Сергей Ермолов - Добро пожаловать в ад

Не знаю, как я выбрался из-под завала. Зубы у меня стучали, кровь отлила от лица, и перед глазами стояла белая пелена. Дыхание обжигало легкие, я почти терял сознание. Чтобы избавиться от этого состояния, я несколько раз ударил себя кулаком по лбу. Я сидел скрючившись, испытывая недостаток воздуха. Потом поднялся и подобрал чей-то валявшийся автомат. Я проверил магазин, выбросил пустой, зарядил полный. По привычке посмотрел на серийный номер автомата, но его не обнаружил.

Я напрягся и начал медленно продвигаться вперед, избегая наступать на маленькие ветви. Сквозь густые кусты я увидел человека, сидящего на земле. Он что-то высматривал перед собой. Я осмотрелся по сторонам, других боевиков поблизости не заметил. Прикинул расстояние и тщательно прицелился.

Я стрелял в голову, хотя прежде делал это редко. Попасть в голову гораздо сложнее, чем в туловище. Я выпустил очередь.

Рядом с трупом я подобрал упавшую СВС-137. с патронами уменьшенной мощности.

Я забрался на крышу и осмотрелся в прицел по сторонам. Метрах в трехстах заметил крадущегося  вдоль насыпи «чеха».

Я навел перекрестье прицела на верхушку головы «чечена», учитывая снижение пули на таком расстоянии. Боевик был молод и острижен наголо. Вид у него был усталый. Он повернул голову и пристально посмотрел почти прямо мне в глаза. Я знал, что он не мог увидеть меня, но все-таки занервничал, смотря глаза в глаза человеку, которого собирался убить. Я выстрелил и невидимый удар сбил «чеха» с насыпи.

Я вдруг стал такой счастливый оттого, что удалось завалить этого боевика. Чуть не заорал от радости.

После прыжка с крыши я потерял равновесие и упал, выронив из рук винтовку. Ударился головой обо что-то твердое, и все поплыло у меня перед глазами.

Когда я очнулся, во рту была кровь и земля. Не шевелясь, я прежде всего прислушался. Уже никто не стрелял. Где-то недалеко разговаривали. Голоса были женские и приближались.

Я шел вдоль улицы. Несколько раз наталкивался на валявшиеся трупы. Я подошел к лежащему солдату. Фомичев был мертв. Пуля попала ему в голову чуть повыше правого уха. Только смерть смогла избавить его от  войны, которую никто и никогда не объявлял.

Наши потери оказались меньше, чем можно было ожидать.

- Ты просто не знаешь, что мне пришлось пережить, - сказал один из уцелевших бойцов другому.

Я услышал пронзительные вопли. Все сразу же повернулись туда, откуда они доносились. Раненый солдат, схватившись руками за голову, издавал ужасные крики.

- Эй, кто там! – крикнул я. – Неужели нельзя дать ему что-нибудь, чтобы он успокоился?

Кулаков оглянулся на меня и ответил:

- Господи боже, да я уже сделал ему два укола.

Несколько солдат приволокли захваченного боевика.

«Чечен» знал, что умрет, а у меня не поднималась рука его прикончить. Я уже слишком многих убил. А «чех» уже не представлял никакой опасности, и я был готов оставить его в живых, но бойцы решили иначе. Я не смог остановить их.

Солдаты держали боевика за руки, потом ударили кулаком в лицо, в живот, не давая упасть. Затем один за другим подскакивали с криками и били прикладами автоматов – в лицо, в грудь, в живот. Чеченец упал, сжавшись и подобрав ноги. Его пинали ногами, тело каталось по земле, пока не замерло в распластанной позе.  Подойдя ближе, я увидел во лбу лежавшего большую дыру, из которой торчали желтые осколки костей и медленно сочились красно-серые мозги. Его забили до смерти прикладами.

С ребятами всегда так: если они решили кого-то прикончить, не надо им мешать. Никогда не следует говорить под руку тому, кто убивает человека.

- Я так не могу, - сказал Сухов.

- Тебе за это платят, - ответил я. – Если тебя тошнит, блюй здесь, не стесняйся.

Сухов мотнул головой, смахнул со лба пот и сказал:

- Со мной все в порядке.

Я был уверен, что это не единственное его заблуждение.

- Если тебе нравится убивать, признайся в этом, - сказал он.

Я не мог ответить ни да, ни нет. Все было гораздо сложнее. Каждый день, проведенный в Чечне изменял меня.

Когда я убивал, то чувствовал себя отлично. Появлялось некое ощущение выполняемого долга. Единственный путь к победе, как я думал, - это убивать чеченцев. Я уже мог не дрогнув зарезать беспомощного пленника, добить раненого или убить старика.

Я бы соврал, сказав, что рад участвовать в войне. Но поскольку это происходило, то радовался тому, что делал. Я уже понял, что мне следует смириться со своей участью, принять все, что на меня свалилось. Я знал, что это обманчивая надежда, но не хотел расставаться с нею, бессознательно хватался за нее, как моя рука – за кобуру со «стечкиным».

Было невозможно объяснить, зачем я шел на смерть, которая все равно придет, рано или поздно, и которую незачем торопить.

Обычно на войне стараешься не замечать того, что происходит вокруг, и не думать о том, что произойдет в дальнейшем. Слишком на многое приходится не обращать внимания. Либо миришься с происходящим, либо сходишь с ума – других выходов из создавшегося положения не было.

Солдаты моей роты должны были ладить друг с другом. Внутри отдельного подразделения, в обособленности я создавал свое маленькое государство, со своими устоями, своими понятиями о добре и зле, своей законностью. Ни один из моих бойцов не сомневался, что если мне потребуется убить любого за неподчинение, я сделаю это без колебаний.

Весь вечер солдаты бегали по склону с патронами красного дыма в руках, но «полосатые» проносились мимо. Эфир молчал. Командование долго принимало решение.

Сигнальный оранжевый дым посланные за нами «вертушки» заметили и со второго захода резко пошли вниз. Меня начало охватывать странное спокойствие.

Когда я выходил из вертолета, то вдруг потерял сознание. Повезло, что я удачно упал. Мог разбить себе голову о «бетонку», но просто грохнулся на бок.

                                                  11

Получил приказ на сопровождение автоколонны бензовозов. Вышли на четырех БМП. Встреча произошла в районе Артын-Юрта.

Держа автомат наготове, я всматривался в движущуюся навстречу зеленую полоску кустов. Было вполне возможно, что у следующего поворота «чехи» установили пулемет, или, что еще вероятнее, там сидел в засаде снайпер. На повороте в БМП могло попасть сразу десяток пуль, и тогда бы наступил конец всей моей неудовлетворенности. Все в Чечне зависело от случая. Ни в чем нельзя было быть уверенным.

У каждого солдата было свое любимое место на броне, где он считал себя наименее уязвимым. Я никогда не садился в первую и последнюю машину. Может быть, поэтому мне удавалось оставаться живым.

Солдаты брали на прицел наиболее подозрительные участки местности. Постоянно ждали нападения, потому что воронки от разрывов мин встречались на каждом километре дороги. Сожженные машины напоминали о том, что шла «дорожная» война. Подорванный танк с наклоненной пушкой, смятый взрывом «наливник»,  искореженный КамАЗ. Мы двигались вдоль мертвых машин.

Сидя на кромке люка, я отдавал команды пулеметчику:

- Правее сарая! Сто пятьдесят, под обрез! Короткими!

Пулеметчик разворачивал башню к «зеленке» и бил из-за моей спины короткими очередями, пытаясь опередить возможный огонь боевиков.

Дожди поливали Чечню. В окопах стояла вода. Бронетранспортеры и танки увязали в степи. Но сегодня впервые за несколько дней выглянуло солнце. Погода была за нас. Я чувствовал себя увереннее, когда знал, что впереди по маршруту шли «полосатые».

Я смотрел в бинокль на идущие в колонне КамАЗы. Под ветровыми стеклами на опущенных солнечных щитках виднелись надписи. Не различая их, я знал, что это названия городов, из которых родом водители. Стекла многих машин были пробиты пулями и покрыты трещинами. Несколько КамАЗов были с бронированными кабинами, с узкими смотровыми прорезями. На одном из БТРов белой краской было выведено «Николай Верхов» - имя убитого водителя.

Я взглянул на часы и вспомнил, что следовало бы поговорить с оперативным штабом. Я связался с дежурным. Голос из рации звучал успокаивающе: в районе прохождения колонны противник не обнаружен.

- А как «полосатые»? – спросил я.

- Тоже ничего, - ответил дежурный. – Отличный маршрут. Все «вертушки» прошли вдоль трассы и ни одного залпа.

- Если все идет так отлично, черт возьми, то где же «чехи»?

- Долгая прогулка под жарким солнцем и больше ничего.

Я очень хотел, чтобы все так и оказалось. На войне меньше всего мечтаешь о встрече с противником.

Мы проехали мимо БМП на антенну которого было нанизано около двадцати человеческих ушей. Нам оставалось пройти километров сорок.

Я увидел, как впереди подорвался БТР. Взрывом из машины выбросило двигатель и двоих солдат.

Еще один взрыв наполовину сбросил с дороги «Урал»-бензовоз, перекрывая дорогу. Следовавший за ним КамАЗ ударился в бочку бензовоза и задымил, из смявшейся кабины донесся визгливый крик водителя. Топливо, растекаясь вокруг обеих машин, вспыхнуло огнем.