ШАНЬ СА - ЧЕТЫРЕ ЖИЗНИ ИВЫ
Демонстранты остановились. Началась толчея. Неожиданно стоявшие впереди побежали.
— Куда вы? — крикнул я. — Подождите меня!
Меня догнали и перегнали отставшие, я разозлился и помчался следом. Древко флага тяжело давило на плечо. Раздались истерические крики. Стоявшие вокруг меня красные охранники срывали кепки и бросали их вверх. У всех на глазах были слёзы. Какая-то девушка споткнулась и упала. Я протянул ей руку и помог встать. Она разбила нос, но даже не заметила этого, подняла с земли Маленькую Красную книжечку и кинулась бежать, крича во всё горло.
В этот момент зазвучал усиленный сотнями громкоговорителей голос Председателя Мао — слегка дрожащий, с сильным акцентом уроженца южных провинций:
— Приветствую вас, мои маленькие красные солдаты!
Казалось, что голос раздаётся прямо с неба. Врата Небесного Покоя видением плыли над морем людей в военной форме. Над террасой, украшенной множеством флагов, нависала гигантская, крытая лаковой черепицей крыша на тёмно-красных резных колоннах. У меня бешено забилось сердце. Должно быть, Председатель Мао встречается там со своими верными сторонниками! Я искал глазами Его фигуру, но обезумевшая толпа напоминала попавший в качку пароход. Я ничего не мог рассмотреть из-за трепетавших на ветру флагов, сверкающих золотом портретов, взмывающих в небо голубей и воздушных шариков.
— Да здравствует Председатель Мао, да здравствует Председатель Мао! — выкрикивал я, срывая голос и задыхаясь от восторга.
Из громкоговорителей, словно в ответ на мою мольбу, зазвучал голос Председателя:
— Приветствую вас, мои маленькие солдаты-красногвардейцы!
Демонстрация подходила к концу, а я так и не увидел его. От отчаяния у меня полились слёзы, и я обернулся — последний раз.
И тут случилось чудо — стоявшие впереди студенты раздвинулись, и между двумя красными флагами я увидел Врата Небесного Покоя, где стояли руководители партии в тёмно-синих костюмах. Он один был в белом и приветствовал волнующуюся у его ног толпу взмахом руки.
Ряды сомкнулись, и толпа поглотила меня.
В начале сентября занятия в лицее прекратились: мы приходили, чтобы изучить новые директивы партии и поспорить о путях строительства социализма. Я не участвовал в создании первого революционного комитета, но на четвёртое заседание меня позвали.
Встреча проходила в гимнастическом зале. Среди членов комитета я узнал нескольких товарищей по выпускному классу, другие были из младших. Ни один из них не входил в ученическую делегацию, где я отвечал за пропаганду и возглавлял школьную радиостанцию.
Когда я вошёл, некоторые комитетчики кивнули в знак приветствия, другие не шевельнулись, храня на лицах суровую неприступность. Я сел в сторонке, как наблюдатель. Два красных охранника из Народного университета пришли обсудить с нами «предупреждение 16 мая», в котором Центральный комитет заявлял о том, что в партии завелись ревизионисты. Эти люди хотят захватить власть, ликвидировать диктатуру пролетариата и установить капиталистическую тиранию. В «предупреждении» говорилось, что от борьбы с этими контрреволюционерами зависит будущность партии и всего народа. Вся партия должна встать под знамёна культурной революции и заклеймить учёных, преподавателей, журналистов и писателей, которые мнят себя выше народа.
Слово взяла одна из студенток. Она предложила реорганизовать наш комитет и сделать его работу более эффективной, выдвинув в ответ на «предупреждение» конкретные проекты.
Мне не понравился её голос — глухой и монотонный. Наверное, я больше никогда не увижу ту незнакомку с площади Тяньаньмэнь, не услышу её чистый нежный голос.
Через открытое окно в зал проник ветерок. Раздался грохот падения, и разговор прервался. На нас опустилась тревожная, наполненная ощущением чего-то необыкновенного тишина.
В детстве все мы играли в войну, выбирая в качестве примера для подражания полюбившихся героев кино и мультиков. Мальчишки вооружались деревянным штыком, надевали на голову венок из веток плакучей ивы. Девчонки повязывали платки и изображали медсестёр. Мы носились по лесам, прятались в канавах, карабкались по крышам. Мы хотели стать настоящими солдатами, а любой воин должен быть готов к пыткам. Мы делали пыточные инструменты и по очереди играли в палача и жертву. Раз в неделю из развешанных на деревьях громкоговорителей раздавался вой сирены и пронзительный голос призывал людей спуститься в подвал. Для взрослых тревога была учебной, дети же воспринимали её как реальное нападение Гоминьдана. Мы дрожали от возбуждения, сидя в тёмной сырой пещере, и воображали, что враг повсюду, ищет нас, бомбит с самолётов, но никогда не победит, потому что мы уйдём в партизаны и будем биться до последней капли крови.
На улице стало шумно: прозвенели звонки, ученики выходили из классов, переговаривались, смеялись и разъезжались по домам на велосипедах. На улице было ещё светло, но длинный гимнастический зал за окнами с решётками и пыльными закопчёнными стёклами напоминал нору.
Значит, война наконец началась!
Кто-то прервал молчание:
— Давайте поклянёмся! Я клянусь, что буду защищать Коммунистическую партию Китая и Великого Вождя Революции, Председателя Мао, до самой своей смерти.
Захваченный драматизмом момента, я поклялся вместе с остальными:
— Клянусь, что буду защищать Коммунистическую партию и Великого Вождя Революции, Председателя Мао Цзэдуна до самой смерти.
После принесения клятвы атмосфера разрядилась, и мы начали планировать будущие операции.
— Поддерживаешь нас? — Вопрос прозвучал неожиданно, но я был к нему готов, выдержал паузу и кивнул.
Командир группы объявил:
— Назначаем тебя заместителем командира Революционного комитета.
Раздались короткие аплодисменты, и парень развернул на полу рулон бумаги.
— Вот первая дацзыбао нашего лицея. Завтра её напишут на центральной доске. Ты, товарищ Вэнь, поместишь её в газете, которую редактируешь, и передашь по школьному радио сразу после того, как прозвучат цитаты Председателя Мао.
Я пробежал глазами написанный красными чернилами текст. Он разоблачал нашего директора Цай Юна как главного ревизиониста. Этот пятидесятилетний мужчина, бывший солдат Красной армии, был для меня загадкой. Я видел его на встречах руководителей лицея с делегатами из числа учеников. Он сидел, полуприкрыв глаза, и курил, скручивая папиросы жёлтыми от никотина пальцами. На все наши требования он отвечал покачиванием головы. Из-за этой его молчаливой реакции наши проекты реформ ничем не кончались: часто мы вообще бросали дело на полпути. Однажды я увидел, что он пишет с орфографическими ошибками, и решил, что место директора досталось ему в награду за участие в Великом походе, а загадочный вид он на себя напускает, чтобы скрыть ничтожество и некомпетентность. На следующее утро мы «сбросили» по радио огромную бомбу на «ставку главнокомандующего», детально разоблачив преступления человека, который пятнадцать лет руководил нашим лицеем. После этого я возомнил себя древним героем, который расшатал гору.
Назначенные нашим комитетом красные охранники взломали дверь директорского кабинета, арестовали его, перевернули мебель, разбросали папки и заперли ревизиониста в спортзале.
Допрос длился долго. Враг народа отказался признать, что растлевал юные умы и сдерживал их революционный порыв. Он оправдывался, называл себя солдатом Мао и говорил, что служит народу. Его монотонное бормотание действовало нам на нервы, и мы заставили его умолкнуть, дав несколько хороших пинков ногой.
На следующее утро на фасадах учебных корпусов красовалось не меньше двадцати дацзыбао. Они разоблачали других контрреволюционеров: преподавателя политических наук, который вечно строил козни, восстанавливая преподавателей против студентов, и секретаршу директора — её подозревали в адюльтере с шефом.
Необходимы были новые аресты. Требовалось осуществить новый призыв и пополнить наши ряды.
Я пустил в ход все средства, чтобы достать себе военную форму, и выменял на портупею — старую, времён похода Народной армии на Корею — роскошное издание Маленькой Красной книжки. Я носил на рукаве повязку с вышитыми жёлтым шёлком словами «красный охранник», а на груди — красивый значок с изображением Председателя Мао на ярко-красной эмали.
Первая большая чистка состоялась на спортплощадке. Перед трибуной соорудили помост, на придуманное мной оформление ушёл весь имеющийся в лицее кумач. В глубине сцены, на алом занавесе, висел портрет нашего любимого Председателя. Ревизиониста и его сторонников мы хотели судить и критиковать под мудрым взглядом Мао.
На преступников, по последней моде, одели двухметровые бумажные колпаки, на которых чёрной тушью были записаны все их преступления. На шее у каждого висела трехкилограммовая табличка с именем под чёрным крестом. Развратницу-секретаршу «украсили» вместо бус дырявыми кедами. Подсудимые должны были стоять с опущенной головой, а ученики по очереди поднимались на сцену и перечисляли их злодеяния, разоблачали преступления и плевали на голову. В конце каждой речи мы скандировали: «Да здравствует Председатель Мао Цзэдун!», «Да здравствует Культурная Революция!». Собрание завершилось пением революционных песен и торжественными клятвами в верности Председателю.
