Лора Белоиван - Чемоданный роман

— Это совсем неправильно, — сказал Костя, краснея и почти проваливаясь от удовольствия сквозь пол ресторана гостиницы «Гавань» — нам подали совершенно ужасающее морское ассорти. Это ассорти было скомпоновано из крабов, гребешка и креветок, не более недели назад сваренных бережливыми работниками тамошней кухни, увенчавших композицию горкой совершенно каменной лососевой икры.

Никогда не водите японцев в ресторан гостиницы «Гавань», слышите? Никогда. Там очень шаткие стулья. Например, недоверчивый Хирумицу чуть не сделал кульбит, когда в очередной раз взялся за меч, для чего ему пришлось сместить центр тяжести — и стул под ним опасно покачнулся, а спинка издала предупредительный выстрел в воздух.

Хирумицу спросил меня о способах легализации машин, угнанных в Японии и привезенных в Россию. Он спросил, а я ответила. Нормальное дело. Но после моего ответа стул Хирумицу выстрелил, а Костя едва не испытал оргазм. Он сказал, что этого не может быть — и перевел, почему именно. Выслушав изнемогающего Костю, я от изумления очень резко откинулась на спинку своего стула. Так между мной и Хирумицу произошла перестрелка, а после нее воцарился худой мир, который, как известно, лучше, чем самая добрая ссора. Но сперва у нас состоялся примерно такой диалог:

— Я понимаю, что можно сделать фальшивые документы, — сказал Хирумицу-сан, — но ведь на двигателе есть номер?

— Номер с двигателя обычно сбивают еще в Японии, — ответила я, немного удивившись наивности журналиста, работавшего, по словам Кости, в Афганистане и еще в какой-то не сильно гуманитарной стране.

Костя перевел, а Хирумицу открыл стрельбу.

— Этого не может быть, — простонал Костя сквозь участившееся дыхание.

— Почему? — Я съела креветку и почувствовала свою перед нею вину: таких стареньких не едят, таких стареньких относят на гору Нараяма.

Хирумицу тем временем что-то отвечал.

— Потому что если сбить с двигателя номер, двигатель поломается, и машина никуда не поедет, — прошептал Костя и закрыл глаза.

Что мне оставалось делать? Я взяла с блюда еще одну креветку, а затем бабахнула из стула. А могла бы просто тихонько сойти с ума.

Тишина была убита окончанием перевода:

— Хирумицу-сан считает, что вы недостаточно хорошо владеете темой, — сказал Костя уже почти нормальным голосом и закурил сигарету.

После этих слов я могла совершить несколько действий на выбор:

1) встать, попрощаться и уйти;

2) встать и уйти не прощаясь;

3) начать стрелять очередями, но стул был способен лишь на одиночные выстрелы;

4) показать Хирумицу какую-нибудь глупость руками;

5) остаться сидеть на месте, широко открыв рот;

6) попытаться спасти ситуацию, а вместе с нею — ускользающий заработок.

Я решила, что буду бороться за гонорар.

Не то чтобы я владела темой достаточно хорошо. Я владела ею замечательно. Я и не могла владеть ею как-то иначе, потому что (но как было сказать об этом Хирумицу?) специфика города В. еще в начале девяностых была такова, что и я, и бывший муж, и практически все мои друзья, и друзья моих друзей, и друзья друзей друзей так или иначе хотя бы вскользь занимались торговлей японскими машинами, часть из которых — увы и ах — была нормально угнана с территории этой благословенной в своей наивности страны. Правда, к угонам приложили руку совсем другие люди, но что это меняет? — начало начал всегда и везде отягощено криминальной аурой, зато потом служит благотворительным целям и пополняет ряды налогоплательщиков.

— Хорошо, — сказала я, проглотив наконец креветку, — хорошо. Завтра у нас в расписании — интервью с Интерполом в 10 утра, а завтрак в 8-30. Завтрак переносится на обед, а обед — на ужин. Ужин отменяется. Костя, ты переводишь? — От приятного ужаса Костя снова начал было возбуждаться, но я сделала вид, что не обратила на это внимание: — Скажи ему, что завтра в восемь мы едем в автомастерскую, где ремонтируют ихние тачки. Я хочу — скажи ему, — чтоб у Хирумицу-сан немного прояснилось сознание. Ты перевел? Спасибо.

Вечер у меня был очень продуктивным. Расставшись с Костей, Хирумицу и молчаливым оператором Токадо, я ехала домой, злая и серьезно струсившая. Я вдруг усомнилась в технической возможности удаления с двигателя металлической планки с номером: нет ничего более абстрактно-тревожного, чем чужая убежденность в чем-то конкретном.

Я щипала себя за руку и вызывала в памяти образ цифр, многажды виденных мною под капотами разнообразных авто, которые прошли через наши с Яхтсменом руки. Я помнила эти номера, как живые, и категорически не понимала, как в чьей-то голове — пускай и такой непредсказуемой, как японская — может угнездиться версия о невозможности замены одних цифр на другие. Я недоумевала так сильно, что не заметила, как начала делать это вслух.

— А в чем проблема-то? — спросил вдруг молчавший до этого Валера.

Я сконцентрировала интеллект и прояснила суть вопроса. Когда мы чуть не въехали в опору моста, Валера включил аварийку и остановил машину на обочине.

— Ну бля, ну бля, — резюмировал он в конце концов, а затем перевел дыхание и присовокупил основную мысль: — Я чуть не сдох.

С Валерой вместе мы решили, что ехать надо будет на такую стоянку, где делают сразу все: продают, покупают, шаманят кузовщину и меняют нутро. Владелец одной был у Валеры в приятелях, так что слишком большой неожиданностью визит японских телевизионщиков для приятеля бы не стал. «Да пожалуйста, — сказал он, — только в левом углу не снимайте, ну его нахуй, там как раз это самое». Я пообещала в левый угол японцев не водить, и мы ударили по рукам, так и не увидев друг друга: договоренность была достигнута, как и водится меж приличными людьми, по телефону.

Наутро мы заехали за съемочной группой в «Гавань» («чтоб китайцев там нежило» — таково было условие, решившее для меня выбор отеля в пользу «Гавани»), Хирумицу-сан садился в автобус, всем видом показывая, что завтрак, купленный ценой ужина, стоит гораздо дороже, чем предстоящая попытка откорректировать ситуацию, которую уже не исправить ничем. Костя выглядел изможденно, Токадо — ровно никак, а мы с Валерой были сдержанно-вежливы и деланно-доброжелательны.

Первым и единственным живым человеком, встреченным нами в столь ранний час на автостоянке-шиномонтажке-разборке, оказался мужчина в шлеме танкиста, сильно из-за этого походивший на куколку капустницы. Лицо его было такого радостного цвета, что даже издали делалось ясно: куколка уже опохмелилась. Мы вышли из машины, а мужчина опустил проволоку, должную обозначать запертые ворота. Представился он дядей Васей, сообщив, что ждет нас уже полчаса, если вообще не двадцать пять минут. И хотя ничто — с моей точки зрения — не предвещало сексуального удовольствия, Костя стал мучительно разглядывать асфальт.

Хирумицу-сан вежливо поклонился дяде Васе и зашел издалека. Для начала он спросил, много ли в данном сервис-центре бывает работы. Костя начал переводить. Затем, глядя на разнообразные кузова машин, аккуратно составленные вдоль забора вперемешку с какими-то совершенно непотребными на вид железяками, Хирумицу поинтересовался спецификой дядивасиного труда. Костя переводил спокойно, но как-то, на мой взгляд, излишне подробно. Минут через пятнадцать, когда дяде Васе стало уже совершенно необходимо добавить, а я тихонько показала ему из рюкзака горлышко стеклянной посуды, Хирумицу-сан, не меняясь в лице, направил свой самолет на миноносец противника.

— Скажите, ээээ… — враз охрип Костя, — является ли… технически возможной… замена… заводского номера… на двигателе автомобиля… в кустарных условиях?

— Чего? — переспросил дядя Вася.

— Является ли технически возможным замена заводского номера на двигателе автомобиля в кустарных условиях? — повторил Костя на одном дыхании, после чего оно сделалось у него горячим и частым.

— Номер, что ли, переебошить? — удивился дядя Вася, с любопытством разглядывая занятного юношу.

— Является ли это технически возможным? — повторил Костя, сдерживая конвульсии.

— Это он спрашивает или ты? — зачем-то уточнил дядя Вася. — Хуякс, да и все, а потом хуякс, и все — и, махнув нам рукой, направился в левый угол автостоянки.

Мы с Валерой переглянулись, но дядя Вася не присутствовал при нашем разговоре со своим хозяином.

Обогнув гору металлолома, закрывавшую вид на совершенно новенькие и шикарные джипы, мы ступили на запретную территорию. Дядя Вася открыл капот первого в ряду «Prado», посветил непонятно откуда взявшимся в руке фонариком, а затем, точно так же материализовав молоток и ржавую железку, показал, как делается хуякс.

Все произошло столь быстро, что Токадо не успел расчехлить камеру, а Хирумицу — снять руку с рудиментарного эфеса. После этого с дядей Васей стало происходить превращение: он вдруг забеспокоился, выхватил из моих рук бутылку «Гжели», сказал, что у него много дел, снял шлем и, сделавшись бабочкою, первым полетел на выход. Валера успел поднять с земли ржавую железяку, с помощью которой дядя Вася, пока был куколкой, продемонстрировал нам технические возможности хуякса в кустарных условиях. Впоследствии эта железяка фигурировала в фильме, где роль дяди Васи — по просьбе Хирумицу — исполнил снятый со спины Валера, а роль «Prado» — хорошего качества внедорожник одного моего приятеля, торговавшего катерами и двигателями «Ямаха». Собственно, никто другой, а именно Хирумицу подсказал мне, что роль мафии в фильмах-расследованиях не обязательно должна исполнять мафия. Просто у меня было слишком мало времени, чтобы успеть взрастить собственные кадры, и буквально через три дня я оказалась в совершенно дебильной ситуации. А заодно утянула в нее и мужа своей лучшей подруги Казимировой.