Игорь Шенфельд - Исход
Все русские, что бы они не говорили — верят в Бога: включая атеистов, искоренявших церковь в азарте социальных умопомрачений. Даже для них понятие «душа» — особенное понятие. Не потому ли в русской литературе не только благородные герои, но и распоследние злодеи представляются существами внутренне сложными, страдающими, раздираемыми тоской и куражом, яростью и любовью, зудом бунта и жаждой смирения и красоты. Душа, разрывающаяся между Богом и Сатаной создает излом, наиболее интересный для традиционной русской литературы: именно в нем пытается она разглядеть Вечную Истину. Повествовала ли русская литература об утопленной собачке или о чиновнике-мошеннике — она всегда искала Бога в человеке и человека в Боге. Таков был ее внутренний стержень, ее внутренний свет.
Теперь иначе. Теперь русская литература, как и все прочее в России, перенимает так называемые западные формы. Теперь она не занимается более поиском сути Души, но увлеклась описанием ее формы и свойств: что любит, к чему стремится, во что одевается и как борется за свои интересы. Добро тут тоже побеждает зло по традиции, но только по форме, только по форме… Вокруг валяются трупы, и главный герой целует главную героиню. «Хэппи энд!» — называется эта пошлятина, и стоит десять евро за вход. Попкорн — отдельно.
А классическая русская литература — это была культура титанов! Русские писатели были не просто сочинителями: они выступали Учителями народа. Литература — это была Миссия! Держать факел высоко над головой и показывать другим путь: таково было высшее предназначение русской литературы, и оно ему следовало в лице лучших своих писателей. А лучших было — огромное множество! Только на перечисление великих имен — отдельная книга потребуется! И не только имена дореволюционных писателей. Советских — тоже. Эмигрировавших и не принявших советскую власть — тоже. Это был Уровень, высочайший стандарт высочайшей культуры, который даже большевики не смогли уничтожить, а лишь переплавили в новую форму, с серпом и молотом на клейме. Но золото все равно оставалось золотом. Посмотрите, однако, кто сегодня называет себя писателем в России: уголовники, сочиняющие «триллеры» на нарах, нанимающие затем учителей русского языка для расстановки запятых и исправления орфографических ошибок; пятнадцатилетние дети, едва научившиеся писать школьные сочинения; дамочки, публикующие свои секс-откровения в площадных изданиях. С полным правом можно тогда уже зачислять в писатели и первоклассников, пишущих на заборах первые несложные слова из трех букв, — Аугуст перевел дух, сообразив вдруг, что перегрузил гостей своих этой вдохновенной речью. Он поспешно завершил:
— Как же я мог прожить семьдесят лет в такой литературной стране и не читать, читать, читать? Вот и читал. Потому столько книг. Перечитываю часто, чтобы заново восхититься. Этим живу, можно сказать…
Под впечатлением услышанного гости Аугуста Бауэра молчали. Затем доктор Геллуни потряс головой:
— Вот я и говорю: уникальные трактористы живут в России…
Перешли к столу, к кислым щам. Много еще о чем говорили в тот вечер, но некий странный — не холодок, нет: некая легкая настороженность возникла в их отношениях. Аугуст понимал ее происхождение: его крестьянская биография и сам он — ее живое следствие, не накладывались в воображении супругов Геллуни, не соединялись в единый образ. Старый разведчик Марченко мог смело поставить себе двойку по предмету «легализация»…
Хотя — какое это все имеет теперь значение? Какая к черту легализация. Все это уже давно отыгранные игры. И потом: он ведь действительно уже по-настоящему стар — оправдывал себя Аугуст, — а старому коту ловить мышей не обязательно. Отловился уже…
А вскоре произошел еще один интересный контакт Аугуста с доктором Геллуни. Было около полуночи, Аугуст еще не спал, сидел в кресле и читал, когда раздался телефонный звонок.
— Прошу извинить что тревожу в столь поздний час, Аугуст, дорогой сосед. Увидел у тебя свет в окне, подумал — а вдруг ты еще не спишь?
— Не сплю, — подтвердил Аугуст.
— Можно я к тебе зайду сейчас? Очень срочный вопрос…
— Заходи, конечно.
Геллуни явился с папкой в руке:
— Вот, распечатал с компьютера. Письмо получил по электронной почте, но оно на русском языке, а я не могу до утра ждать. Очень крупный проект на кону. Мы ищем специального строительного подрядчика. Кажется, это подходящий, но я русский язык все еще недостаточно понимаю, нужна твоя помощь, Аугуст. Я до восьми утра должен решение принять — в Москве-то уже десять будет… иначе кит может уплыть, понимаешь ли. Переведи мне, пожалуйста: хотя бы на слух, чтобы я понял, что он мне предлагает.
Аугуст перевел предложение о сотрудничестве слово в слово, абзац за абзацем. Закончил. Геллуни потирал руки: «Именно то, что надо! Именно то, что нам требуется. Великолепно! Спасибо тебе, сосед. Спасибо, Аугуст. Как это у русских говорится: «с меня причитается?», — и он повернулся к дверям, чтобы уходить. Аугуст колебался. Геллуни взялся за ручку двери, и Аугуст не выдержал:
— Аббас, он врет. Тебе написал это письмо нечестный человек, он тебя обманет.
Геллуни изумленно обернулся:
— Ты это серьезно? С чего ты взял?
— Я просто знаю. Способность я такую имею — по индивидуальным текстам скрытые помыслы и истинные намерения человека распознавать.
— Спасибо за совет, — суховато поблагодарил Геллуни и вышел.
На несколько недель их общение прервалось совсем. Аугусту стало даже казаться, что доктор Геллуни его избегает. Аугуст причину этого понимал и сожалел, что влез со своим советом. Зачем он это сделал? Взыграло ретивое? Разведшколу свою вспомнил? В инструктора поиграть захотел? Или просто засвербило знаниями-умениями своими щегольнуть? «Доцент, как же! Старый дурак!», — ругал себя Аугуст, — ему в обед сто лет стукнет, а у него все еще комплекс недовостребованности зудит в одном месте! Запомни, черт тебя побери, уясни ты себе наконец: Аугуст Бауэр ты, Аугуст Бауэр, старый дурак Аугуст Бауэр, а не Андрей Егорович Хромов и не Слава Марченко…».
Но однажды, ясным зимним днем возникший по вине Аугуста ледок между ними растаял, и произошло это после того, как Геллуни внезапно позвонил Аугусту с работы и без предисловий спросил:
— Аугуст, ты можешь сейчас ко мне на фирму приехать? Я за тобой машину пошлю. Ты свободен?
— Я всегда свободен, Аббас. Присылай машину. Что, опять перевод?
Геллуни не ответил.
Через час Аугуст с любопытством озирался в большом офисе фирмы Аббаса Геллуни на пятом этаже делового центра. Доктор Геллуни возбужденно шагал по своему кабинету, по коридорам бегали сотрудники с перекошенными лицами и испуганными глазами. В воздухе пахло грозой.
— Сядь, Аугуст! — Геллуни сел напротив:, — ответь мне, пожалуйста, четко и ясно: откуда ты знал, что тот… ну, что то письмо, когда я к тебе ночью приходил… что тот тип меня обманет. Ты тогда предупредил меня, чтобы я не доверял ему. Как ты мог это знать?
«Примите и распишитесь, — подумал Аугуст, — у криминальных это называется «ответить за базар».
Но как бы это ни называлось у криминальных, а выкручиваться нужно было ему, Аугусту. Геллуни между тем смотрел на него все так же не мигая и ждал ответа. Аугуст вздохнул:
— Аббас, я тебе уже объяснял про это… Ну, считай, что у меня такая чудесная способность есть — за текстами характеры распознавать. Врожденная, что называется. А обнаружилась она случайно, давно еще. Жена моя — я тебе говорил — учительницей была. Русский язык и литература. Две горы тетрадок каждый день: школьные сочинения плюс из вечернего техникума опусы. Она сидела, проверяла, иногда смеялась тому, что дети и взрослые пишут, иной раз мне давала почитать. Типа: «Наши предки питались с одной стороны животной пищей, а с другой — растительной». И вот я прочел однажды подобное сочинение, и прямо пишущий этот человек мне привиделся: как будто я его хорошо знаю. Взял и описал жене автора сочинения так, как я его себе представляю. Жена моя удивилась очень: правильно описал. Дала мне другую тетрадь: ну-ка, мол, и про этого скажи. Стал читать и сразу отметил: «Это не «этот», а «эта». Девушка». Описал и ее (хотя, скажу тебе наперед: распознавание женщин у меня гораздо хуже получается: они пишут одно, а думают другое). В общем, опять совпало во многом. Ну и пошло. В общем, считай просто, что я способностями такими обладаю от природы: как болгарская Ванга, или как Вольф Мессинг, но только по-своему. Гипнотизировать, например, я не умею, и будущее видеть — тоже. А характеры вот, и истинные мысли, изложенные в авторском письме — могу. К докторам и ученым психиатрам со своим даром я не лез: ну их к бесу; упекли бы для начала в психушку и изучали бы там — для общественного спокойствия). Мы, русские люди — воробьи стреляные, Аббас, причем из пушек; а потом: в тех местах где я жил таких заинтересованных ученых и не водилось. В милиции я бы мог сгодиться — это да. Но только тут такое дело: после депортации, трудармии и спецкомендатуры я каждое отделение милиции за три улицы обходить старался… до сих пор обхожу на всякий случай, даже здесь, в Германии. И вообще, скажу тебе откровенно: я не всегда угадываю, и гарантий по своим заключениям поэтому не даю… Хотя на сей раз, судя по тому, что ты меня вызвал и заинтересованно выспрашиваешь — я угадал с твоим письмом, правильно?
