Шаукат Сиддики - Божий поселок
— Кто?
— Это я — Рахман.
— Сейчас.
Ю
Послышались приглушенные голоса, и дверь открылась. Мальчики вслед за Рахманом вошли в дом. Пройдя через темную веранду, они оказались в комнате, скупо освещенной тускло горящей лампой. На кровати, закрыв глаза и поглаживая голову, лежал немолодой мужчина. Он был гол, не считая короткого, едва доходящей до колен набедренной повязки .
Рахман кашлянул, привлекая к себе его внимание, и непринужденно сказал:
— Я же говорил вам, Шах-джи, что ожидается улов.
Не открывая глаз, тот спросил:
— Где ты был все время?
— Приболел немного! — невинно улыбаясь, ответил Рахман.
— Ну и подлец ты! Вечно одно и то же! — зло проворчал Шах-джи и открыл глаза. Увидев Раджу и Ношу, он быстро спросил:
— Они Ъ тобой?
— Да! — подморгнул ему Рахман.— Бедняги сбежали из дому, в городе нет никого — ни родных, ни знакомых. Я взял их с собой. Оставьте у себя, пригодятся.
Шах-джи в ответ только хмыкнул и внимательно оглядел мальчиков.
— На вид они кажутся ничего,— удовлетворенный осмотром, сказал он.
— Намучились они! —снова заговорил Рахман.— Пристройте их к делу, так они по гроб будут вам благодарны.
— Когда вы приехали в Карачи?—обратился Шах-джи к мальчикам.
— Сегодня,— едва слышно сказал Раджа.
Шах-джи повернулся к Рахману:
— Так оставь их у меня.
— Я их для этого и привел.
— Хорошо! — улыбнулся Шах-джи.— Я верю тебе.— Он повернулся к ребятам:—А вы ели что-нибудь?
Они стояли молча. Шах-джи сказал, обращаясь к слуге:
— Эй, Дулле, принеси-ка ребятам что-нибудь поесть из ресторана.
Слуга, поклонившись, вышел.
— Да завтра же освободи для них угловую комнату.
А сегодня уложи где-нибудь! — крикнул Шах-джи ему вдогонку. Затем снова повернулся к ребятам: — Идите с ним, идите! Хорошенько поешьте и выспитесь. Разговаривать будем завтра.
Мальчики молча вышли вслед за Дулле.
— Ну теперь говори, сколько ты хочешь? — обратился Шах-джи к Рахману.
— Придется вам, дорогой, отсчитать мне двадцать сотенок. Клянусь богом, хорошие ребята!
— Не болтай глупостей! Больше тысячи я не дам.
— Да вы что, Шах-джи? Так не пойдет. Зовите их обратно, они еще не успели попробовать в вашем доме хлеб-соль.
— Имей совесть! Дерешь шкуру самым наглым образом, смотри, как бы это тебе не вышло боком.
— Поэтому-то я и не появлялся у вас! — плаксиво протянул Рахман.
— Хватит! Не кривляйся, накину еще*'сто.
После долгих препирательств Рахман уговорил Шаха-
джи заплатить полторы тысячи рупий. Сто он получил сейчас же, остальные Шах-джи обещал отдать через два дня.
Рахман ушел. Шах-джи сидел один, о чем-то глубоко задумавшись. Вскоре вернулся Дулле.
— Накормил? — спросил его Шах-джи.
— Да, господин!
— Ну-ка позови их сюда.
Дулле быстро вышел и привел мальчиков.
— Досыта наелись?—приветливо спросил их Шах-джи.
— До отвала! —впервые за все время заговорил Ноша.
— Да у тебя тоже, оказывается, язык есть! — засмеялся Шах-джи.
Ноша смутился. Шах-джи был в отличном настроении.
— Будете Чс.д пить?—обратился он к ребятам. Они согласились.
— Дулле, принеси чай!
Радже очень хотелось закурить.
— Шах-джи, закажите и одну сигарету,— попросил он.
— О, да ты и куришь?!—снова засмеялся Шах-джи.— Принеси ему пачку сигарет,— приказал он Дулле.
Мальчики стояли с радостными лицами.
— Еще чего-нибудь хотите?—спросил Шах-джи.
Они отрицательно замотали головами.
Шах -джи еще раз оглядел их — одежда на обоих была грязная и рваная. Раджа — босиком, у Ноши из одного ботинка торчали пальцы.
— А смена белья у вас есть?
— Нету.
— Так, так!—сочувственно протянул Шах-джи и снова приказал Дулле: — Завтра купи на базаре материю для рубашек и штанов. Закажешь портному, и чтобы быстренько сшил. У сапожника купи две пары сандалий и шапки. Одень их, как навабов, Дулле!
Бог знает, что бы он еще заказал для них, если бы не раздался стук в дверь. Послышались тяжелые шаги, топот. Шах-джи сидел, напряженно вслушиваясь, затем приподнял край дхоти и с ожесточением почесал бедро.
— Ну, идите спать! — сказал он ребятам.— Эй, Дулле! Покажи, где им лечь.
Раджа и Ноша вышли из комнаты.
Ill
Исчезновение Ноши взбудоражило весь дом.
Он не вернулся ни ночью, ни рано утром.
— Где же шляется этот паршивец?—возмущалась Разия Бегум.
Но кто мог ей ответить на этот вопрос? И она снова принималась ругать сына. Настало утро. Анну, собрав книжки, отправился в школу. Жизнь в переулке шла своим чередом: громко переговаривались прохожие, подняли
возню дети. Но Ноши по-прежнему не было. Разия Бегум перестала ворчать, теперь она всерьез заволновалась, при каждом шорохе оглядывалась на калитку. Ноша никогда не пропадал так долго. Разия Бегум вспоминала вчерашний разговор. «Как бы он действительно не убежал куда-нибудь»,— со страхом думала она, не решаясь поделиться своей догадкой даже с Султаной. Мать боялась признаться самой себе, что виновата в его исчезновении. При этой мысли она снова начинала ругать Ношу: «Заставляет столько переживать и нервничать, паршивец! Бродяжничает бог знает где!»
Настал полдень. Работа валилась у нее из рук, она вздрагивала, услышав голоса в переулке, тревожно поглядывала на дверь. Начала волноваться и Султана.
Обе строили разные предположения, и чем дальше, тем нелепее и страшнее.
Вернулся из школы Анну, и Разия Бегум тотчас послала его искать Ношу.
Через час он вернулся — весь в пыли, усталый и голодный. Разия Бегум бессильно опустилась на стул, увидев его одного, потом, пересилив себя, подала ему поесть, сама даже не притронулась к еде, ушла в комнату и прилегла.
Под вечер к ним заглянул Салман. Разия Бегум рассказала ему об исчезновении Ноши. Захватив с собой Анну, Салман отправился на поиски. Где только они ни побывали. Расспросили всех мальчишек из переулка — никто ничего не знал. Спрашивали они и Шами, но он побоялся сказать правду, заявив, что не видел Ношу уже целую неделю. Долго они еще ходили с места на место. Стало совсем темно, зажглись огни, но Ноши нигде не было.
Салман с Анну вернулись ни с чем. Разия Бегум, сидя на веранде, не могла сдержать рыданий, из комнаты доносились всхлипывания Султаны.
Посидев немного, Салман ушел. Анну уснул в углу, прислонившись к стене, а Разия Бегум и Султана так и не ложились.
Ночная темнота окутала все вокруг, замерли шаги прохожих, лишь лай собак да вой шакалов изредка нарушали тишину, нависшую над домом, который казался обезлюдевшим, словно в нем воцарилась смерть. Голос Разии Бегум неожиданно разорвал эту гнетущую тишину:
— Помолимся богу, дочка!
Она вытерла слезы, совершила омовение, переоделась и, расстелив коврик, начала молиться. Султана тоже совершила омовение и опустилась на колени рядом с матерью. Кончив молитву, Разия Бегум долго не могла подняться, со слезами моля бога вернуть ей сына.
В полночь Разия Бегум вместе с Султаной вышли во двор и. обнажив головы, снова долго молились.
— О боже! Как я несчастна!—сквозь рыдания убивалась Разия Бегум.— Пожалей одинокую вдову, верни сына! Нет у меня никого, не на кого опереться! Никого! Никого!
Султана вторила ей.
В небе, как слезы, мерцали звезды. Начинало светать. Звезды постепенно меркли, ветер становился прохладнее, выпала роса, а обе женщины все еще стояли во дворе с непокрытыми головами и молили всевышнего о пощаде.
Прошло несколько дней. Разия Бегум совсем обезумела от горя. Она или сидела молча, или начинала тихо причитать: «О боже, я не знаю, где мой сын! Что же это будет?!»— А порой принималась ругать себя.
С каким трудом она вырастила Ношу! После Султаны у нее было еще два сына, но они умерли, не дожив и до полутора лет. Ноша тоже рос хиленький. Что только она ни делала, чтобы выходить его.
Беда не приходит одна. На голову свалилось еще одно несчастье — на табачной фабрике объявили забастовку, и она потеряла заработок. Бедна'я женщина совсем растерялась. Что же теперь будет?
Через несколько дней семья узнала, что такое голод. Нияза в городе не было, он уехал по делу в Кветту. Салман, правда, заходил к ним довольно часто, но и он был чем-то очень озабочен — одет небрежно, волосы отросли, в глазах скрытое беспокойство. Чаще всего он молчал, а если и заговаривал, то только об Анну. Он хотел устроить мальчика в какую-нибудь хорошую школу, по окончании которой он мог бы поступить в колледж. Если Анну бывал дома, Салман расспрашивал его об учебе, заставлял почитать вслух. Иногда Салману удавалось перекинуться взглядом с Султаной. В эти мгновения он испытывал какое-то необыкновенное блаженство, словно вдыхал тонкий и нежный аромат цветов, от которого кружилась голова.
