Костас Варналис - Дневник Пенелопы
— Бедняжка!
— Жалеешь, потому что ее уже нет. А если бы она была жива, ты бы ее ругала.
Так окончился этот великий поход.
— А Одиссей?
— Не знаю. После войны все цари перессорились и передрались при дележе добычи. И уже готовы были схватиться за мечи. Но Одиссей удержал их: «Если будете цапаться, то войско, которое вас ненавидит, потому что вы забрали себе все, а ему не дали ничего, нападет на вас и уничтожит».
Они вложили мечи в ножны, но не помирились. Сердито разошлись в разные стороны. Один прибыл к себе в страну благополучно, другой — после долгих мытарств, третьи погибли в море. Многие воины остались в Трое, сделались министрами и пашами и женились на аристократках. Некоторые основали колонии на побережье, обнесли их стенами и живут и царствуют там. Одиссей отбыл со множеством кораблей, битком набитых добычей. Стало известно, что по дороге он встретил армаду Филоктета, вероломно напал на нее, разбил, захватил корабли, людей и ценности. Самого Филоктета, окровавленного, он бросил на Лемносе в пустынной пещере, кишащей змеями. По другой версии, его постигло большое несчастье, он потерял всю армаду и только сам спасся на каком-то острове. Там его сделала своим мужем одна из нереид. Напоила водою забвения, и он не помнит больше ни родины, ни жены, ни сына, ни самого себя. Он не вернется. Но если тебя интересует мое мнение (не прогневайся! Раз уж ты правды требуешь!), его кости давным-давно обглодали акулы!…
— Если ты видел войну такой, то почему же описываешь ее по-другому?
— Этого желают цари и архонты, которые платят. Если бы я стал описывать все так, как было на самом деле, мне пришлось бы закрыть и лавочку, и глаза! Я совершил ошибку, сочинив эпос о Гекторе и послав своего брата (его тоже зовут Гомером) к Архелаю спеть ему самые удачные и сильные места из того, что я сочинил, в надежде на хорошее вознаграждение. А его здорово поколотили и изгнали из пределов Трои — чуть в море не утопили! Ибо теперь и официальное государство, и его история считают Гектора архипредателем…
Думаешь, то, о чем я рассказывал тебе, я сам видел? Это все я тоже сочинил. Я знаю людей. Если потянуть за краешек простыни и увидеть ногу спящей Сюзанны, можно угадать, какова она сама!
Теперь я задумал сочинить эпос об Одиссее. Назову его «Одиссея».
— «Одиссею» напишу я и назову ее «Пенелопея».
— Можно кое-что сказать тебе?
— Говори.
— Неант, сын Питтака, похитил из храма Аполлона на Митилене лиру Орфея. И пошел с нею в горы укрощать диких зверей: волков, шакалов и змей. А змеи, шакалы и волки его съели. Не инструмент создает Искусство, а человек.
Очищение
Как мне надоело ждать Одиссея, так и женихам надоело ждать меня! Меня! Так только говорится! Царство! И они все сильнее принуждают меня принять решение: или выйти замуж, или…
Дернуло же меня попросить Посейдона (тогда!) прибрать одного и прислать мне пятьдесят! Ведь я пошутила. И вот теперь бог Бури прислал мне точно пятьдесят — бурю в мой дом. А недавно явился ко мне и расселся на двух стульях сразу, заняв почетное место на пиршествах, первосвященник. Он говорит, что у нас — у пастыря телесного (у меня!) и у пастыря духовного (у него!) — будет наилучшее потомство.
Телемах растет, я старею скорее, чем хотелось бы. Мне тридцать два; нет, тридцать! Как я ненавижу подсчеты!
Я не могу опереться ни на Телемаха, ни на армию! Ах, если бы пришло какое-нибудь иноземное войско! Только где его искать!
Я могла бы с помощью нескольких верных пособников отравить всех женихов. Но тогда я наверняка лишилась бы трона. Можно спокойно убить пять тысяч человек из народа! Но пятьдесят архонтов? У нас вспыхнула бы народная революция!
Я решила немного оттянуть развязку и послала к ним Гомера, чтобы он спел им и постарался их убедить, что Одиссей вскоре вернется, как вернулись Менелай и Нестор!
Если они так же трусливы, как и глупы, то, может, сами уйдут из дворца. Гомер поведал им, что видел Одиссея своими глазами на острове Тринакрия, еще более молодого и красивого, чем прежде, но только мраморного. И мрамор заговорил с ним и сказал ему: «Бог Гелиос наказал меня за то, что мои товарищи зарезали его священных быков и съели их. Но через полгода срок наказания истекает. И тогда…» Дальше он не расслышал, так как в тот момент ударила молния…
— Ты видел его своими глазами? — строго спросили его женихи.
— Да! Вот этими глазами!
— Выколите их ему! — приказали они своим молодчикам. И те моментально выполнили приказ — это им раз плюнуть.
Ужас! Несчастный кричал, и как отличался этот голос от голоса, каким он пел!
Женихи же, столпившись вокруг него, хохотали:
— Теперь будешь видеть лучше…
Я очень расстроилась. Не потому, что погиб поэт. Таких найдешь сколько хочешь. А потому, что не удался мой замысел. И мне дали понять, что словами на них не подействуешь и что они решили пойти на крайности — убить даже самого Одиссея, если тот вернется!
Разгневанная и решительная, я спустилась в зал.
— Слушайте меня, вы, лучшие и прославленные повелители Итаки и других островов. Надо кончать. Я возьму в мужья одного из вас, кто бы он ни был. Но остальные пусть покинут мой дом и дадут мне слово, что помогут тому из них, кому выпадет удача, и мне навести в государстве порядок. Нам надо всем вместе противостоять нашему общему врагу — народу. Выбирать я не стану. Вы сами решите, кто лучший из вас.
— Нет, ты сама выберешь, — ответил мне Эвримах.
— Не могу, пока вы находитесь у меня в доме. Если я буду выбирать по жребию, вы опять передеретесь. Отправляйтесь сначала в свои владения, а я через пару дней пошлю за тем, кого сочту достойным супругом для себя!
— Шутишь? Выгонишь нас вон, а потом запрешь дверь? Не пойдет.
— Тогда состязайтесь между собою. Устройте гонки на колесницах, и, кто придет первым, за того я и выйду.
— Я не могу состязаться, — пробормотал первосвященник. — Я слишком толст.
— Хочешь выгнать нас другим способом? Ведь не можем же мы состязаться здесь, во дворце! Для этого нам нужно выйти в поле. Не пойдет.
— Тогда я вызываю вас драться со мною на мечах, как мужчина…
— Что ты сказала? Драться с тобою? С женщиной?
— Я сильнее вас. Кое-кто может это подтвердить! — При этих словах Антиной покраснел.
— Первый же, кто померяется с тобой силой, победит. Таким образом, вопрос стоит по-прежнему: ты сама должна выбрать…
— Я не умею обращаться с оружием, — снова пробормотал первосвященник. — Я человек божий!
А Эвримах:
— Пока мы говорим с тобой по-хорошему. Нам все равно, кто станет твоим мужем, потому что мы не собираемся отсюда уходить. Мы договорились не ссориться из-за женщины. Один из нас будет твоим мужем, а все мы — царями. Вместо того чтобы правил один, будут править пятьдесят. Мы поделим и власть и острова. Решай!
Это было как раз то, чего я боялась. И тогда я обратилась к ним с последней просьбой, пообещав, что после этого будет исполнено и их желание. Я попросила трехмесячный срок, чтобы подготовиться. И выбрать того, кого укажет мне покрывало Левкофеи.
— Пожалуйста!
Я поднялась наверх и в отчаянии бросилась на кровать. Кого выбрать? Никого из них близко я не знаю. И все они мне противны. Был бы хоть один из них более или менее привлекательным!
Мужчин узнают в любви, в выпивке и в картежной игре. В карты я не играю; вина не пью; остается только любовь. Я выйду за того, кто меня по-настоящему полюбит. А потом, когда подрастет Телемах, мы вдвоем, может быть, сумеем справиться и с остальными.
Я позвала Мирто:
— Поди сюда, дитя мое. Я тебе доверяю. К тому же ты самая красивая девушка во всем государстве — после меня. До сего времени я оказывала тебе множество милостей. Из рабыни превратила в свою наперсницу и подругу. И много раз делала вид, будто ничего за тобой не замечаю. Теперь же я требую от тебя жертвы. Ты должна давать, а я — брать.
— Все, что пожелаешь. Я готова на смерть ради тебя, но я не понимаю, в чем дело.
— Слушай, дитя мое. Прежде я не разрешала тебе спускаться в трапезную, где кушают женихи. Но теперь, в интересах династии, ты каждый день будешь спускаться вниз, чтобы прислуживать им. Все они будут приставать к тебе, даже если не будут пьяны. Ты же, не поднимая глаз, потихоньку с оглядкой будешь приглашать каждую ночь одного из них к себе в комнату. Дашь ему ключ, но с условием, чтобы он поднимался по лестнице на цыпочках, не зажигал света и уходил до зари. И не разговаривал. Потому что рядом моя комната.
— С удовольствием.
— Не спеши. Ночью ты будешь спать в моей комнате, а я в твоей. Я хочу узнать их, но так, чтобы они меня не узнали.
— Но…
— Никаких но! А когда через пятьдесят дней кончится твоя жертва — и моя, тогда я разрешу и тебе с ними познакомиться.
