Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Айя!.. Сладко!..
Но устал я…
…Аллах!..
Скоро скоро будет Большая Война и Времена Последние…
И мир станет одним кладбищем и все усопшими и зачем тогда скорбный тяжкий промысел мой?..
И зачем тогда тяжкие Весы Судьбы мои?..
И не станет тогда этого света и иного..
И не станет Ада и Рая, меж которыми я кочую влачусь с Весами с червями Моими…
Аллах!.. где Времена Последние Твои?..
Аллах!.. где Большая Война сладкая последняя Твоя?..
А земляные черви выползают наружу к ненастью…
Гляди гляди Павел Иудей-Хайтун-Аминодав! гляди на червобитный червобойный лик мой на червивое червобойное тело мое!
И оно сокрыто платиновой паранджой, но оно полно червя!..
Оно кишит червем!..
Оно собранье червей!..
И я отрываю отдираю отлепляю отнимаю их от тела своего и насылаю на тварь всякую и на человеков…
И я открываю отнимаю их от тела своего зудящего болящего и насылаю на человеков иначе черви съедят победят разрушат меня но новые черви младые роятся нарождаются от тела моего и нет покоя мне…
И Азраил глянул на Павла-Иудея ликом лицом седого печального камня.
И у Азраила была кудрявая несметная непроходимая борода таджикских калайдаштских виноградников.
И Павел-Иудей сказал:
— Азраил, у тебя борода-муравейник густой ярый кишащий и она жалит!..
И борода-муравейник жалит кусается и ты маешься Ангел!..
И Азраил сказал:
— Да. Маюсь…
И борода моя — муравейник жгучий тесный лесной кишащий, а тело мое собранье живых червей…
Но так хотелось Аллаху.
И муку свою и червей моих я на всякую тварь насылаю…
И мукой своей и червями обильными своими я делюсь с земными человеками и тварями и на миг освобождаюсь…
Айя!..
И Азраил ставит на свежую нежную могилу Пасько-Корыто Весы Судьбы Весы Добра и Зла Весы Весы Бессмертья, которые он брал у обычных базарных торговцев Джимма-Кургана, и которые сильно и криво лгали, обманывая покупателей, но в его руках они превращались в истинные Весы Жизни и Судьбы.
И Азраил ставит Весы Судьбы на могилу Паско-Корыто…
…А я?.. Где я?.. Что я?.. Отрок Тимур-Тимофей?..
Я на пустынном кладбище, с которого живые уж ушли, оставив меня одного и Павла…
…Я гляжу на Ангела и Павла-Иудея-Хайтуна-Аминодава дынноголового друга детства моего…
Я гляжу таясь из тесной пенной кладбищенской миндальной рощи рощи рощи…
Роща забытая кудрявая стоит цветет течет над могилами, над гробами…
…И Азраил берет от тела своего от глубин колодезных прохладных платиновой паранджи своей горсть ярых кудрявых вьющихся червей ливневых глиняных несметных густых…
И Азраил берет от мученого траченого тела своего горсть спелую червей и сыплет их на одну Чашу Весов…
И чудится мне из тайной могильной цветущей слепой миндальной равнодушной рощи моей, что персты Ангела — те же черви быстрые умелые…
Но Весы Судьбы но Весы Пасько-Корыто недвижны.
И одна Чаша Весов опущена в могилу Пасько-Корыто, а другая Чаша стоит в небе сизом кладбища высокая…
…Уже вечер на кладбище…
Долгий…
Дивный…
Чудовый…
Вечер предчувствий наитий прозрений загробных…
Господь!..
Чую!..
Чаю воскресенья мертвых…
…Уже вечер на кладбище и бродят сизые млечные родимые сумерки…
И чудится мне, что Весы Судьбы в сумерках разрослись необъятно…
И от луны стали серебряными певучими летучими высокими…
И Чаша Червей стоит высоко в небе и Азраил возрос необъятно и стоит в небе…
А Чаша Пасько-Корыто стоит в могиле его в земле его последней…
И много червей надо, ибо молодо яро тело Пасько-Корыто ибо умер он до срока…
И Ангел сыплет горсти червей радостно сладко отрывая отлепляя отдирая их от тела своего и тогда Чаша Червей медленно колышется и движется движется движется вниз от неба к земле к земле к земле неудержимо…
И восходит к небесам к плеядам серебристым Чаша Душа Пасько-Корыто от земли от могилы…
…Ангел Ангел Азраил ночь ночь нощь нощь нощь уже на кладбище (а на кладбище всегда нощь! Да Ангел?)
Ангел Ангел Нощи Азраил да положи на его Весы две его ноги — и все! все! все твои Черви не перетянут не пересилят их!..
Да Азраил!
Да Владыка Червей непобедимых!..
…Я кричу из ночной миндальной рощи что ли?..
Я шепчу из миндальной рощи что ли?..
Созвездие Весов плывет грядет стоит над кладбищем что ли?..
Одна свежая могила на кладбище что ли?..
Ой ли?..
…Поэт… дитя… вечный лобастый молочный теленок отрок…
А кто не умалится до дитя — не войдет в царствие Божье…
…Мы бредем бредем бредем с Павлом-Иудеем по кладбищу по роще миндальной.
А роща вешняя невинная цветет и ночью и не знает что она на кладбище…
…Поэт, ты слепая цветущая миндальная роща на кладбище?..
Поэт, ты не знаешь, что окрест тебя погосты мазары кладбища?..
Поэт — ты певец апостол мудрости?..
…Нет, я певец печали, ведь в мудрости нет ни радости, ни печали, а мне печально…
…Поэт, ты Пророк?..
…Нет, Пророк — это олень в гоне в страсти в сласти телесной, это мудрец во гневе, а я певец печали…
…Осенней слезной осенью туманной туманной
туманной
Я рисую рисую журавля зимушника домушника
на бумаге на бумаге на бумаге…
Но он все улетает улетает улетает…
…Да.
Я поэт печали…
Я поэт кладбища…
Я роща кладбища…
И!..
…Ветер вешний кроткий тронул наклонил
цветущую прибрежную алавастровую
алычу над рекой
Как кумган кувшин с пенным избыточным
блаженным бухарским вином вином вином
И пролилась и полилась осыпалась летучими
лепестками в реку алыча как кувшин
хмельной святой…
О…
…И ты поэт печали?..
…Вечерней порой в тихой вешней луже
Раздумья жабы перед бедствием вселенским
Чу!..
О чём ты жаба?..
…И ты поэт печали?..
Ты?..
…А в августовскую щедрую нощь
Поэт вышел из дому с большим темным
совиным зонтом в руках…
Зачем тебе зонт, поэт?
Ведь нощь ясная окрест?
От звездопада!..
Ведь в августе серпене стоят летят большие
звездопады звезд урожаи!..
И поэт улыбался…
…Я умру в одиночестве
Меня проводят только ласточки на
кладбище…
Я их кормил лепешкой в дни последние мои…
…Тимур-Тимофей и ты поэт печали?..
Душа поэта — это глаз око с вечносидящей таящейся в нем
ядовитой сладкой жгучей соринкой
И она слезится, плачет, страждет душа сия…
И мир — лишь сладкая соринка в очах божьего певца поэта
в очах пресветлых улыбчивых а страждущих?..
…Тимур-Тимофей и ты поэт печали?..
И ты уходишь навек до срока своего в волны Кафирнихана-Ада?..
И ты воспоминаешь жизнь свою?..
Воспоминаешь?..
…Да. Воспоминаю.
И в льняной рубахе друида я бреду в лесах моей юности…
О Будда!..
И в брезентовых сырых тапочках и сатиновых шароварах я бреду бреду веселый в той дальной дальной дальной миндальной роще роще…
…О поэт!.. О отрок!..
О молочный очарованный травяной первотеленок!..
И твои новорожденные шаткие шалые слепые слизистые ноги уж тронуты первой земной святой дрожью!..
О сладко! боже!..
…О поэт! и ты отдаешь свои песни людям
неслышно, тайно,
Как отдает летучие лепестки прибрежная
алавастровая алыча ветру и реке,
Как отдает вечному ветру свой сладкий
кроткий божий дух скоротечный
безымянный куст шиповника у дороги…
О летучие святые хрупкие лепестки!..
О бабочки души!..
…Поэт! и ты алыча приречная?
И ты куст шиповника придорожный?
И ты певец певун тайный язык родник безымянный немого народа?..
И ты родник немого леса и ты язык немого бражного народа?..
…Да… Аааааааа…
Ау!..
Ай дальны сладки лепы пенны времена…
Ах!..
Когда свята Русь была…
…И вот вот вот мы бредем с Павлом-Иудеем по миндальной кладбищенской роще роще роще роще роще роще роще…
Нощь уже…
Нощь на кладбище…
Нощь в роще…
А мы отроки войны а мы голодные.
Всегда от похорон от прощаний долгих на земле этой скорой сладкой есть хочется.
И сказано: «Оставьте мертвым хоронить мертвых»…
