Кристи Филипс - Письмо Россетти
Произнесла она все это более нравоучительным тоном, нежели намеревалась. Вздохнув, она попыталась сменить тон; похоже, Гвен все больше заводилась от ощущения несправедливости и непонимания.
– Ладно, чтобы закончить с этим неприятным разговором раз и навсегда, – сказала Клер, – я готова принять твою версию о том, что ты просто забыла, что положила сережки в рюкзак. Но если б я позволила тебе выйти за дверь, тебя бы сразу задержали и мы опоздали бы на самолет, а я никак не могла этого допустить. Ну что, забыли, проехали?
Гвен не ответила, но надулась и сердито сопела, и настроение Клер от этого не улучшилось. “Вот почему я предпочитаю жить одна”, – подумала вдруг Клер. Чувства и переживания других людей порой бывают просто невыносимы.
Она развернулась в кресле и оглядела салон, вернее вторую его часть, через раздернутые шторы. Самолет был полон лишь наполовину. Они с Гвен летели в бизнес-классе, место Клер у окна справа, у Гвен – возле прохода. Черные кожаные кресла с высокими спинками стояли здесь свободно в несколько рядов. Они откидывались и превращались в шезлонги, а на полу были удобные приступки для ног. Совершенно очевидно, что Эдвард Фрай человек не бедный. Два билета первого класса до Италии, приобретенные за неделю до вылета? Должно быть, они стоили целое состояние.
Подошла стюардесса, наклонилась над Гвен.
– Всю электронику, пожалуйста, выключите и уберите. Пользоваться можно только после взлета, – с улыбкой произнесла она и выразительно покосилась на Клер.
Взглядом и улыбкой она сразу определила для себя статус Клер – нечто вроде мамаши/мачехи/тетушки-опекунши. И еще словно давала понять, что Клер слишком стара, чтобы пользоваться всеми этими электронными игрушками. Гвен сняла наушники, выключила плеер, затем нагнулась, достала рюкзак и стала рыться в нем с озабоченным видом человека, который ищет спасение от скуки на ближайшие восемь часов полета.
Клер достала из сумочки авторучку и книги, которые захватила с собой, и остановила выбор на “Истории борьбы с реформацией” Мармонта. Что ж, она может почитать, выписать кое-что для себя полезное. Пошевелила пальцами ног и решила, что можно снять туфли. Почитает немного, а потом попробует подремать. Вряд ли девчонка доставит неприятности в самолете.
ИМПЕРАТОР
15 сентября 1617 года
Мясо было жесткое, а вино – венецианцы называли его “малмси” – слишком сладкое на вкус Бедмара. Он в одиночестве обедал в личных своих апартаментах в посольстве Испании. Он ведь посол, черт побери, так почему его должны кормить той же дрянью, что и целый легион слуг внизу? Самое время поменять старого кастильца, с которым он прибыл из Мадрида, на хорошего шеф-повара, сведущего в местной кухне, хотя, конечно, изобретательность венецианцев во всех сферах жизни поистине не знает границ. Неделю назад он был на банкете в Ка-Барбариджо, где все блюда подавали позолоченными – фрукты, фазан, даже хлеб были покрыты тончайшим слоем сусального золота. Наверное, единственная вещь, которую венецианцы любят больше денег, – это пускать их на ветер. И пусть блюда показались ему странными, все равно они были куда вкусней теперешней его трапезы.
Он отодвинул поднос и вытянул ноги к камину. На полу возле него блаженно растянулся огромный волкодав, отблески огня танцевали на его медно-рыжей шкуре. Вид собаки всегда действовал на посла успокаивающе, он закрыл глаза.
Его апартаменты, находившиеся на самом верхнем этаже посольства, были единственным местом, где он мог найти мир и покой. Днем и ночью посольство просто кишело испанцами всех мастей, и каждый требовал у него внимания, защиты, помощи, покровительства. Иногда ему казалось, это самое оживленное место в Венеции – приемные и холлы полны людей, они или слоняются в одиночестве, или собираются в группы и перешептываются о чем-то, ждут аудиенции. Даже служа командиром полка Филиппа III, Бедмар не был так занят. Он специально снял виллу в сельской местности, чтобы ускользать туда время от времени, но толпы страждущих следовали за ним. И Бедмар поклялся, что когда станет наместником, то первым делом распорядится, чтобы в этот дворец никого не пускали.
Наместник Венеции. Приятные слова, и почти всегда они приносили ему глубокое удовлетворение. Венеция была единственной крупной частью Италии, не попавшей под господство Испании, и должна стать главной жемчужиной в ее короне. Ни один другой город не мог похвастаться богатствами, которыми обладала Венеция. И когда он станет здесь наместником, большая часть этого богатства перейдет к нему, а король, безусловно, сделает его герцогом.
Завоевание Венеции станет последним шагом в осуществлении мечты всей его жизни: восстановить загубленную репутацию семьи, вернуть ей прежнее высокое положение в обществе. На протяжении почти тридцати лет он исправлял урон, нанесенный фамилии ла Куэва его отцом, стремился вернуть утраченные богатства и земли. Годы ушли на то, чтобы занять достойное место при дворе, и вот теперь он всего в каком-то шаге от осуществления мечты, от получения всего, чего так страстно желал. Нет, поправил себя Бедмар, всего того, что принадлежит ему по праву. Но сегодня он с особой остротой ощутил опасность и непредсказуемость плана, который они задумали с герцогом Оссуна.
Если не получится раздобыть достаточно денег для армии и его людей, план этот может оказаться под угрозой. Французские корсары крайне неуступчивы в переговорах, и еще надо бы нанять несколько сотен новобранцев. Вот уже несколько дней он боролся с желанием написать королю и теперь понимал: откладывать больше нельзя. Но как и с чего начать? Прямая просьба тут не пройдет. Даже если король ответит благосклонно, его министр, герцог Лерма, обладает достаточной властью и влиянием на короля и сделает все, чтобы тот отказал Бедмару. Вражда и соперничество между этими людьми длились годы. Но можно составить письмо таким образом, чтобы король почувствовал насущную необходимость действовать, причем незамедлительно. Так, чтобы Лерма не осмелился открыто возразить королю. И тогда он получит все необходимое.
Бедмар поднялся и подошел к столу. Порывы ветра сотрясали оконные рамы, принося с собой запах затхлой воды каналов. Осень, а там и зима не за горами. Бедмар ощутил легкий приступ тошноты – от отвращения. Этот город, окруженный болотами, прорезанный бесчисленными каналами и протоками, гниет на корню. Даже величественные дворцы и площади источали дух разложения. Он словно навеки угнездился в каменных фундаментах и кирпичных стенах, пропитал собой филигранную лепнину, мрамор, мозаичные полы и роскошно обставленные, изукрашенные золотом комнаты. Уже не в первый раз Бедмар задавал себе вопрос: что двигало людьми, решившими возвести все это великолепие на болотах? Неужели это было сделано ради самой красоты как таковой? Он никогда не встречал людей, настолько озабоченных своим внешним видом, поверхностным лоском и блеском, а не внутренним содержанием.
“Весь этот город посвящен Венере”, – написал он королю вскоре после прибытия в посольство. Даже теперь, спустя годы, Бедмар не смог бы с уверенностью сказать, чем были продиктованы эти слова – презрением или восхищением. Разве это возможно, чтобы какая-то вещь притягивала и отталкивала одновременно?
Едва успел Бедмар занять свой пост в Венеции, как ощутил прежде неведомое чувство какой-то странной неуверенности в себе. Временами казалось, что он даже выглядит иначе, и маркиз с удивлением всматривался в знакомое лицо в зеркале. Вроде бы ничего в нем не изменилось, но он чувствовал себя другим человеком. Ведь долгие годы он был солдатом, за десятилетия привык к жесткой дисциплине и самоограничению, и вдруг в нем на удивление быстро проснулся аппетит к чисто венецианским эпикурейским удовольствиям – к еде, женщинам и всем прочим ловушкам и приманкам богатой жизни, от тончайших дорогих тканей до роскошной мебели. Сам он ни за что бы не признался в этом даже самому себе, но в Венеции он почему-то постоянно испытывал беспокойство. И продиктовано оно было пониманием того, что и сам он подвержен тем же слабостям, что некогда погубили его отца и опозорили фамилию.
Этот город постепенно завладевал им, он не мог отрицать этого факта. Ночами, видя на воде отблески фонарей гондол, слыша звуки музыки или низкий зазывный смех какой-то куртизанки, он вдруг ощущал лихорадочное волнение. Ему страстно хотелось вдохнуть мускусный аромат духов продажной женщины, ощутить пальцами шелковистую ее кожу, увидеть пару полузакрытых от страстного желания глаз, почувствовать, как губы, напоминающие бутон розы, нашептывают нежные непристойности ему на ухо. Да, что касается этих удовольствий и развлечений, Венеция явно превосходила любой другой из известных ему городов. И яркий пример тому – новая звезда среди куртизанок, Ла Сирена. “Венеция покрывает еду и своих женщин позолотой”, – подумал Бедмар и иронично хмыкнул при этой мысли. Впервые увидев ее, он даже отказывался верить, что женщина эта настоящая. Он принял ее за позолоченную скульптуру, изображавшую некую богиню с совершенными формами. И вот теперь, этой ночью, он буквально грезил о встрече с Ла Сиреной.
