Харуки Мураками - Пинбол-1973
Вот только Джей...
Почему его существование так смущало душу, Крыса не понимал. «Я уезжаю», «Ну, счастливо», — всего ведь и дел. И главное, друг о друге им толком ничего не известно. Два незнакомых человека случайно знакомятся, потом расстаются — что здесь особенного? Но душа у Крысы болела. Он лежал на кровати, глядел в потолок — и несколько раз ударил воздух крепко сжатым кулаком.
В понедельник, уже за полночь, Крыса поднял штору на входе в «Джейз-бар». Как обычно, половина освещения была выключена, и ничем не занятый Джей курил за одним из столов. Увидев Крысу, он слегка улыбнулся и кивнул. В полутьме Джей казался сильно постаревшим. Щеки и подбородок покрыла черная щетина, глаза ввалились, тонкие губы высохли и потрескались. На шее выступили вены, пальцы пожелтели от никотина.
— Устал? — спросил его Крыса.
— Немного есть, — ответил Джей и чуть помолчал. — Бывают такие дни. У всех бывают.
Крыса кивнул, выдвинул стул и сел напротив Джея.
— Как в песне... «Понедельник и дождь нагоняют на всех маету».
— Точно. — Джей пристально посмотрел на собственные пальцы с зажатой в них сигаретой.
— Тебе бы домой, да поспать как следует.
— Какое там... — Джей медленно качнул головой, будто согнал муху. — До дома-то еще дойду, а вот попробуй усни...
Крыса машинально взглянул на часы. Двадцать минут первого. В подвальном сумраке не раздавалось ни звука — время казалось умершим. За опущенными шторами «Джейз-бара» не осталось даже осколка того сияния, за которым Крыса гнался столько лет. Все как будто выцвело. И выдохлось.
— Принеси-ка мне колы, — сказал Джей. — А сам пивка можешь попить.
Крыса встал, достал из холодильника бутылку пива, бутылку колы и стаканы.
— А музыку? — спросил Джей.
— Давай сегодня в тишине посидим, — сказал Крыса.
— Прямо похороны какие-то...
Крыса засмеялся. Больше ничего не говоря, оба принялись за колу и пиво. Наручные часы, положенные Крысой на стол, вдруг неестественно громко запищали. Двенадцать тридцать пять — это ж сколько времени прошло! Джей почти не двигался. Крыса безотрывно смотрел, как сигарета Джея в стеклянной пепельнице истлевает до самого фильтра.
— А чего ты так устал? — спросил Крыса.
— Ну... — Джей заложил ногу за ногу, словно пытаясь что-то вспомнить. — Как-то вот так, без причины...
Крыса взял стакан, отпил половину, поставил обратно на стол.
— Вот смотри, Джей, все люди скисают, да?
— Ага...
— Но скисать можно по-разному. — Крыса машинально вытер губы тыльной стороной руки. — А посмотришь на людей, так никакого разнообразия. Два-три варианта, не больше.
— Наверно...
Потерявшие пену остатки пива собрались в лужицу на дне стакана. Крыса достал из кармана сплющенную пачку, сунул последнюю сигарету в зубы.
— Хотя, если подумать, какая разница? Пусть, как хотят, так и скисают. Правильно?
Джей молча слушал, наклонив стакан с колой.
— Все люди меняются. А какой в этом смысл, я никогда не понимал. — Крыса закусил губу, уставился на стол и задумался. — Мне так кажется, что любые перемены и любой прогресс в конечном счете сводятся к разрушению. Или я не прав?
— Наверно, прав...
— Поэтому у меня нет ни любви, ни симпатии к тем, кто радостно идет навстречу пустоте. И в этом городе тоже.
Джей молчал. Замолчал и Крыса. Взяв со стола спичку, он медленно зажег ее с другого конца от тлеющей сигареты и закурил новую.
— Вся проблема в том, — сказал Джей, — что ты сам хочешь измениться. Правда ведь?
— Точно.
Протекло несколько ужасно тихих секунд. Десять или около того. Наконец, Джей произнес:
— А люди вообще сделаны на удивление топорно. Ты даже не представляешь, до какой степени.
Крыса перелил в стакан остатки пива из бутылки и одним глотком выпил.
— Я запутался, — сказал он.
Джей покивал.
— Ни на что решиться не могу.
— Да оно и видно. — Джей улыбнулся, точно устал от разговора.
Крыса поднялся, сунул в карман пустую пачку и зажигалку. Часы показывали час ночи.
— Спокойной ночи, — сказал Крыса.
— Спокойной ночи, — ответил Джей. — И вот еще: кто-то сказал — ходите помедленней, а воды пейте побольше.
Крыса улыбнулся Джею, открыл дверь и поднялся по лестнице. Безлюдную улицу ярко освещали фонари. Крыса присел на дорожное ограждение и взглянул на небо. «Сколько же надо воды, чтобы напиться?» — подумал он.
20
Преподаватель испанского позвонил в среду, накануне нашего ноябрьского отпуска. Был обеденный перерыв, мой напарник ушел в банк, а я сидел в кухне-столовой и ел спагетти, которые приготовила секретарша. Они были минуты на две передержаны и вместо базилика посыпаны мелко нарезанной периллой — но на вкус получилось неплохо. В самый разгар прений о способах приготовления спагетти зазвонил телефон. Секретарша взяла трубку — и через два-три слова передала ее мне, пожав плечами.
— Я насчет «Ракеты», — раздался голос. — Она нашлась.
— Где?
— Не телефонный разговор, — сказал он. Некоторое время мы оба молчали.
— Что вы имеете в виду?
— То, что по телефону это трудно объяснить.
— В смысле «лучше один раз увидеть»?
— Нет, — пробормотал он. — Даже если увидеть, все равно объяснить трудно.
Я не знал, что сказать в ответ, и ждал продолжения.
— Это я не для пущей важности или чтобы подразнить. Я просто хочу с вами встретиться.
— Понятно.
— Сегодня в пять вас устроит?
— Вполне, — сказал я. — Кстати, может заодно и поиграем?
— Конечно, поиграем, — сказал он. Мы попрощались, я повесил трубку и снова принялся за спагетти.
— Куда это ты собрался?
— Играть в пинбол. Куда именно, еще не знаю.
— В пинбол?
— Ну да. Запускаешь шарик...
— Знаю, знаю... Только почему вдруг пинбол?
— Действительно... В этом мире полно вещей, которые наша философия не в силах истолковать.
Она подперла щеку рукой и задумалась.
— А ты хорошо в пинбол играешь?
— Когда-то играл хорошо. Это была единственная область, где я мог чем-то гордиться.
— А я вообще ничем не могу.
— Значит, тебе и терять нечего.
Она снова задумалась. Я тем временем доел спагетти. Потом достал из холодильника джинджер-эль.
— В том, что может когда-нибудь потеряться, большого смысла нет. Ореол вокруг потери — ложный ореол.
— Кто это сказал?
— Не помню, кто. Но это правда.
— А разве в мире есть что-нибудь, что не может потеряться?
— Я верю, что есть. И тебе лучше в это верить.
— Постараюсь.
— Возможно, я слишком большой оптимист. Но не такой уж и дурак.
— Я знаю...
— Не хочу хвастаться, но это гораздо лучше, чем наоборот.
Она кивнула.
— Значит, ты сегодня вечером идешь играть в пинбол?
— Ага.
— Подними-ка руки.
Я поднял обе руки к потолку. Она внимательно обследовала свитер у меня подмышками.
— Все в порядке, иди играй.
Встретившись в той же кофейне, что и в прошлый раз, мы сразу взяли такси. «Прямо по Мэйдзи-дори», — сказал таксисту преподаватель испанского. Такси тронулось, он достал сигареты, закурил и угостил меня. На нем был серый костюм и голубой галстук с тремя диагональными полосками. Рубашка тоже голубая, но несколько светлее галстука. На мне — синие джинсы и серый свитер, а на ногах — закопченные армейские ботинки. Я напоминал студента-двоечника, вызванного в профессорский кабинет.
Мы пересекли улицу Васэда. «Еще дальше?» — спросил таксист. «На Мэдзиро-дори», — сказал преподаватель. Такси повернуло на улицу Мэдзиро.
— Так далеко? — спросил я.
— Далековато, — ответил он и вынул вторую сигарету. Я следил за пейзажем, состоящим из бегущих за окном торговых рядов.
— Попотел изрядно, пока нашел, — сказал он. — Сначала прошелся по списку фанатов. Там человек двадцать, со всей страны, не только из Токио. Связался с каждым; результат — нулевой. Сверх того, что нам уже известно, никто ничего не знал. Потом вышел на предпринимателя, который занимается подержанными автоматами. Найти его было несложно — сложным оказалось вытрясти из него список автоматов, которые через него прошли. Огромное количество!
Я кивнул, глядя, как он закуривает.
— Помогло то, что я смог точно указать отрезок времени. Февраль семьдесят первого года или около того. Это облегчило поиски — и я нашел то, что искал. «Гилберт и сыновья», «Ракета», серийный номер 165029. Утилизована третьего февраля семьдесят первого года.
— Утилизована?
— Сдана в металлолом. Помните «Голдфингер» с Джеймсом Бондом? Под пресс — и в переплавку. Или на морское дно.
— Но вы говорили...
— Слушайте дальше. Я подумал тогда, что все ясно, поблагодарил его и вернулся домой. Но на душе что-то скребло. Какой-то внутренний голос шептал, что дело обстоит иначе. На следующий день я сходил к нему еще раз, узнал адрес пункта по переработке металлолома — и отправился туда. Полчаса понаблюдал, что они делают с металлоломом, а потом зашел в контору и дал им свою визитную карточку. На неискушенных людей карточка университетского преподавателя обычно производит впечатление.
