Вернуться домой - Чистов Олег
— Что же ты там делаешь?
— Буквально все, что скажет дьячок: крашу, мажу, подметаю дорожки.
— Я обязательно буду на этом кладбище.
В двух словах, коротко объяснил, почему буду обязательно.
— Ну, а что же в этот раз — времени не хватило?
И ответил сам себе:
— Ну да, конечно, покойники подождут, они все и всем прощают.
Вот с тем и расстались в тот раз. Но на душе еще долго скребло после его слов. Прав он был, могилки всех прощают.
Прошло какое-то время, и царапина перестала саднить, но я вернулся. Через два года наша фирма приехала на ярмарку в Париж уже самостоятельно, без всякого контроля над нами со стороны организаторов-посредников. Первый день открытия — это пятница: беготня, суета, официоз. Вечером в гостинице предупредил своих сотрудниц, что завтра утром буду на стенде с ними недолго, потом уеду и вернусь прямо в гостиницу.
Утром был на стенде, пожелал всем хорошей работы и вышел на улицу к стоянке такси.
Стояли последние апрельские деньки, Париж был во власти весны. Тепло, солнечно, но не жарко, вовсю цвели каштаны.
На улице, с той стороны ярмарочного комплекса, куда я вышел, деревья были посажены в шахматном порядке. Одно дерево цвело белыми свечками. Рядом стояло уже усыпанное бледно-фиолетовыми. Все кафетерии выставили дополнительные столики прямо на тротуар, предварительно застелив его зеленым ковролином, создавая иллюзию, что вы сидите на лужайке. Люди читали утренние газеты, потягивали кофе, курили, млели под весенним солнышком, лениво переговариваясь. Утро просто чудесное.
Подошел к головной машине, открыл дверцу, сел, здороваясь. К тому времени я уже осилил несколько фраз на французском, но, не надеясь на свое произношение, попросил своих девчонок написать мне адрес на бумажке. Водитель свернул газету, которую он просматривал до моего появления, ответил на приветствие. Произношение и акцент у него были примерно на моем уровне.
Года на три-четыре старше меня, на ногах стоптанные, но удобные при езде в машине мокасины. Светло-голубые потертые джинсы, футболка, легкая парусиновая куртка. Волосы черные, но изрядно припорошенные сединой. Скорее всего, грек или из того региона — ну и ладно, хорошо хоть не араб. Левой рукой протянул ему бумажку с адресом, а правой начинаю пристегивать ремень безопасности. При движении левой руки мой командирский «Полет» издает зуммер автоматической подзаводки. Шофер слегка повернул голову на звук, посмотрел на часы и почти без акцента спросил:
— Ты русский?
Кивнул в сторону часов.
— Наверное, «Полет»? Хорошие часы, у меня были когда-то.
Повернул ключ зажигания, плавно отъехал от стоянки. Пока стояли на первом светофоре, я не удержался.
— Где так хорошо освоили русский?
— В России и в кровати.
Я промолчал. Понимая, что я жду уточнений, трогается на зеленый цвет и продолжает:
— Три года у вас под Сочи строил туристический комплекс. И жена у меня русская.
Вторая половина фразы меня не удивила, а вот первая…
— Дагомыс, что ли?!
Теперь уже он удивленно посмотрел в мою сторону:
— Что, знаешь, где это, был там?
— Ну ты даешь, да я всю молодость прожил в Сочи, работал в аэропорту, в международном отделе. Вы же по нескольку раз в год летали. У нас среди ваших строителей была куча приятелей. Раза три гуляли в Дагомысе на свадьбах ваших ребят. Сколько вы наших девчонок перетащили к себе в Югославию!
Держа левой рукой баранку, правой хлопнул себя по ляжке и протянул открытую ладонь в мою сторону. Я хлопнул, приветствуя его. А он — чисто по-русски:
— Ни черта себе встреча, может быть ты и на моей свадьбе гулял?
— Нет, я бы тебя узнал, вспомнил.
— Эх, дорогой, я последние четыре года сам себя в зеркале, когда бреюсь, не узнаю, а ты говоришь! А что касается ваших девушек, ты не прав. Никто их не утаскивал, все женами уехали. Наших ребят сколько осталось в России! Только я знаю четверых. Мой лучший друг, из нашего городка, вместе в школу ходили. Женился на Дагомысской армянке. Ух, какая любовь у них была! Ну куда он ее повезет? В Югославии его семья жила бедно, домик маленький. Он старший и еще четверо братьев и сестер. Остался, в Дагомысе живет, не тужит, как сыр в масле катается. Он классный плиточник, работы полно, деньги сами в руки плывут. Дом перестроил, машину хорошую купил, детей настрогал. Ты представляешь, у него четыре мальчишки-погодки, один за другим! Звоню ему, спрашиваю, что ты делаешь, куда тебе столько? А он мне: «Ты понимаешь, тесть нарадоваться на мальчишек не может, а вот теща и жена ворчат, девчонку хотят, а никак не получается!» Я его подкалываю: «В России говорят, чтобы девчонку сделать, надо снайпером быть». Отвечает: «Вот пока на снайпера не выучусь, так и буду клепать!»
Весна, тепло, окна в машине открыты, мы стоим у очередного светофора и ржем, как два жеребца. В соседних рядах из машин парижане поглядывают на нас и улыбаются. Не каждый день такое увидишь — шофер такси и клиент смеются во все горло. А почему бы и нет, весна! Вспоминаю, что не купил еще цветы.
— Слушай, притормози у цветочного магазина.
— Зачем здесь покупать, в центре? Там и купишь.
Едем дальше. Немного помолчали. За окнами проносится Париж. Рассказывать о городе, описывать его я считаю бесполезным, все, все уже описали и рассказали, лучше не получится. Просто надо хоть один раз в жизни побывать в нем. А все остальное — пустое сотрясение воздуха.
Водитель продолжил разговор. Его понять можно, город он видит каждый день, уже все приелось, не в новинку, а вот поговорить по душам с клиентом да еще на понятном языке — это выпадает не каждый день.
— Вот ты говорил, на свадьбах наших был. Значит должен помнить, как сидели за столами. Все вперемешку: сербы, боснийцы, хорваты, албанцы, вы — русские. Ели, пили, песни пели, плясали, девушек любили. Так ведь было! И куда все это делось? Я по профессии каменщик. В Дагомысе у меня в учениках был босниец, хорошо его выучил, секретов не прятал, все, что сам умел и знал, ему передал. Последний год он уже самостоятельно работал. Когда расписывались в вашем загсе, он у меня свидетелем был. Сейчас этого нет, враждуем с боснийцами. Вот ответь мне, каким сволочам понадобилось столкнуть нас лбами? Воюем теперь, кровь льем. Зачем, почему? Да и у вас в России не лучше. Кровь льется, как водичка. Что, скажешь, не так?
— Да так все. С нашего коммунистического пузыря и началось. Как он лопнул, так кровавые волны и брызги во все стороны пошли. Теперь вся Европа и прочие «помощнички» нас поучают, как надо жить.
— Вот это точно, мне с семьей пришлось бежать из своего городка, теперь он считается боснийским. А раньше все жили бок о бок — и ничего, уживались. Теперь вот ютимся с женой и сыном у моей младшей сестры в Белграде. Ну, а дальше что? Работы нет, а если и есть, то платят копейки. Надо что-то строить свое или покупать, вот и подался я на заработки, кручу баранку. Шарахаюсь от каждого полицейского да плачу всяким «жучкам» — я же нелегал. Как подловят, так и выкинут из страны. Одна надежда на сына, он у меня талант. Говорят, звездой будет. Классно в футбол играет, уже в молодежной команде нашего «Партизана». Звонит тут как-то: «Пап, мне обещают, что скоро новый контракт предложат от главной команды. Как подпишу, так ты сразу домой, а то мамка уже извелась без тебя».
Голос его дрогнул, он замолчал. Сглотнул накативший комок так, что показалось, еще чуть-чуть, и кадык порвет кожу.
— Она у меня красавица. Когда жили на Родине, все мужчины нашего городка мне завидовали, спрашивали: «Неужели в России все женщины такие красивые?» Я говорил: «Да, много, но я привез самую красивую!» Ведь было так.
Он яростно ударил ладонью по баранке.
— У-у, сволочи проклятые! Теперь у нее седых волос больше, чем у меня, а она моложе меня на шесть лет. Говорю ей: «Ты закрась, что ли…» А она мне: «Неужели я тебе уже разонравилась?» Глупенькая!
Вот все говорят, пишут, что человек — это вершина творения природы. В церкви уверяют, что мы вершина творения Бога. Ответь мне, почему, если мы такие самые-самые, такие образованные и цивилизованные, почему, объединившись, мы не можем собрать всю эту сволоту, мразь в мешок да и утопить в бездонном болоте? Пусть там мутят и пускают пузыри. Что скажешь?
