Джеймс Олдридж. - Дипломат

– Мак-Грегор! – крикнул Асквит.

– Спросите Асквита, может быть, он знает о намерениях Эссекса.

– Нет, нет, – сказал Мак-Грегор.

– Тогда спросите его о себе. Если комиссия заседает завтра, то он должен знать, что вас ожидает.

Мак-Грегор покачал головой. – Лучше его не впутывать.

– Мак-Грегор! – снова позвал Асквит.

Кэтрин вздохнула и сжала губы, словно хотела стереть с них помаду. Повернув к себе лицо Мак-Грегора, она поцеловала его в щеку и засмеялась оттого, что он так долго ждал этого и теперь так густо покраснел.

– Спокойной ночи, – сказала она, и дверь за ним захлопнулась, прежде чем он дошел до ступенек подъезда.

Мак-Грегор сел в машину и сосредоточил все свое внимание на опасностях, которые сулила бешеная езда Асквита; это было легче, чем думать об угрозе, внезапно нависшей над ним. Душевный подъем, который он испытывал, когда решился выступить против Эссекса, уже прошел. Теперь он снова должен ждать решения своей участи, ждать того, что официально именуется приказом, или решением правительства, или принятием надлежащих мер, или еще каким-нибудь столь же удобным и растяжимым термином; но как ни назови – все равно это означает быстрый ответный удар под видом законного, заслуженного возмездия. Он знал, что если сейчас заговорит об этом с Асквитом, тот ответит ему философскими рассуждениями, а философии ему не хотелось. Он забыл об удрученном состоянии самого Асквита и в эту минуту совсем не нуждался в нем.

Но Асквиту нужен был Мак-Грегор, и он хотел, чтобы и Мак-Грегор в нем нуждался.

– Мак-Грегор, – заговорил он дружеским тоном. – Не начинайте каяться в своих грехах. Я вижу, что вы уже теряете уверенность. Вы поступили так, как должен поступить честный человек, и никогда не сомневайтесь в этом.

– Я и не сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор.

Асквит продолжал, убеждая не столько Мак-Грегора, сколько самого себя: – Теперь самое главное – избежать мученического венца, который вы до сих пор так упорно отвергали. Сейчас вы кандидат в мученики, дорогой мой, и это расплата за то, что вы бунтарь-одиночка. Только анархисты и террористы верят в пользу индивидуального бунта, а я хотел бы уберечь вас от таких несостоятельных политических теорий. Как, по-вашему, вас можно уберечь?

– Думаю, что да, – ответил Мак-Грегор.

– Однако, – сказал Асквит, – пока что вас нужно уберечь от мер, которые будут приняты государством против вас. Своим поступком, Мак-Грегор, своим отчаянным, опрометчивым, великолепным и честным поступком вы бросили вызов Железной пяте, и вам не миновать грозных последствий. Вы это понимаете?

– Какой Железной пяте? – спросил Мак-Грегор.

– Железной пяте – закону, государству, его престижу, его правовым устоям, его моральным устоям – короче говоря, всей мистической галиматье о всемогуществе государства.

– Мне кажется, я не причинил никакого вреда государству, – хмуро сказал Мак-Грегор. – Разве только Эссексу и его политике.

– Разве только… – передразнил его Асквит. – А чего же вам еще, дорогой мой? Эссекс это и есть государство, его политика – государственная политика. Государство это просто-напросто власть, сосредоточенная в руках правительства, и, восстав против Эссекса, вы восстали против самого государства. Этого, Мак-Грегор, не прощают, и за это мстят быстро, беспощадно, по всей строгости закона.

– Значит, эта комиссия завтра осудит меня?

– Возможно, – сказал Асквит. – Это зависит от разных соображений, не морального и не юридического порядка, а политического. Ни одна комиссия не станет заниматься юридической стороной вопроса. Она будет считаться с перевесом сил в политической борьбе и судить вас, сообразуясь с политической ситуацией, которая создалась по вашей вине. Завтра, а может быть, еще сегодня вся Англия выскажется за или против вас. Если вы можете предугадать, чья возьмет, тогда вам нетрудно предугадать и свою судьбу.

– Многое зависит от влияния Эссекса.

– Да, – сказал Асквит; при этом он чуть не наскочил на такси, которое пытался обогнать, и, выбранив испуганного шофера, продолжал: – Гарольд схватит вас за горло, если ему это удастся, но может случиться и наоборот. Возможно, что вы подорвали его влияние. Я не знаю. Вы теперь должны искать удовлетворение в самом себе, Мак-Грегор. Вы чувствуете, что вы вдруг стали человеком, который сумел сделать выбор?

– Нет, не чувствую.

– Конечно, нет, – вздохнул Асквит. – Вам это не может быть так ясно, как мне, потому что вы сделали то, что я должен был сделать в вашем возрасте, но не сумел. За двадцать лет я успел над этим подумать. Я в точности знаю, какой перед вами стоял выбор. Только глупец, который не сумел во-время сделать правильный выбор, может это понять. А вы – нет, не можете.

– Никакого выбора у меня не было, – сказал Мак-Грегор. – Эссекс оставил мне только один выход. Это он создал такое положение, а моя роль в этом деле очень незначительна.

– В последнюю минуту, Мак-Грегор, выбор зависел только от вас. Вам нужно было выбрать между вашим старым и новым представлением о смысле человеческого существования. Для того чтобы пойти против Эссекса, вам нужно было решить, что вся ваша прежняя жизнь была обманом, что фетиш законности, лояльности, правительственной власти, государственной мудрости – обман, что ваш собственный разум и здравый смысл имеют больше цены, чем все традиционные понятия, как бы глубоко они ни укоренились в вашем сознании. В одно мгновение вам пришлось порвать со своим прошлым. Вы пришли к выводу, что общество, в котором вы живете, насквозь фальшиво и что вы должны сбросить его оковы, потому что ваш разум принуждает вас к этому. Вот и все! А тот, кто так поступает во имя разума и здравого смысла, тот и становится, вольно или невольно, зачинщиком революций.

Они уже подъехали к дому Асквита, но не сразу вышли из машины.

– Если бы вы не выступили против Эссекса, – угрюмо продолжал Асквит, – вы отныне жили бы такой же жизнью, какой живу я, – бессмысленной, безрадостной, бескрылой и бесцельной. Я всю жизнь знал, что наше общественное устройство фальшиво, и все-таки отдал всю жизнь делу его упрочения. Я никогда не мог вырваться из его тисков, даже когда мне было двадцать лет, и с каждым годом это становилось все труднее и труднее, а теперь и вовсе невозможно. Сегодня я могу приютить вас в своем доме, могу понять и одобрить ваш поступок, и все-таки завтра Эссекс найдет во мне того Асквита, которого он ожидает найти, – нормального, усердного, дельного, уравновешенного, хладнокровного, неисправимого, неизменного чудака Асквита, делящего с ним бремя великой миссии в Совете безопасности. Завтра я с головы до ног буду тем человеком, который, по всей вероятности, станет ревностно помогать Эссексу в его усилиях обезвредить ваше доблестное нападение на ветряную мельницу. Идемте, Мак-Грегор, выпьем коньяку, может быть, легче станет на душе.

Эссекс никак не мог понять, почему Мак-Грегор решился на такой отчаянный шаг. – Я же предупреждал его, Джон, что еще одно публичное выступление – и он подпадет под закон о государственной безопасности. Неужели он думал, что я шучу? Неужели он не понял, что все его бредни об Иране не стоят того, чтобы идти на такой риск? Напились они с Кэти вчера вечером, что ли? Просто непостижимо! Как мог он сделать такую подлость – втянуть Кэти в этот скандал? Надеюсь, у него хватит порядочности публично заявить, что она не при чем, и взять всю ответственность на себя. Где же искать благородства и чести, если уж такой человек, как Мак-Грегор, не посчитался со мной? Он должен быть примерно наказан. Если ему сойдет с рук такая низость, такое предательство – значит, мы на грани анархии. За одну ночь Мак-Грегор расшатал веру всего мира в лояльность англичан. Я понимаю, что можно зарваться, но почему в последнюю минуту английское благоразумие не заставило его одуматься, не напомнило о долге, о преданности, о благородстве, лояльности, чести? Зачем он это сделал?

Асквит, полулежа на кожаном диване, протянул руку и поднял с пола газету.

– А вы позовите Мак-Грегора и спросите его самого. Он вам скажет.

– Не желаю я его видеть.

– А что касается Кэти, – продолжал Асквит, морщась от головной боли, – то это именно она все ему и устроила.

– Не верю, – сказал Эссекс.

– Можете не верить, но это так. Почему бы вам не обратиться к ней самой? Она все объяснит вам очень точно и ясно.

– Я настоятельно прошу вас не припутывать Кэтрин к этой истории, – сказал Эссекс. – Мы должны позаботиться о том, чтобы Кэти была обелена и реабилитирована.

– Кэти могут обвинить в нарушении закона о государственной безопасности? – Асквит опустил руку и выронил газету. Потом взял другую и прикрыл ею свое иссиня-бледное лицо, чтобы хоть немного унять головную боль.

– Нет, конечно.

– А Мак-Грегора?