Хелен Филдинг - Причина успеха
Когда мы вышли на улицу, он уже не пытался скрыть раздражение. Меня снова вырвало на клумбу рядом с домом.
– Ты как сраный блюющий щенок, – процедил Оливер. Он зажег сигарету и прислонился к стене.
– Прости меня, прости меня, – шептала я.
– Никогда не пей коктейли у Ричарда дома. Это происходит каждый раз. Ты что, ни хера не соображаешь?
– Почему ты не предупредил? Долгая пауза.
– Так, значит, это я виноват, да? – произнес он с мерзкой улыбочкой. – Да, конечно. Это моя вина. Но какого хрена ты столько вылакала? – Он вконец обезумел. – Какого хрена? Нажралась как свинья. Сколько ты выпила?
Я уже знала, как себя вести, когда он впадает в истерику. Главное – молчать и никак не реагировать. Тогда он не сможет завестись еще сильнее.
– Сколько ты выпила? – снова спросил он, когда мы шли к машине. Я не отреагировала. Внезапно он резко повернулся ко мне лицом и навис надо мной.
– Сколько – ты – выпила?
Его глаза сверкали бешенством, рот дергался. Позади меня стоял почтовый ящик. Он изо всех сил грохнул по нему кулаком. Наверное, ему было очень больно, но он промолчал. Потом повернулся и открыл дверцу машины.
– В машину.
Мы ехали в гробовой тишине.
– Рози, – теперь он говорил тихо, держа себя в руках. – Я спросил тебя, сколько ты выпила. Сколько?
Я снова ощутила, что накатывает рвотная волна. Отчаянно глотнула воздух.
– Нет, только не это. Только не в машине. Остановить?
Я покачала головой.
– Сколько ты выпила? Тишина. Звук колес.
– Сколько ты выпила?
Это продолжалось до Кингс-Кросс. На Вествей он потихоньку стал приходить в себя.
Он остановился у моего дома. Я посмотрела на него. Он был очень красив. Он был похож на душевнобольного: брови сошлись на переносице, рот дергался.
– Я еду домой, – сказал он.
Что ж, справедливо. Я с несчастным видом опустила глаза. Мое пальто было все в блевотине.
– Наконец-то, – сказала я.
– Что?
– Наконец-то я превратилась в пиццу.
* * *Я и не надеялась, что Оливер позвонит. Я опозорилась и понимала это. Я представляла опасность для себя и для окружающих. Похмелье мучило меня три дня. На четвертый день – в субботу вечером – мы с Родой отправились к Ширли. Мы лежали на диване перед телевизором и набивали животы молочным шоколадом. Впервые за все время моего знакомства с Оливером мне стало казаться, что жизнь без него возможна, что жизнь без него может быть даже приятной. Раньше я все время боялась, что у меня есть какой-то таинственный и ужасный изъян, которого я почему-то не замечаю. Это бы объяснило, почему Оливер иногда хорошо ко мне относился и любил меня, а иногда ненавидел и становился злым и холодным.
– Это не ты ужасная, а он, – сказала Ширли. – Мы же не начинаем вдруг тебя ненавидеть. Мы всегда тебя любим, постоянно.
– Я бы так не убивалась, – сказала Рода.
– Но в этом есть и моя вина, – попыталась возразить я.
– Слушай, заткнись. Ты не в состоянии рассуждать здраво, – сказала Рода.
– Подумаешь, блеванула в его машине, – сказала Ширли.
– Я не блевала в его машине.
– Ну ладно, блеванула на его друга.
– Я не блевала на Хьюи Харрингтона-Эллиса. Я блеванула в ладошки, и кое-что случайно попало на Хьюи Харрингтона-Эллиса.
– По-моему, прекрасный символический жест.
– Экзистенциальный акт.
– Вы понятия не имеете, что это для меня значит. Вам бы всё шуточки, – ответила я.
Домой я вернулась в приподнятом настроении. Да, я сделала ошибку, влюбилась не в того парня. Ну и что? С кем не бывает. Ничего страшного не произошло. Буду жить дальше. Сделаю себе большой сэндвич – упс, уронила на брюки. Ха-ха. Я свободна. Свободна как птица, как рыба в океане. И тут зазвонил телефон.
– Привет, тыквочка. Это я, твой пончик.
Бесполезно, я его люблю. Люблю его голос. Люблю его манеру растягивать слова. Люблю, когда он называет меня тыквочкой.
– Пончик, – прошептала я. Я вспомнила близость, тепло, нежность, и словно груз упал с сердца: чувство ненависти к Оливеру, которое я себе внушила, испарилось без следа.
– Ты в порядке, тыквочка? Я скучал по тебе. Я всем рассказал, как ты сказала: “Наконец я превратилась в пиццу”. Ты такая лапочка. Угадай, где я сейчас?
– Где? – Я притворялась, что совсем не рада его слышать.
– У Ноттинг-Хилл.
В пяти минутах езды. Я промолчала.
– Послушай, дорогая, извини, что я так взбесился. Я был пьян. Может, уедем на пару дней? Я тебя очень люблю.
– Правда? – смягчившись, ответила я. – Прости меня – я вела себя отвратительно.
– Приеду через пять минут, – сказал он.
На следующей неделе, за день до того как мы должны были уехать за город на выходные, он всё отменил. Сказал, что чувствует себя в ловушке, потому что наши отношения становятся слишком серьезными. Через два дня мы провели вместе чудесную ночь, и он спросил, не хочу ли я к нему переехать. Он разгонял меня на полную катушку, а потом ударял о бетонную стену. Поехали – стоп, поехали – стоп. И так постоянно. Каждый раз, когда я уже была готова смириться с болью от того, что придется с ним расстаться, он снова появлялся и вешал мне лапшу на уши. Надо было просто уйти, но я не могла.
Иногда мне очень хотелось промыть себе мозги. Вырубить в голове маленькое окошечко, поднять крышку – будто срезать верхушку вареного яйца, достать свой мозг и прополоскать его под краном, как грязную тряпку, выжимая и выжимая, пока вода не станет прозрачной. Потом взять шланг и хорошенько промыть голову изнутри, избавившись от грязи, засунуть обратно здоровый чистый мозг и закрыть крышечкой. Вот тогда можно было бы забыть о несчастьях, обидах и разочарованиях, начать с чистого листа и снова стать веселой и наивной, как одуванчик.
Но, поскольку это было невозможно, я придумала другой способ избавления от неприятностей: уехать в Африку. Я представляла себе бескрайние просторы, пустыни, саванны и думала, что в Африке жизнь намного проще. В Африке я смогла бы очиститься, смыть с себя грязь, и моя жизнь наполнилась бы смыслом.
Глава 8
Через два дня после того как в лагерь поступило африканское семейство, я сидела в штабе УВК ООН в Сидре. Курт, один из младших чиновников, разговаривал по телефону. У него был высокий голос. Время от времени он глумливо смеялся, издавая ужасно неприятное бульканье, и начинал нервно щелкать шариковой ручкой.
– Нет! Не могу поверить! Но знаешь, он плохо обращается с местными. Нет, точно говорю. Я видел, как он говорит с Камалем. Говорят, что он расист. Не знаю, но точно тебе говорю.
Я нетерпеливо поерзала на стуле. Курт прошептал одними губами: “Минутку” – и продолжил разговор. На нем был темно-синий кардиган, который носили все представители ООН, а под ним – идеально отглаженная белая рубашка, наверняка с коротким рукавом.
– Нет! – снова бульканье. – Слушай, тут ко мне пришли. Но, может, созвонимся в выходные? Приедешь в порт Намбула? Можем заняться дайвингом.
Щелк, щелк, щелк ручкой. Мне хотелось его убить.
– Слушай. Франсин говорила, что в дьюти-фри есть сыр “гауда”... Да. Настоящий, в красной пленке. – Опять бульканье. – Пятнадцать баксов, да. Можешь привезти? Возьми четыре. И можешь привезти пива?
Я встала и снова села. Вчера утром я поехала в лагерь и обнаружила, что за ночь прибыли еще четыре семьи в гораздо худшем состоянии, чем первая. В течение дня продолжали поступать беженцы. Всего сто десять человек, пятеро умерли. Радио так и не работало. Я упаковал а все необходимое, села в джип и поехала в Сидру.
Курт закрыл рукой микрофон:
– Еще минутку.
– У меня полно дел, Курт, я спешу. Мне нужно с тобой поговорить.
Он снова стал разговаривать по телефону.
– Не могу поверить! И когда это случилось? В пятницу? О нет! Но ты знаешь, ему придется следить за этим, а то его выкинут. Так что насчет дайвинга? Поедешь?
Я сказала Курту, что вернусь позже, и вышла из здания, направляясь к машине. На самом деле мне необходимо было поговорить с Андре – главой УВК ООН в Сидре, но его не было на месте. Вместо него в штабе заседал тупой, никчемный Курт. Было уже двенадцать часов, а я так и не сделала ничего толкового. Все утро я тщетно пыталась добиться встречи с нужными мне людьми, но это было все равно что пробираться через трясину. Такое случалось каждый раз, когда я приезжала в город, вот только на этот раз дело было действительно важное.
Я села в машину и поехала через город в региональный офис Комитета по делам беженцев. У меня засосало под ложечкой. Мне нужно было все уладить, доложить о проблеме, запросить дополнительное продовольствие на экстренный случай и вернуться в лагерь. При въезде на базар я резко затормозила – на дороге стоял козел, – ив меня врезался идущий следом автомобиль – грузовичок-такси с пятнадцатью пассажирами. Никто не пострадал, только спереди красовалась небольшая вмятина, и одна фара была разбита. Тут же собралась огромная толпа. Похоже, я застряла надолго.
