Игорь Шенфельд - Исход
Но не предает ли жалкий человечишко этот очередной дар Божий в очередной раз? Хотя бы тем уже, что вместо поиска Истины и интеллектуального совершенствования с помощью тысячекратно возросшей логической мощи в масштабе всей мировой информационной сети, он днями напролет виртуально расстреливает себе подобных в тупых, безмозглых компьютерных играх и, истекая плотской слизью, плодит и размножает террабайтными тиражами порнографику, окончательно опуская себя до уровня бессмысленной и ничтожной падали земной. Но мало этого: он еще и оружие совершенствует с помощью компьютера, чтобы более эффективно убивать людей уже не виртуальным способом, а натурально: «В натуре!», — как говорят сегодня на Руси.
И вот еще вопрос: почему Творец — если это его затея — дал человеку свой двоичный ключ от главной тайны мироздания только сейчас? Ведь и впрямь очень интересно: а мог бы Рафаэль создать «Мадонну» с помощью «Фотошопа»?; или Бах — сочинить Мессу на синтезаторе фирмы «Корг»? А Пушкин — написать «Евгения Онегина» с расширением «doc.»? Наверное, нет. Следовательно, гении были посланы на землю с другой целью: через гениальные свершения дать человечеству ощутить свою связь с Богом, а значит и поверить в него без лишних раздумий. Но что получилось?: человечек создал гениальное, восхитился им и решил скудным умишком своим, что гений — это он сам и есть. Эксперимент Создателя провалился. Потому что, да: ум у человечка есть; но только ум, умишко, но никак еще не Разум; Разум придет потом, Там, если соискатель будет достоин его, если Он дарует его человечку на Той стороне. Разум же в полном объеме есть только у Творца.
И еще у Творца есть терпение: он может ждать еще очень долго по земному исчислению — ведь у абсолютного Времени нет ни начала, ни конца. В связи с этим напрашивается такое предположение в контексте компьютеризации человечества: Бог просто изменил свою стратегию в отношении человеков. Теперь Он вложил в руки миллиардов Аугустов Бауэров, каждый из которых не есть и никогда не станет больше ни Пушкиным, ни Рафаэлем, ни Моцартом, свой новый инструмент — компьютер, чтобы с помощью его посмотреть, который из Бауэров будет карабкаться вверх по двоичной цепочке, а который из них начнет сползать вниз. Зачем? А затем, чтобы знать в Судный День — кого куда отправить: кого в жизнь вечную, а кого — в забвение. Вывод стучится в открытые ворота: компьютер есть инструмент Судного дня!
Аугуст, очень довольный своими шутливыми умозаключениями, раскрашивал мониторными пикселями неизменных голубых стрекоз над желтой лилией и улыбался, думая: «Господи, Ты видишь сам: я, Аугуст Бауэр, раб твой, на правильном пути к Тебе! Я карабкаюсь к тебе. Спаси меня и помилуй!»… И у Аугуста Бауэра было светло на душе.
И еще в одном должен был с радостью признаться себе Аугуст: он усомнился в обреченности России, его покинуло то ощущение обиды и отчаяния, то чувство свершившейся катастрофы, с которым он покидал Россию десять лет тому назад. Отчасти это было заслугой фирмы Аббаса Геллуни. Через дела фирмы Аугуст видел, как в России рождается милосердие. Простые люди, отнюдь не богатые, скорей даже почти бедные, забирали к себе в семьи детей-сирот, в том числе детей больных и слабых; православная церковь открывала приюты с человеческими условиями жизни; даже государство — сквозь бандитизм, воровство и тотальную коррупцию — начало неуверенно протягивать руку помощи детям своей страны: пока еще путано и невнятно, финансируя тут и там благотворительные проекты и позволяя своей чиновной машине тут же своровать половину всего выделяемого, но все же это была уже попытка придания бюрократически-олигархическому лику государства человеческих черт. Возможно, это тоже была своего рода эволюция власти: медленный процесс узнавания властью своего народа и, с другой стороны, признания народом государства в качестве части самого себя, а не в роли традиционного «крышевателя» и обидчика.
В очень еще осторожной радости готов был признаться себе Аугуст — в радости, которую он боялся спугнуть: Россия оживает, Россия возрождается! Первые живые ростки виделись Аугусту на развалинах покинутой родины. Неужели она поднимется? Неужели встанет опять во весь свой рост — мощная и великая, ослепительная и духом и разумом, знаменитая не только баллистическими ракетами своими и сверхбогатыми олигархами, но и великими писателями, композиторами, учеными — как это было всегда? «Господи, сделай так, чтобы это было, сделай, чтобы это свершилось: скоро и вовеки веков…»… Так шептал однажды, волнуясь, старый Аугуст Бауэр, обращаясь к бездонному звездному небу с берегов чужой реки, и в этот миг он понял вдруг, что верует; что он верит в Бога по-настоящему, искренне, и когда говорит с Ним, то говорит с Ним всерьез, без той снисходительной усмешки интеллектуала, с которой он говорил о Боге прежде. И ведь целую долгую жизнь надо было прожить ради этого простого откровения: всю эту несчастную, и все равно такую прекрасную жизнь!..
* * *Мыслями своими, радостями и открытиями Аугуст Бауэр постоянно делился в электронных письмах с Аэлитой. О, он был теперь очень современный старичок, этот Аугуст Бауэр! Он был владелец «компа», повелитель «харда» и пользователь всевозможных «софтов»! Благодаря фирме Аббаса Геллуни он снова стал современником своей эпохи, догнал время и писал теперь внучке каждый вечер «по электронке», предоставляя ей краткие отчеты о проделанной им работе за истекшие сутки жизни. Если бы его спросили, то он ответил бы совершенно искренне, что жизнь свою прожил не зря, и что чувствует себя вполне счастливым человеком. Ну, или почти счастливым. Полное счастье могут испытывать, наверное, только младенцы и сумасшедшие; у всех остальных всегда найдется какое-нибудь «но» в заднем кармане.
Два радостных события, связанных с успехами Аэлиты и Константина, произошли в жизни Аугуста почти одновременно.
Сначала Аугуст поехал в Мюнхен на вручение университетского диплома Аэлите. Его девочка стала врачом. Был большой праздник, и банкет, и торжественный форум в огромном актовом зале, на котором Аугуст взял слово и говорил вдохновенно, как Цицерон (и он был даже похож на него! — сказала ему позже Аэлита) о том, что именно врачи, а не кайзеры и императоры являются главными проводниками воли Божьей на земле. Ибо основным изделием Господа является человек. Бог даровал человеку жизнь и велел ему жить долго. Врачи исполняют этот наказ Божий, преодолевая, прежде всего, отчаянное сопротивление самих людей, губящих дух, тело и здоровье в войнах и излишествах всякого рода, а также вследствие небрежного, агрессивного отношения друг к другу. Аугуст посетовал, что у медицины сегодняшнего дня так много перегрузок, так много работы. Он привел в пример хирурга, который делал по многу операций в день, не спал по трое суток кряду и не помнил поэтому своих пациентов в лицо, но зато отлично запоминал каждую операцию. Однажды, уже будучи на пенсии, он опознал на животе одного из загорающих на испанском пляже мужчины «свой» шрам, и бросился здороваться, правильно назвав бывшего больного по имени. Тот, естественно, хирурга своего помнить не мог, поскольку во время операции пребывал в глубоком наркозе, и стал вдруг отнекиваться, что, дескать, шрам этот у него по другому поводу возник. Однако, старого хирурга это упрямство заело принципиально, это был «его» шрам, у него хотели отобрать законное авторство, и хирург принялся убедительности ради и с некоторой даже горячностью перечислять в подробностях те ужасные результаты анализов, с которыми данный больной поступил к нему тогда на стол. Новая жена отдыхающего, приподнявшаяся с соседнего лежака, была в полном ужасе от этих результатов, и хирургу, разгласившему по своей оплошности врачебную тайну на весь пляж, пришлось потом долго еще заверять потрясенную женщину, а также собравшихся вокруг отдыхающих, что лабораторные данные десятилетней давности уже неактуальны, но что хорошо бы каждому обязательно проверяться регулярно, ибо оно ведь так в жизни: сегодня все хорошо, а завтра: нате вам! И вообще: лечение — хорошо, а профилактика — лучше. В здоровом теле — здоровый дух. Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья.
Зал смеялся и хлопал Аугусту. В конце речи Аугуст призвал всех людей планеты беречь врачей путем организации собственного правильного образа жизни, и в качестве примера здорового долголетия продемонстрировал сам себя. Он сорвал овацию зала, а Элечка, сидевшая в первом ряду, в шеренге выпускников-отличников, хлопала своему дедушке громче всех, а ее сильные хирургические руки были самыми красивыми в этом зале. И это было высшей наградой для старого Аугуста Бауэра.
Аугуст вернулся к себе одухотворенный и радостно возбужденный, и сразу же помчался к Ивановым (так он продолжал звать по привычке своих саратовских «родственников»), чтобы похвастаться Аэлитой и показать им фотографии с торжества. Все, конечно же, порадовались безмерно, после чего Федор вручил Аугусту билет на спортивную арену, где в ближайший субботний вечер предстояло состояться первому бою Костика в качестве профессионального боксера. Людмила в ужасной тревоге за сына на бой ехать отказалась: она не сможет видеть, как будут бить ее ребенка — заявила она (Людмила всегда была против увлечения сына боксом, и уж тем более против профессиональной спортивной карьеры Костика «в должности боксерской груши», — как она говорила, однако сбить фанатическую устремленность Кости на чемпионский пояс так и не сумела). Аугуст же с Федором поехали, и семь раундов подряд эти двое трепетали, вскакивали, хватались за голову, и стонали, и кричали: «Костя, по корпусу бей, по корпусу лупи: он уже задыхается!»… Когда в начале восьмого раунда Костик отправил противника в нокдаун, Аугуст с Федором несколько раз кричали по-русски «Ур-ря-а-а!» и обнимались, а после дружно полезли на помост, чтобы поздравить там объятиями и рукопожатиями пьяного от счастья и потери сил, мокрого от пота и вылитой на него тренером воды, будущего чемпиона мира Константина Бауэра. Вечером в местных теленовостях прошло сообщение об уверенной победе «…Нашего многообещающего земляка Константина Бауэра над французом Мохаммедом Бубо, который после боя сознался: «Бауэр бьет быстро, как молния. Я просто не успевал. Хотя и мне удалось его измотать до нуля. Еще бы один раунд — и я, возможно, победил бы…». После чего камера показала измотанного Костика, который действительно почти шатался, а затем кадр наплыл на обнимающихся на помосте всех троих: Федора с Аугустом и Костика; репортер прокомментировал эти кадры так: «Велика радость ближайших родственников нашего победителя — его отца и деда. Еще бы: полвека шли Бауэры к этой победе: дед тренировал сына, сын — уже своего сына, то есть нашего Константина Бауэра, и вот она — победа! Есть от чего обниматься трем поколениям Бауэров!». С какого высокого табурета нужно было свалиться безвестному репортеру, чтобы сочинить эту басню про тренерские династии Бауэров! Но так или иначе — басня была хороша, и Ивановы-Бауэры потешались над ней, шутливо споря о тренерском вкладе каждого поколения в боксерские успехи Константина.
