Паула Уолл - Последнее слово за мной
Когда Лидия услышала, как грузовичок Буна протарахтел мимо по дороге, она с силой выдернула сорняк из земли, изорвала его в мелкие клочки и кинула в тачку.
*На следующий день, как только Бун Диксон вывернул на подъездную дорожку ее дома, Лидия уехала. Добравшись до ближайшей улицы, она нажала на тормоз и осталась сидеть в машине. Человеку, который больше всего на свете любит делать покупки, убить время в Липерс-Форке было нелегко.
Стоило домработнице сообщить Энн Лестер, что в гостиной ее ожидает Лидия Монтгомери, как настроение у хозяйки резко испортилось. Никто так не выводит снобов из себя, как те, кто может их переснобить. После последней встречи с Лидией Энн решила навсегда покончить с состязаниями в снобизме и с тех пор всячески их избегала.
Она могла воспроизвести по памяти все до единой шпильки, которые подпустила в разговоре Лидия, и даже завела привычку каждый день повторять про себя этот список, чтобы не терять боевого духа.
«Такие платья считались в Бостоне очень стильными… в прошлом году». «Одна нитка жемчуга на шее — это так… экономно». «Бревенчатый дом у озера — это так… старомодно».
— Передать ей, что вы неважно себя чувствуете? — шепотом спросила домработница.
Больше всего Энн хотелось послать Лидию ко всем чертям, но истинная южанка никогда не оскорбит гостя. Даже если к ней неожиданно нагрянет сам дьявол, южанка предложит ему остаться на ужин и быстренько испечет «Дьявольский торт».[17]
— Какой приятный сюрприз! — воскликнула Энн Лестер, вплывая в гостиную с улыбкой, напоминающей половинку ананасового кружочка из компота, застывшую в персиковом желе.
— Я просто проезжала мимо, — сказала Лидия, наклонившись и разглядывая коллекцию фарфоровых яиц, тщательно расставленных Энн в антикварном серванте, — вот и решила заскочить.
От дома Монтгомери до Лестеров было рукой подать. Можно было практически стоять у открытого окна в лестерской спальне и, протянув руку, выключить лампу на крыльце у Лидии (Энн и впрямь порой рассматривала такую возможность).
Однако Лидия никогда прежде не «заскакивала», более того — ее ни разу и не приглашали.
— Вы тоже коллекционируете яйца? — поинтересовалась Энн, вынимая богато украшенную вещицу из подставки.
Бережно раскрыв яйцо, она сунула его под нос Лидии — пусть завидует.
Большинство яиц в коллекции Энн Лестер, как и вообще большая часть имущества Лестеров, были «приобретены» во время Великой депрессии. «Дочери Конфедерации»[18] и понятия не имели, что первые Лестеры, добравшиеся до Нового Света, были пиратами. Сбежав из Северной Каролины, они переселились в Теннеси и тут, привязанные к земле, вынуждены были заняться банковским делом. Таков был естественный ход эволюции.
— Это Фаберже? — поинтересовалась Лидия, разглядывая яйцо.
— Ну-у… нет.
Лидия со вздохом отвернулась, и самый дорогой экспонат в собрании Энн Лестер вдруг словно бы обесценился.
Держа в руке чашку, Лидия вяло бродила от картин к фарфоровым птичкам. Она любезно согласилась посмотреть, какую ткань Энн выбрала для штор, еле скрыла зевоту при виде обоев и приподняла бровь, когда ей показали бронзовую статуэтку Ремингтона.[19] Но взгляд Лидии во второй раз вернулся к вазе с каллами, Анн Лестер поняла, что рыбка попалась в сеть.
— Уж не знаю, сколько раз можно твердить домработнице, чтобы она ежедневно выкидывала старые цветы, — пожаловалась Энн.
— Выкидывала? — эхом повторила Лидия.
Схватив великолепные, безупречные цветы за стебли, Энн швырнула их в камин.
— Люблю, чтобы мне каждое утро приносили только что срезанные цветы, — пояснила она, отряхнув руки.
— Только что срезанные?
— Прямо из сада.
— У вас растут лилии?
— Так и лезут из земли, будто сорняки, — Энн небрежно отмахнулась. — Захватили почти весь сад. Помнится, моя мама говаривала: «Лишь у того, чье сердце изо льда, в саду не будет лилий никогда».
Женщины обменялись улыбками.
— Ну, что ж, моя дорогая, — произнесла Энн Лестер, вставая, — я очень рада вашему визиту, однако мне пора идти на собрание.
— Собрание? — Лидия отпила глоточек чаю.
— Я состою в Благотворительной организации женщин-христианок. Мы должны обсудить ежегодную рождественскую ярмарку.
— Ярмарку?
— Собираем средства в пользу бедноты.
Лицо Лидии было непроницаемым, как у спящей кошки. Энн гадала: то ли соседка не одобряет сбор денег при церкви, то ли вообще не знает, что значит «беднота».
— Я отвечаю за закуски.
— Закуски?
— Например, будербродики-канапе с курицей и салатом с орехами пекан. Нужно еще непременно обрезать корочки.
Энн нервно крутила на шее одинокую нитку жемчуга и жалела, что ее кухарка не кладет в салат более дорогой миндаль вместо пекана.
Лидия поглядела в окно. Грузовичок Буна Джексона всё еще стоял возле ее дома.
— Хорошо, — сказала Лидия, опуская чашку на блюдечко, — тогда я возьму на себя чай.
Энн Лестер от неожиданности даже задержала дыхание.
— Вообще-то, — наконец выдавила она, — мы собирались подавать фруктовый пунш с апельсиновым мороженым.
Лидия выгнула бровь, хозяйку дома от этого взгляда чуть кондрашка не хватила.
— Что ж, — заключила Лидия, надевая перчатки, — этим я тоже могу заняться.
*Когда Лидия вернулась с собрания Благотворительной организации женщин-христианок, Адам сидел перед пылающим камином. На дворе была середина июня, и в комнате стояла такая жара, что все плавилось. Но Адам, разумеется, растопил камин не для тепла.
— Новая заслонка, — с гордостью объявил он, двигая кочергой поленья, — действует просто отлично!
Лидия была неприятно поражена, тем, что для Адама нет никакой разницы: починил ли он что-то сам или заплатил за починку другому. Почему-то это неимоверно ее раздражало, хоть она и не знала, почему.
Глава 16
— Эй, полегче, док! — отпрянул Бун.
Со времени его последнего визита к Адаму прошел почти месяц — своего рода рекорд.
— Барный табурет, — ответил Бун на вопрос, как это произошло.
— Похоже, трещина, но перелома нет, — заключил Адам, бережно ощупав черно-фиолетовую грудную клетку Буна. — На всякий случай сделаем рентген.
— А что, от рентгена мне станет лучше?
— Нет, это вряд ли.
— Так зачем я буду тратить время и деньги? Перебинтуйте потуже, да и дело с концом.
Адам не уставал поражаться телу Буна. Подобный удар надолго отправил бы обычного человека в больницу. Но Бун Диксон был сложен, как танк.
— В ближайшую пару недель не поднимайте никаких тяжестей, — велел Адам, перебинтовав ребра Буна, — и держитесь подальше от «Деревенского клуба бедняков».
Бун, морщась, медленно слез со смотрового стола.
— Сколько я вам должен, док?
— Вчера, — промолвил Адам, намыливая руки, — когда я зашел в спальню и щелкнул выключателем, тот заискрил похлеще фейерверка в День независимости.
— Сдается мне, вам нужен электрик, — сказал Бун и, скривившись, натянул рубашку.
— Даже обои загорелись.
— Может, я лучше расплачусь с вами наличными?
— Отлично, — кивнул Адам, вытираясь полотенцем, — а когда почините выключатель, я могу вам их вернуть.
— По-моему, если вам кто и нужен, так это Дэнни Бейкер, лучший спец по электричеству на три ближайших округа.
— Я уже приглашал его взглянуть на проводку, а всё как горело, так и горит.
Уперев руки в бока, Бун уставился в пол.
— Подумаешь, всего-то небольшой ремонт, — уговаривал его Адам, недовольный внезапными капризами. — Я же не на войну вас посылаю.
*Когда в парадную дверь забарабанили, Лидия еще лежала в постели. Она заворочалась на шелковой подушке и поглядела на часы. У домработницы был выходной, значит, дверь никто не откроет. Кухарка занималась только стряпней. Садовник — только садом. А что делают остальные люди, околачивающиеся вокруг дома, она вообще понятия не имела. Она не знала даже, состоят они на жаловании у мужа или нет. Зато Лидия точно знала одно: сама она дверь открывать не станет. Она вперилась в потолок и стала ждать, когда стук прекратится.
Но он не стихал.
Если Бун и удивился при виде Лидии, распахнувшей ему дверь в одной ночной рубашке, он не доставил ей удовольствия и ничем не выдал своих чувств.
— Сейчас без четверти семь, — ледяным тоном промолвила она.
— Я начинаю работу в семь, — сообщил Бун, бесцеремонно протиснувшись в коридор.
Лидия застыла в дверях, словно ледяная скульптура в шифоновом инее. Подбородок вздернут, спина выгнута дугой, она, сощурившись, разглядывала вошедшего с таким видом, будто он был всего лишь жалкой букашкой.
