Иди за рекой - Рид Шелли
Она кивнула и опять взялась за вязание. А я про себя добавила: Аминь.
Когда я была маленькой, мы с Кэлом часто укладывались пузом книзу на берегу небольшого пруда в нашем саду. Он дотягивался рукой до воды и разгребал плавающие листья, обнаруживая под ними целый скрытый от глаз мир. И вот мы лежали там бок о бок подолгу и терпеливо наблюдали, чтó проплывет мимо или всплывет на поверхность, и каждая мелкая рыбешка, каждый червячок или водяной клоп становились чудесным открытием. Разговор с Корой был очень на это похож: я как будто отодвинула в сторону мусор, который не позволял заглянуть под поверхность. Руби-Элис была одинокой женщиной с разбитым сердцем, а вовсе не дьяволом и не сумасшедшей, точно так же, как и Уил был просто-напросто бродягой и темнокожим чужаком в городе, в который редко заглядывали и те, и другие. Я вдруг поняла то, чего раньше никак не могла ухватить: ведь старуха день за днем там на дороге дожидалась меня! В то утро, когда я поспешила поскорее от нее удрать, она потянулась ко мне не для того, чтобы толкнуть, а чтобы предупредить. Уил остался в Айоле и прятался в доме у Руби-Элис. Бедная женщина укрыла его у себя. Я была в этом уверена.
– Кора, ничего, если я ненадолго отойду? – спросила я, изо всех сил стараясь говорить спокойно, хотя сердце колотилось как безумное.
– Конечно, солнышко, иди, – ответила она. – Тебе ж скоро обед мужчинам готовить.
Об обеде я сейчас и не вспомнила, но Кора была права. Я выбралась из‐под навеса и взглянула на безоблачное небо. Судя по всему, до подачи еды на стол у меня было чуть больше часа. Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не побежать. Я понятия не имела, что произойдет, когда я найду Уила, но решение загадки его местонахождения придало мне отваги. Я зашагала быстро и целеустремленно, и даже почти не хромала – настолько я была уверена, что моя теория верна. Я представляла себе разные версии нашего воссоединения, но в конце каждой версии Уилл неизменно прижимал меня к груди.
Девушке семнадцати лет простительна глупость – особенно такой девушке, которая о сверхъестественной силе любви узнала лишь после того, как та ливнем обрушилась ей прямо на голову. Но интуиция, подсказавшая мне, что Уил находится совсем рядом, и ждет меня, и что я непременно найду его на соседской земле, где Руби-Элис держит своих странных животных, меня не обманула. Понадобилось лишь пройти сквозь темные сосны, отодвинуть щеколду на прежде запретной калитке и пересечь двор, по которому свободно разгуливают цесарки, куры и странные маленькие собачки. И постучать в нежно-розовую дверь, в которую я никогда еще не стучалась.
Я робко приложилась несколько раз костяшками – так тихо, что едва ли кто‐нибудь мог меня услышать. Поскольку никто не открыл, я постучала энергичнее. После чего отступила на шаг, набрала побольше воздуха и стала ждать. В последнюю секунду я сообразила убрать с лица волосы, разгладить платье, расправить плечи и поднять подбородок. Мой внешний вид, о котором я всегда вспоминала слишком поздно, вдруг показался мне чрезвычайно важным, но я уже едва ли могла тут что‐нибудь поделать, потому что увидела, как поворачивается дверная ручка.
Дверь с металлическим визгом открылась, и на пороге появился Уилсон Мун: он стоял с сияющей улыбкой и таким терпеливым спокойствием в лице и теле, как будто все это время ждал моего прихода. Тут меня осенило – так бывает, когда резко пробуждаешься ото сна, – что я гораздо больше времени провела с этим парнем в своем воображении, чем в реальности. Мы были почти незнакомы, и все же я успела себя убедить, что он мне обрадуется. Я стояла перед ним, краснела и переминалась с ноги на ногу, не зная, что говорить и что делать.
К счастью, он протянул мне свою теплую ладонь, и я за нее схватилась. Он повел меня в дом, и я пошла за ним.
Мужчины входили в кухню один за другим, снова внося с собой запахи, аппетиты и непрекращающийся обмен ругательствами. Когда они расселись, я принесла тарелку сэндвичей с ветчиной и полную миску капустного салата, а потом вернулась с кувшином сладкого чая. От спешки я дрожала и раскраснелась и старалась не поднимать головы.
– Заболела? – заметил мои румяные щеки и взмокшие волосы Сет.
Он уставился на меня с осуждением, как будто я не имела права заболеть или, что еще хуже, как будто я притворяюсь. Дэвис поднял свое лошадиное лицо, несколько секунд меня рассматривал и снова склонился над тарелкой.
– Просто от ларька пришлось быстро идти, – сказала я и вернулась к рабочему столу резать помидоры.
– Была торговля? – спросил папа, наливая себе чая.
– Полно, – ответила я.
– А индейцы были? – поддел меня Сет и вместе с братьями Оукли разразился хохотом.
В этот момент в кухню вкатился дядя Ог и занял свое место за столом.
– Чего так развеселились? – пробрюзжал он.
– Ничего, урод безногий, – сплюнул Сет в ответ.
– Хватит, – прикрикнул на него папа, и все вернулись к еде.
Только один индеец, хотелось мне крикнуть Сету. Только мой индеец, думала я про себя, еще не вполне понимая, что это означает и подходит ли такой ярлык Уилу, но зато прекрасно осознавая, что я нашла человека, которого ищут Сет и его дружки, и теперь знаю о нем много такого, о чем они и понятия не имеют.
Я знала, что Уил ночевал в заброшенной охотничьей хижине, которую обнаружил высоко в горах Биг-Блю, что он тайком пробирался в город, чтобы выполнять поручения Руби-Элис в обмен на еду и одеяла, и что он высматривал меня и даже шпионил за мной, когда я работала в саду, – и не сомневался, что мы снова встретимся. В том, что обвинения против него были ложными, я убедилась в ту же секунду, как его увидела: комбинезон и футболка на нем были те же, что в день нашей первой встречи, только на этот раз чистые. Не хватало только красной бейсболки. Я узнала даже тепло его ладони на щеке, ощущение его гладкой кожи и, на короткое мгновенье, солено-сладкий вкус его мягких губ, который разбудил во мне еще большую жажду. Я знала ясно как день, что он будет ждать меня у кривого тополя в конце дороги, как только я разгоню мужчин с обеда. От этой тайны у меня внутри было щекотно, будто я проглотила кружащееся перышко. Я позабирала у мужчин тарелки прежде, чем они успели дожевать последний кусок, и, нагнувшись над раковиной, мыла их и тайком улыбалась своему счастью.
Когда папа поднялся и направился к выходу, я сказала ему, что вернусь к ларьку и помогу Коре закрыть.
– Хорошо, – ответил он, не взглянув на меня и даже примерно не осознавая значимости моих слов – первой неправды, которую я ему сказала за всю свою жизнь. Вот какую цену я готова была заплатить за возможность снова оказаться в объятьях Уилсона Муна.
Глава восьмая
Уилсон Мун стал моим любовником. Все началось с быстрого поцелуя в губы в то утро, когда я нашла его у Руби-Элис Экерс, и продолжилось долгими объятиями, когда мы встретились, как и планировали, позже в тот день у тополя, росшего почти параллельно поверхности земли в конце нашей дороги. Каждая новая ложь давалась мне все легче, и теперь, когда сбор персиков закончился, я ухитрялась ускользать с фермы, чтобы встретиться с Уилом, почти каждый день. Иногда мы встречались под тополем, иногда – у ручья Уиллоу-крик, или у зарослей камыша на берегу Ганнисона, или у одинокой голубой ели на холме, или дома у Руби-Элис посреди ее зверинца. Каждый раз Уил дожидался меня в открытую, будто на всем белом свете у него не было других забот, кроме как встретить меня и обхватить своими крепкими надежными руками. Я зарывалась лицом в его грудь и замирала, находя утешение в его мускусном запахе. Он слегка отстранялся – ровно настолько, чтобы взглянуть на меня в изумлении, словно я привидение или фантазия, которая вдруг оказалась живой, из плоти и крови.
Иногда, завидев, что я приближаюсь, он срывался с места и бежал, легкий и быстрый, в лес или высокую траву, и я бежала за ним. Мы вместе падали на землю и целовались, и смеялись просто так, ни над чем. Мы перекатывались на спину и смотрели, как меняют форму облака, или кружат ястребы, или, однажды, как лысый орел мчится по небу, сжимая в когтях форель. Уил указал на него и шепнул мне, что это знак. Я постеснялась спросить, чего именно это знак, но он прижал меня к себе и поцеловал в лоб, и мне показалось, будто нас только что благословили. Говорить ни он, ни я не любили, так что слов на наших послеобеденных свиданиях почти не звучало. Тишина нас вполне устраивала, она была будто вырубленное в камне специально для нашей молчаливой радости пространство. Однажды я сказала, что потеряла бóльшую часть своей семьи, на что он ответил, что и он тоже. Позже я ругала себя за то, что не расспросила его, но тогда легкий шелест ветерка в сухой траве и его плечо, прижавшееся ко мне, казались мне наилучшим ответом. Он ел мои персики, самозабвенно хлюпая сочной мякотью и постанывая от наслаждения, а потом так крепко сжимал мою ладонь, что следы персикового сока чуть ли не намертво склеивали наши руки. Он существовал вне условностей и категорий, а иногда противоречил даже элементарной логике – например, он сумел так потереть мою больную лодыжку, что отек бесследно прошел, а вместе с ним отступила и боль.
