.
– Еще может случиться, что он окажется сильнее вас, – угрюмо и нерешительно проговорил Асквит, глядя в окно на Букингемский дворец.
– Сегодня он уже ничего не успеет сделать, и сбежать он тоже не может. Кстати, где он?
– У меня, – ответил Асквит не поворачиваясь.
Эссекс остолбенел. – Разве вы его не выставили?
– Он было ушел, – сказал Асквит, – но я вернул его.
– Так выгоните его сейчас же! – закричал Эссекс вне себя. – Выгоните вон! Отделайтесь от него! Когда репортеры в первый раз пронюхали, где он, в этом не было беды, потому что вы сумасшедший и от вас всего можно ожидать, но теперь… Только этого нехватало, чтобы окончательно сделать меня всеобщим посмешищем. Кто же станет верить мне, если узнают, что вы приютили у себя человека, который опровергает мои слова? А о вас что подумают? Работаете со мной и укрываете у себя того, кто нас предал. Да я сам вправе спросить вас – на чьей же вы стороне?
