Виктор Свен - Бунт на корабле
И когда вспыхнули ветки в нашей печке, когда она обогрелась, мы никогда еще не слыхали такого радостного и полного напева. Мне даже казалось, что так поет печь только потому, что к нам пришел такой хороший гость.
Старый барон сидел, задумавшись. Мы молчали и смотрели на этого потомка рыцарей и думали, что этот простенький напев нашей печки будил в его крови уже затухающие картины того прошлого, когда и пень, и солома, и треск дерева еще жили настоящей, полнокровной жизнью.
7
Было уже темно, и мы провожали барона. Он шел спокойно, высокий, прямой и по-особенному несущий голову., Прощаясь, он сказал:
— Да, я вам немножко завидую… Знаете что: не лишайте меня удовольствия. Переходите жить ко мне… а в какие-то дни мы будем посещать эту горную развалившуюся избушку и сидеть и слушать вашу певчую печку…
Слезы
Это случилось в то время, когда у берегов Святого озера только что появился Чудесный Человек с проповедью любви. Человек шел тихо. Он надолго задерживался в поселках рыбаков и около пастушьих костров. Он не торопился. Но далеко впереди Него бежала и бежала молва и когда слух о Нем пронесся по всей Иудее и достиг Рима, к Нему начали стекаться многие. Приходили мудрецы для того, чтобы посмеяться над Пророком, возвещающим новую религию. Самонадеянно приближались к Нему обладатели неизмеримых богатств. Эти были окружены слугами и телохранителями, и хвастались своим могуществом, силой драгоценного камня и металла, какой не имели и цезари Вечного города. Надменно приближались прославленные римские воины, чтобы с презрением взглянуть на Того, кого называют царем, хотя у него нет ни одного копьеносца, ни одной боевой колесницы.
Но больше всего стекалось к Нему простых сердцем детей пустыни.
Рядом со светлым ореолом Христа поднималась и ширилась мрачная слава сирийца Катуды, прозванного так за свою жестокость.
Был этот Катуда из племени Но-Ах, был сыном всеми уважаемого человека, и когда ему стало двадцать лет, впервые совершил он страшное убийство. Обагрив руки в крови, он ушел от людей, и с тех пор пропал. Думали, что убийцу растерзали хищные звери, ибо все знали, как справедлива пустыня к приходящим с отягощенной совестью.
Но скоро вновь было совершено убийство, и люди стали говорить, что и это дело рук Катуды. И, наконец, вся Сирия и смежные земли заполнились рассказами о злодеяниях Катуды, о его жестокости и о его богатствах, созданных грабежом и убийством.
До того был велик посеянный Катудой ужас, что при одном его имени бледнели смуглые лица мужчин, в обморок падали женщины и лишались языка невинные дети. Стоило только вспомнить его имя, и людям казалось, что густеет и насыщается воздух сладковатым запахом тлена.
Всюду начали говорить, что Катуда перестал убивать ради золота и драгоценных камней. Нет. Катуда уже умерщвляет людей только для того, чтобы видеть кровь. Убивает немощного старика. Убивает жизнерадостную девушку, которая только-только начинает чувствовать приближение потребности материнства. Убивает и младенца, оторванного от теплой груди матери. И, убивая, спокойно смотрит Катуда темными, равнодушными глазами на свои страшные дела.
В один день шел Иисус, окруженный учениками и народом. Его голос был подобен легкому ветерку. И как под ветерком тихо склоняются колосья злаков, так клонились и головы людей, внимающих словам Откровения.
После многих дней проповеди, приблизился Иисус к роще и сказал:
— Там, под сенью кедров, будет трапеза и отдых…
В тени расположились люди и с любовью смотрели на бледный, тонкий лик Иисуса. Усталы были Его глаза, и во всей Его фигуре, прислонившейся к дереву, чувствовалось желание отдохнуть.
Народ умолк. И сразу перестали шелестеть листья. Даже неугомонные птицы затихли и ветер не прилетал больше из пустыни, — так велико было обаяние Человека, принесшего миру дивные заповеди.
Иисус уснул. Ученики с народом отошли в сторону, боясь нарушить Его сон. Тихо сидели последователи Иисуса, и солнце клонилось к востоку. Благостен был день, чист был воздух, все длиннее и длиннее становились предвечерние тени.
Молчала и пустыня, вслушиваясь в слова широкоплечего ученика Иисуса, Петра, рассказывающего народу о том, как оставил он рыбачьи сети:
— И сказал мне Иисус: оставь сети, иди, свидетельствуй во имя Мое…
Просты и мудры были слова неискусного в речах Петра. Но такая вера звучала в них, так благостен был день и так таинственно внимала пустыня, что слезы закипали на глазах слушающих. И когда сердце человеческое было так открыто, как открывается после ночи цветок навстречу утренней заре, в этот миг дико вскрикнула женщина и прижала к себе девочку.
Страшен был этот крик, ужасом пал он в тишине и людей охватило отчаяние. Старик Петр вздрогнул и спросил:
— Что ты, о женщина?
И все взглянули на нее. Она стояла дрожа и прижимая к себе девочку. И все посмотрели туда, куда глядела женщина. Многие еще не знали, что там происходит, что узрела обезумевшая женщина, но все чувствовали приближение чего-то неизъяснимо страшного. И уже против своей воли, все вперились взглядом в то, что приближалось к ним.
В молчании уже не было благоговейной тишины. Незримо росли шорохи, как будто тронулись, пришли в движение великие пески и грозили засыпать зеленые злаки, пестрые цветы и многоводные реки. Даже солнце спешило уйти, чтобы не глядеть на того, кто двигался из пустыни к людям Иисуса.
А тот, идущий, все приближался. Лица его не было видно, так как убегавшее солнце находилось за его спиной. Он спешил, и впереди него уродливо торопилась серая тень, которую, казалось, человек пытался обогнать.
Когда он приблизился, кто-то испуганно воскликнул:
— Катуда…
Печальным эхом отозвалось это страшное имя в сердцах тех, кто вот уже столько времени следовал за Иисусом, за Учителем, принесшим миру новую религию.
И Катуда приблизился.
— Зачем ты пришел сюда, о величайший грешник? — тихо спросил ученик Иисуса, рыбак Петр. Только после этого окружавшие Катуду увидели, что руки его обмотаны полотном. И как-то само собой получилось, что толпа стала смотреть не в глаза, не в лицо страшному убийце, а на его запеленутые руки. Да и держал он эти свои руки как-то странно, слегка протягивая вперед, словно просил подаяния.
— Зачем ты пришел сюда, величайший грешник? — вновь воскликнул Петр.
Тогда Катуда упал на землю, лицом вниз, и начал срывать повязки. Белые холщевые полосы лежали на песке, и стоявшие близко к Катуде увидели его руки: они были в крови. Потом Катуда вскочил. Ближние в страхе попятились: огромны были его глаза и омерзительны руки, с пальцев которых, казалось, вот-вот станет капать кровь. Задние, спеша удовлетворить любопытство, свойственное толпе, устремились вперед.
А Катуда, протягивая к толпе свои окровавленные руки, кричал, захлебываясь словами. Что он говорил, понять было нельзя.
Солнце уже совсем приблизилось к горизонту, когда Катуда успокоился и сказал:
— У вас тут есть Справедливый Человек, именуемый Царем. Он ведет за собой народ, творит чудеса. Я хочу Его видеть. Я жду чуда…
Трепет охватил последователей Иисуса. Не затевает ли Катуда новое, неслыханное злодеяние?
— Ты… ты хочешь видеть Иисуса? Зачем?
Катуда стал говорить. Притих начавший волноваться народ, плотно сгрудившись вокруг пришедшего из пустыни. Катуда рассказывал. О своем первом убийстве. Об убийствах. О сотнях трупов, о неисчислимых богатствах, о том, что сам он уже перешагнул через страх смерти и крови и мог смеяться над стоном погибающего.
Затаив дыхание, толпа слушала кровавый бред Катуды.
— Недавно в пустыне я встретил старца. Ни камней, ни золота он не имел. Но я его остановил, — продолжал Катуда. — Мне не нужны богатства. Мне нужна кровь… Старец устал. Он присел около меня и, не зная, кто я, начал говорить о дивных делах, творимых Неким Человеком у вод Святого озера… Я его терпеливо слушал, задавал вопросы, говорил, что верю его рассказам, а сам думал: еще немного, и я убью тебя, и не спасет тебя ничто, даже твоя вера в Того, Кто творит чудеса. «Куда ты идешь?» — спросил я. «Иду, чтобы рассказать и другим об Иисусе». «Ты никуда не пойдешь, — сказал я ему. — Сейчас ты будешь мертв: я — Катуда»… Старец задрожал. Я же смеялся, говоря ему, что не придет сюда его Царь, творящий чудеса. Я глумился над ним и над его слепой верой. И ударил его кинжалом. Старик был слаб и скоро успокоился. Мне стало жаль, что он так быстро умер: я не люблю людей, легко расстающихся с жизнью. Я толкнул труп и вдруг старец открыл глаза. Обрадовавшись, я крикнул: «Где же твой Иисус? Почему Он не идет спасать тебя?» Старец спокойно посмотрел на меня и сказал: «Ты сам пойдешь к Иисусу». В злобе вскочил я, топтал его ногами, потом камнем размозжил ему череп, а ночью смеялся, слушая подвыванье невдалеке бродящих шакалов… Утром я встал… и в солнечном свете увидел, что мои руки в крови… Это меня не удивило. Я вытер их полой халата, но кровь не отставала. Тогда я пошел к ручью и… кровь не сходила… не сходила… не сходила… Из края в край пустыни бродил я… с этими руками… дни и недели… Глядя на свой руки, я сходил с ума. Я проклинал несчастного старца, который, не имея ни золота, ни камней, шел куда-то на восход солнца, неся свою наивную веру… А потом… я перестал убивать. Я роздал свои богатства, обвязал чистым полотном руки, но кровь с них не сходила. И тогда я вспомнил слова старца. И вот я пришел сюда, к вашему Иисусу, в которого так верил проклятый мною старец. Покажите мне Его, вашего Царя, я хочу сказать, что и Он обманщик…
