Алексей Филиппенков - Воронка
– Господин генерал. Я не вправе обсуждать ваши приказы, но позвольте мне высказать свое мнение, раз речь идет о моем батальоне.
– Прошу вас. – Сказал генерал, рукой приглашая Райнера к карте.
– Помимо того, что сегодня утром нами была отражена мощная атака противника, нам известно, что в Биаш прибыли свежие силы французов. Мой батальон находится на передовой уже больше двух недель, что является нарушением и мне хотелось бы обратить ваше внимание так же и на это. Я считаю нецелесообразным проводить атаку измотанными частями. Подошедшие через несколько дней резервы были бы куда более полезными, чем мои парни, просидевшие в мокрых траншеях без еды и воды сверх допустимой меры. В любой рукопашной их участь предопределена. Когда прибудут резервы, мы отведем передовые части в тыл для их переформирования и отдыха, а их место займут свежие подразделения и именно в тот момент можно предпринимать попытки атаковать.
Плессен внимательно слушал слова Райнера, не сводя глаз с карты.
– Я понимаю ход ваших мыслей, майор. Но у нас нет нескольких дней на выжидания. Ситуация меняется с каждым часом, а несколько дней бесцельного ожидания могут привести к катастрофе. По поступившим сведениям, французы так же планируют атаку на этом участке и наша задача нанести превентивный удар.
– Да, господин генерал, я понимаю сложившуюся обстановку и полностью поддерживаю вас в захвате Биаш, но не посылайте измотанные недельными боями части, дождитесь резервов.
Генерал уже не слушал Райнера. Оторвав взгляд от карты, он обратился к адьютанту:
– Передайте радиограмму в части, что завтра на участке Барле – Биаш силами одного батальона должна быть произведена атака. Ваш батальон, майор, должен закрепиться в поселке и удерживать его. Нам необходима дорожная артерия, идущая через этот город. Оттуда мы сможем контролировать остальные пролегающие в долине дороги, занятые французами, и вести по ним огонь. Вас поддержит артиллерия и рота пехотинцев из трехсотого баварского полка.
– Генерал, я настоятельно вам рекомендую этого не делать, мои ребята слишком измотаны, чтобы вести наступление. – Речь Райнера переходила на эмоциональный тон. – Они в окопах уже две недели: вши, голод, дизентерия. Вы считаете, солдат в таком состоянии может идти в бой, когда максимум, на что он способен, так это высидеть в окопе и удержать свою винтовку?
Оберстлейтенант [3]Гайдер поддержал Плессена:
– Французы сами измотаны, господа. Мы обороняемся, а они атакуют. Они привыкли к нашим маленьким укусам, а нам необходимо нанести удар молотом, который они совершенно не ждут, а атаки на Биаш они уж точно не ожидают. Я бы послал не один батальон, а целую дивизию, с целью возврата поселка как очень важного стратегического пункта. Тогда и резервам будет куда легче.
Находившийся в штабе лейтенант Вельтман поддержал генерала Плессена и Гайдера и высказал свое мнение по этому поводу:
– Да, французы не готовы к нашей масштабной атаке. Воздушная разведка сообщила, что захватив наши позиции, французы не успели переоборудовать их для собственной обороны. В данный момент они только выстраивают дзоты и пулеметные гнезда. Так же перед их позициями отсутствует колючая проволока, что дает нам преимущество.
«Более глупого мнения в жизни не слышал», – подумал про себя Райнер.
Атмосфера в штабе накалялась. Райнер решил действовать другим методом:
– Господин генерал, сегодня утром одна из моих рот во время атаки потеряла 40 % численного состава. Нас скашивали как траву и поверьте, их траншеи оборудованы достаточно хорошо, – отрезал Райнер, отвечая не Вельтману, а Плессену, который в этот момент отвернулся к окну.
– Рота и батальон – это две разные вещи, майор. Вам, как офицеру, это должно быть понятно, – перебил лейтенант Вельтман. – Так же взгляните на аэрофотоснимки, сделанные сегодня утром. На них отчетливо видно, что перед французскими позициями отсутствуют заграждения из колючей проволоки.
«Кто-нибудь, заткните этого юнца, иначе я это сделаю сам», – Райнер чувствовал, как сосуды в его голове готовы лопнуть от напряжения. Подобного дилетантизма в военное время он не видел никогда. Он взял себя в руки и ответил:
– Проволочное заграждение не стреляет по солдатам длинными очередями. Пулеметные точки на позициях врага слишком хорошо вкопаны в землю.
Тыловые офицеры вроде Вельтмана, ни разу не нюхавшие пороха, всегда любят указывать своим боевым товарищам на их обязанности. Заметив незначительную ошибку, они сразу же начинают раздувать из нее чуть ли не поражение во всей войне, тем самым говоря: «Это я усмотрел такой провал, это моя заслуга». Желание показать свою значимость, а кроме демагогий с сигарой в зубах ничего больше не умеют. Лейтенант Вельтман был племянником генерала фон Ландсберга и был прислан по его поручению в генеральный штаб 9-го армейского корпуса. Парируя лейтенанту, внешне Райнер выглядел абсолютно спокойным, но душа его пылала – он был полон агрессии. Его злость выдало только покраснение на щеках, которое сам Вельтман не заметил. Райнеру жутко хотелось пригласить его в окопы, где бы тот посмотрел в глаза солдатам из бедных семей, где кусок хлеба дороже многих ценностей, где родной человек важнее денег и влияния. Где один солдат спасет жизнь другому, и ему будет все равно, из какой тот семьи, какого цвета кожи и вероисповедания. И в конце он попросил бы Вельтмана высунуть из окопа свой штабной зад, дабы удостовериться, что пуля прилетит быстрее, чем он успеет высунуть обе булки.
– Спасибо, лейтенант, когда я захочу выслушать мнение выпускника военной академии, я к вам обращусь, – ответил Райнер, посмотрев с презрением на Вельтмана.
– Не забывайтесь, майор, капитан Вельтман является официальным представителем генерала фон Ландсберга, и ваше поведение является оскорбительным, извинитесь немедленно, – повернувшись, сказал Плессен.
– Если лейтенант здесь по поручению генерала Ландсберга, сэр, то Вы должны были его проинструктировать, что он разговаривает с боевым офицером старше его по званию и находится в зоне боевых действий, а не на кафедре в аудитории. Я тоже не потерплю к себе такого отношения. В таком случае я сам имею право написать жалобу на имя генерала фон Белова, так как лейтенант находится в его армии и под его командованием, а не в доме своего дяди.
Капитан Вельтман не заставил себя ждать с ответом:
– Майор, ваши жалобы будут бесполезны, так как вы отказываетесь выполнять приказы офицеров старше вас по званию. – Говоря это, Вельтман взял в руки листок бумаги и внимательно цитировал написанное. – В вашем батальоне зафиксировано тридцать пять самострелов, что недопустимо для германской армии, и все это в течение одной недели. Просто фантастика какая-то! Также дисциплина батальона является худшей во всей второй армии. Для генерала фон Белова это будет очень интересно. Вы, майор, властелин собственной судьбы, и если желаете сломать себе карьеру офицера, то я не буду вам в этом мешать, а с удовольствием помогу.
– Господа, мы все издерганы, я предлагаю сделать перерыв. Майор Райнер, Вы можете быть свободны, отправляйтесь в расположение батальона и ждите приказа о наступлении. Данный приказ не обсуждается, – сказал Плессен, расставив все на свои места.
– Есть, генерал, – ответил Райнер, вытянувшись во весь рост по стойке смирно и багровея от ярости. Чувство несправедливости переполняло его, когда последнее слово оказалось за оппонентом, а не за Райнером.
Штаб 9-го корпуса располагался в бывшей усадьбе французского графа и представлял собой величественное здание, с колоннами при входе. Во дворе усадьбы майора уже ожидал автомобиль. Райнер спустился по мраморной лестнице во двор и сел на заднее сидение.
Оборонительные позиции батальона располагались в нескольких километрах от штаба корпуса. Машина доехала до траншей сорок второй дивизии, откуда майор окопами направился в расположение своего батальона. Окопная жизнь шла своим чередом. Артиллерийский обстрел, закончившийся, видимо, несколько минут назад оставил после себя драматичные следы. Свежие воронки от снарядов до сих пор дымились. Возбужденные солдаты носились по окопу в разные стороны, будто кто-то растревожил муравейник. Десятки человек начали собираться в траншее, сбиваясь в кучу и мешали Райнеру пройти. Все становились свидетелями, как прямое попадание снаряда разрушило блиндаж. Стены бывшего убежища были забрызганы кровью, а среди обломков в центре лежали окровавленные останки офицера. В другом конце лежало судорожно вытянутое тело второго. Таковыми были обычные будни на поверхности. В дальнем окопе взорвавшийся снаряд разбил бруствер, из которого вывалился труп двухнедельной давности.
