Лоренсо Сильва - Слабина Большевика

В половине пятого, минутой раньше, минутой позже, я подошел к скамейке, где мы договорились встретиться, и Росана уже ждала меня со спортивной сумкой. Увидев ее красивое лицо, я снова ощутил волнение. Она была в коротком цветастом платье с очень высокой талией, начинавшейся сразу под грудью. Когда она встала со скамейки, еще до того, как я приблизился, я понял, какое оно коротенькое, и первый раз увидел ее голые ноги, открытые намного выше колен. Она была – только чуть моложе и гораздо очаровательнее – девушкой с рекламных туристских проспектов, которую никогда не найдешь на пляже, куда тебя уговорили поехать, на пляже, изобилующем другими возможностями, не столь великолепными, и все более изобильными и менее великолепными по мере того, как приближается конец месячного или двухнедельного срока пребывания. Суть не в том, что в жизни хочется иметь дело только с роскошными женщинами, но так получается, что не успеешь связаться с роскошной женщиной, как непременно жизнь устроит тебе ловушку. Это неизбежная генетическая или биохимическая подлость, за которую не следует чувствовать себя лично ответственным.

– Ты решил, в какой бассейн идем? – приветствовала меня Росана, чуть покачиваясь на тонкой талии.

– Я узнавал. Есть один рядом с Университетским городком. По-моему, я был там однажды, когда учился на факультете. Он далеко отсюда. Не думаю, чтобы твои подруги туда ходили.

– А на каком факультете ты учился?

– На философском.

– Ты философ?

– Нет. Наоборот. Я работаю в банке.

– Вот здорово, целый день с бабками.

– Я бабок не вижу. Я лишь умножаю, делю и складываю. Только этим и занимаюсь, хотя когда-то написал диссертацию о Лейбнице.

– Кто это?

– Никто. Гораздо менее важный, чем Джеймс Дин, например. Если когда-нибудь тебе расскажут о Лейбнице, забудь сразу. Он тебе не понадобится. Мне не понадобился. Ну, пошли?

Мы пересекли парк и подошли к машине моей двоюродной сестры. До следующей среды я должен был с ее помощью удовлетворять свои потребности в передвижении, если верить прикидке раздраженного моим напором и принявшего меня за лоха хозяина автомастерской, где я оставил машину. Этому типу, судя по его виду и разговору, Лейбниц или Джеймс Дин были ни к чему, не был ему знаком и растяжимый девиз: все внимание – клиенту, целиком зависящий от спроса на услуги его ремонтной конторы.

– Маленькая у тебя машинка, – рассудила Росана.

Я чуть было не сказал, что это не моя, а у моей – шестнадцать клапанов, двойные тормоза, диски из легкого сплава и прочие прибамбасы, непременные для нормального современного автомобиля, каким был мой и каким не был автомобиль моей двоюродной сестры. Не поверишь, каким идиотом становится человек, если у него в кармане несколько кредитных карточек, подумал я и сказал:

– У некоторых большого только и есть что автомобиль. Я не из этих.

Росана села на переднее сиденье, рядом с водительским, покорно опустила стекло. И не стала возражать, что стекло опускается не автоматически, нет кондиционера и, судя по всему, стереомагнитофона. Ну просто ангел.

Мы поехали по Мадриду, к счастью опустевшему. И пока ехали вверх, а потом вниз по Гран-Виа, Росана продолжала раскрывать мне разные стороны жизни своей семьи, благо бассейн находился в Университетском городке.

– Братья все учились в университете. И стали какими-то инженерами. Летисия – врач, а Сонсолес окончила юридический. Но не стала адвокатом, потому что получила место по конкурсу. Сонсолес была отличницей. По всем предметам.

– Юридический был напротив моего факультета, – сообщил я. – Я знал там некоторых девочек, таких же, наверное, как твоя сестра. Они записывали лекции круглыми буквами и цветными фломастерами подчеркивали слова. Они могли в одной руке держать сразу по десять разноцветных фломастеров. Они все выучивали на память, но не могли бы ответить, какая разница между ипотекой и арендой.

– А какая разница?

Я повторил фразу своего старинного приятеля, который учился на юридическом, не задумываясь особенно над тем, что говорю, и, главное, понятия не имея, что такое ипотека. Во всяком случае, этот термин совершенно не вписывался в ситуацию. Однако решил продолжать как ни в чем не бывало, будучи уверен, что уж Росана-то, конечно, не знает и не станет выяснять, что он означает. И потому закончил шутку так же, как это делал приятель:

– При ипотеке ты используешь хитрость, а при аренде – платишь.

Росана задумалась, и мне это понравилось. И наконец сообщила вывод, к которому пришла:

– Ты дал промашку: я гораздо хитрее тебя. Так что тебе придется платить.

Мне оставалось только подхватить игру:

– Я не могу заплатить много.

– Я сделаю тебе скидку. Или лучше заставлю ограбить банк. Дурные женщины всегда заставляют честных мужчин грабить банки или уносить зарплату всей конторы. Честные мужчины идут ко дну, а дурные женщины убегают с красивыми мерзавцами, которые их потом бьют.

– Откуда тебе известно столько всякого не для твоего возраста? Не из телевидения же?

– Слушаю, что говорят, а иногда книжки читаю. Совсем нетрудно узнать то, что от тебя хотят скрыть. В десять лет я уже читала Большую Энциклопедию Семейной Жизни. Обратила на нее внимание потому, что она стояла на самой верхней полке. Я поставила один стул на другой, влезла на него и поняла, почему она стоит там. Читать было очень противно, пока не наткнулась на фотографии, тогда стало не так гадко. Я знаю и где отец хранит черные деньги. Сперва пришлось понять, что это не измазанные черной краской, а обычные деньги, которые отец получает за проекты незаконным путем. Ты не спросишь где?

– Меня деньги твоего отца не колышут. Ни черные, ни белые. Сожалею, что разочаровал. Может, думаешь, что я грабитель?

– По-моему, нет. Но на всякий случай, – засмеялась Росана.

Было решено, что Росана купит билет со скидкой, не из жадности, а по причине запоздалых угрызений. Однако начиная с четырнадцати лет там всех стригли под одну гребенку, иными словами, для всех билет стоил пятьсот песет. Замысел, конечно, дурацкий, потому что девочке можно было дать и вдвое больше, а до моей совести никому никакого дела, тут уж как Бог рассудит: посмотрит на это хорошо, значит, нечего беспокоиться, а плохо – пиши пропало и прощения проси у самого Папы Римского. Но я успокоил себя – она в том возрасте, когда, по крайней мере в бассейне, скидок не делают.

После кассы мы разделились. Она пошла в женскую раздевалку, а я – в соответствующую моему полу, где всегда пахнет грязными ногами и перепрелым потом, – два из многочисленных неприятных спутников спорта, – что, кстати, свидетельствует о недостатке гигиены. Плавки были уже на мне, и потому я прошел через мерзкое помещение не мешкая, обходя лужи на полу. За дверью были лужайки и народу оказалось немного. Я ждал минут десять, и тут явилась Росана в бикини.

В моем жалком существовании было несколько возвышенных моментов. В детстве, когда мне на день Волхвов подарили сразу Madelman – черного пирата и Madelman – водолаза. В отрочестве, когда, сдав экзамен на бакалавра по биологии, мы сожгли все учебники, тетради с записями и изображение нашего учителя. А во всей остальной жизни – момент, когда Росана возникла у меня перед глазами, будто из раковины, которая в свою очередь только что появилась из воды. Как никогда, она была в этот момент похожа на Венеру Боттичелли, только поменьше мяса, потому что во времена Боттичелли Венеры ели не обезжиренный йогурт, а сало ломтями и прочую гадость. С трудом вспоминаю: бикини было розового цвета, а я подумал, что ничего не сделал, чтобы завоевать ее. Я всегда считал самым лучшим и самым ценным то, чего ты недостоин. То, что ты заслужил, слишком пропитано тобою и тебе уже ни к чему.

– Ну как? – прозвенел ее голос.

– Сказать, что чувствую?

– Ради этого все и делается.

– Я понимаю жениха твоей сестры. Но это ты и сама знаешь. Ты слышала про такого – Боттичелли?

– Нет. А должна бы?

– Не обязательно. В другой жизни ты заставляла его рисовать тебя на всех картинах. Но если ты будешь помнить всех, кто тебя любит, у тебя не хватит времени на свои дела.

– Попробую поверить.

– Ты и так веришь, и правильно делаешь. Когда-нибудь ты станешь не такой красивой, у тебя будет рак, и тогда ты не сможешь верить тому, что тебе будут говорить.

– Как зловеще.

– Carpe diem. Если такое скажет Гарсиласо-де-ла-Вега в сиреневой версии, всем покажется прелестным. А если говоришь так, как есть, называют зловещим.

– Я проходила Гарсиласо в восьмом.

– Все-то ты проходила в восьмом.

– Не все.

– Больше вопросов не задаю. На солнце или в тени? Лично я солнце ненавижу.

– Мне все равно. Я не загорать пришла.

Мы поискали место под деревом. Росана расстелила полотенце и легла на него. Я снял брюки, но майку оставил и сел на сложенное вдвое полотенце.