Отто Штайгер - Избранное
— Да, в деревне зимой хорошо! — воскликнул я. — А в городе — нет, зимой в городе мне тоже не нравится, — И добавил: — Я тоже вырос в деревне.
Бетти была изумлена.
— Ты? Вот не подумала бы, ты такой… такой важный!
До дома Бетти было далеко, но я этого не заметил. Наконец она сказала:
— Ну вот, здесь я живу.
Мы стояли перед унылым серым домишком.
— Ах, — протянул я, — значит, ты живешь здесь!
Вдруг я сообразил, что больше не увижу ее, если мы не договоримся сейчас о новой встрече. И, хотя у меня сложилось впечатление, что я ей понравился, все же мне трудно было найти нужные слова.
— Где ты, собственно, работаешь? — спросил я и узнал, что она официантка в одном из тех кафе без крепких напитков, которые в то время только еще начали входить в моду.
— Можно мне как-нибудь вечером зайти туда?
Она рассмеялась:
— Не могу никому запретить. Но у нас бывают большей частью рабочие, и я не знаю…
— О, — перебил я ее, — это ничего не значит!
А про себя подумал, что при моих-то манерах да в хорошем костюме, с перчатками и тростью, мне нетрудно будет затмить любого рабочего. Я спросил Бетти, когда ей было бы удобнее, чтобы я зашел, и она ответила, что ей безразлично. Только это должно быть до одиннадцати — в этот час кафе обычно закрывается.
Она, похоже, не так уж жаждала моего посещения, а напротив, говорила довольно холодно, и я тоже решил не показывать, как меня радует возможность снова увидеть ее.
— Что ж, как-нибудь зайду, — сказал я. — Может, на этой неделе или на следующей, точно я еще не знаю.
— Хорошо, — сказала Бетти и стала искать ключ. — А теперь я пойду. Спокойной ночи!
Она подала мне руку.
Я взял ее и вежливо сказал:
— Спокойной ночи, Бетти!
У меня даже и мысли не было поцеловать эти губы, устало улыбавшиеся мне. Бетти была совсем непохожа на женщин, которых я до тех пор знал.
Бодро шагая домой — а мне предстоял целый час пути, — я еще раз припомнил весь вечер, особенно возвращение с Бетти. И если в присутствии девушки я был односложен и вообще похож на чурбан, то теперь мне приходили в голову самые изящные обороты речи, и я вел с ней изысканный разговор в том стиле, какой усвоил у доктора Альта.
Тогда я еще не думал о том, чтобы жениться на Бетти. Все же я знал, что первый раз в жизни люблю. Эта страсть завладела мной внезапно, с неукротимой силой и преобразила для меня луну, облака, весь мир. Пошел снег, ветер бросал мне хлопья в лицо. Я зашагал быстрее, но не затем, чтобы поскорее очутиться дома, — напротив: я сделал большой крюк и, помню, порядочную часть дороги бежал. Только так, казалось мне, я мог справиться с бурей, бушевавшей в моем сердце.
Я любил! Я ощутил это в тот самый миг, как Бетти попрощалась со мной. И теперь я не мог ни о чем думать, ничего чувствовать, кроме этой любви. Я блуждал по незнакомым улицам, размахивая тростью, словно это был кнут. Снег бил мне в лицо, распахнутый плащ трепетал на ветру, как флаг, но я неизменно видел перед собой милую девушку с карими глазами и серьезно улыбающимся ртом.
Когда наконец я добрел, усталый, до своего дома, бледный рассвет уже крался по улицам. Там и сям за занавешенными окнами горел свет. Наверно, многие женщины, подобно моей матери, уже варили кофе. В постель ложиться не стоило, да у меня и охоты не было. Я сел на диван. Мою сладкую упоенность начали отравлять первые капли ревности и сомнения. Что, если Бетти меня не любит? Что, если она принадлежит другому? При ее внешности это, конечно, было возможно, даже вероятно. Я готов был бороться за нее, совершать гигантские подвиги, но прежде всего, подумал я, непременно нужно будет взять ее из этого кафе и найти ей другое место.
Каков мог быть ее друг? Большой, сильный, как я? И чем он занимается? Может, это рабочий, тогда отстранить его, пожалуй, будет не так уж трудно. Но и я должен наконец добиться лучшего положения. Вот уже почти десять лет я выполнял одну и ту же работу, и, пусть мне за нее хорошо платили, я все-таки знал, что о дальнейшем повышении в моем отделе нечего было и думать. Манящая цель моих юношеских лет: сделаться самостоятельным, работать на себя, а не на чужой кошелек, шагать вперед, стать богатым и могущественным — вновь возникла предо мной во всей своей силе и заманчивости. В годы войны, когда мысли мои были заняты военной карьерой, я о ней почти забыл. Тогда я радовался тому, что работаю у предпринимателя, который, несмотря на мои отлучки, связанные с прохождением военной службы, учебой в офицерской школе, не увольняет меня. А после смерти матери ничто уже меня не воодушевляло. Правда, иногда — просто из упрямства — я делал попытки выдвинуться, но каждый раз вскоре чувствовал, что крылья мои ослабли и больше не выдержат полета к солнцу. Бетти вовремя вошла в мою жизнь. Она не дала мне превратиться из гордого орла с высоким полетом мысли в почтенную курицу, которая каждый день честно кладет ожидаемое хозяйкой яичко, а иногда даже хлопает крыльями, правда не затем, чтобы взлететь, а лишь для того, чтобы избавиться от насекомых.
Сидя на диване в ожидании утра и думая о Бетти и о своем будущем, я вдруг понял, что у меня опять есть основание стремиться вперед и пробиваться кверху. После бессонной ночи меня знобило в нетопленой комнате, а голова гудела от выпитого вина, но при всем том я чувствовал, как во мне крепнет решимость. Впервые за много лет я снова бесстрашно смотрел в лицо будущему.
«Я должен добиться самостоятельности, — говорил я себе. — Я не создан быть мелким служащим».
У меня была врожденная способность ухватывать главное, я тотчас же начал строить планы и намечать пути.
В то же утро я отправился к господину Блейбтрею и попросил его перевести меня в другой отдел. Он, видимо, был удивлен.
— В чем дело? Чем вы недовольны? — спросил он.
У меня были свои соображения, но я не мог говорить о них. Поэтому я ответил:
— Должностью я вполне доволен. Но хотел бы заниматься чем-нибудь более сложным. То, что теперь делаю я, может делать и другой. Кроме того, там я не вижу больших возможностей для продвижения.
В конце концов мы поладили на том, что с весны я начну работать в отделе корреспонденции. Но прежде должен обучить своего преемника.
Таким образом, я добился желаемого и еще раз убедился, что цели достигает тот, кто стремится к ней, не зная усталости. В отделе корреспонденции я получил полное представление о том, как построено предприятие в целом. Я познакомился с клиентами и поставщиками и научился держать себя с ними.
Глава десятая
Я любил и опять знал, чего я хочу. Весь день я работал спустя рукава. Когда же наконец часы пробили шесть и я мог собираться домой, мне вдруг стало тоскливо. Передо мной был долгий вечер, и я не знал, как его провести. Я горько сожалел, что вчера, прощаясь с Бетти, так небрежно сказал: «На этой неделе или на следующей». Как я выдержу теперь? Это было трудно, просто невозможно.
Поужинав, я вышел на улицу и, добравшись до кафе, долго раздумывал, входить или нет.
«Ты сказал «на следующей неделе» — значит, так и должно быть!» — внушали мне гордость и благоразумие. Но другой голос нашептывал: «Еще десять таких дней, как сегодня! Представляешь? Почему ты не хочешь войти? Боишься, как бы она не заметила, что ты ее любишь? Что ж из того?»
Пока я нерешительно прохаживался по улице, не удаляясь, однако, от кафе настолько, чтобы потерять его из виду, двери все время открывались, впуская и выпуская посетителей, большей частью молодых рабочих, без пальто и шляп. А я стоял тут же в безукоризненно сшитом костюме и плаще, с перчатками и тростью и завидовал молодым парням, которые, смеясь и болтая, входили и выходили.
Я прождал около часа, но, так и не осмелившись войти, решил вернуться домой. Однако предпринял попытку разглядеть Бетти сквозь щель между оконными занавесками. Но и это не удалось. Разочарованный и печальный, поплелся я прочь. На обратном пути вдруг вспомнил, что у Бетти сегодня свободный день, и это настолько меня утешило, что я даже принял решение: «Не пойду раньше будущей недели».
Но уже на следующий вечер я стоял на том же месте и ждал, не знаю чего. Я сам себе казался странным и поэтому думал, что и другие должны находить меня странным, и мне было стыдно. На четвертый вечер я наконец взял себя в руки и, затаив дыханье, с мужеством отчаяния вошел в зал. Было еще рано, и почти за всеми столиками сидели посетители. Кое-кто из них удивленно взглянул на меня с тем вялым любопытством, какое в завсегдатаях возбуждают новые гости. Но потом они спокойно продолжали жевать.
Не осмеливаясь поднять глаза, я быстро снял плащ, сел за свободный столик, поспешно развернул специально припасенную газету и сделал вид, что читаю.
— Что прикажете подать, сударь? — спросила официантка.
