Катрин Панколь - Белки в Центральном парке по понедельникам грустят
По радио играли Майлза Дэвиса. Она лениво переворачивала страницы, потягивала лимонный сок, наслаждалась красками Матисса. Какой отличный будет вечер, подумала она и отпила глоток за первых поселенцев, которые строго глядели на нее с гравюр. «Ну а что, в конце-то концов, — ответила она им на немой укор. — Я только и делаю, что работаю! Могу я передохнуть? Вот как раз проведу вечерок за ничегонеделанием».
Ничего не делать…
Она поглубже устроилась на диване, вытянула ногу, потом другую… И так и замерла.
Ее понемногу охватило ощущение тревоги, дискомфорта. Сердце сжималось, было трудно дышать. Гортензия подумала, что это просто неудобная поза, повернулась так, сяк… Но сердце стучало все сильнее, все чаще. В голове снова зазвучала та же песня, что в лимузине, когда она только приехала: «Нью-Йорк, Нью-Йорк, Гэри, Гэри…» Слова отдавались гулко, как барабан.
Гортензия выпрямилась и произнесла вслух:
— Мне надо с ним увидеться. Мне совершенно необходимо его видеть!
«Зоэ права! Он знает, что я в Нью-Йорке, что у меня есть его адрес, он подумает, что я не хочу его видеть.
А я хочу!
Этого, остроносого, мне целовать не хотелось. Хотя он в своем роде неплох. Но чем ближе я к нему подступалась, тем больше думала: это не Гэри, нет. А мне до смерти хочется поцеловать Гэри.
Поцеловать его!»
Она снова отпила лимонного сока и одернула себя: «Это все жара. Наверное, мне напекло голову, пока шла с работы. Что со мной такое?..» Но песня в голове не смолкала, и уже не про Нью-Йорк, а только про Гэри. Громко, требовательно. И звучала она не только в ушах, но и стучала в груди, гудела в ногах. Гортензия задыхалась. Она откинулась назад и глубоко вдохнула.
— Хорошо, — продолжала она вслух, — согласна, я боюсь его видеть, боюсь влюбиться. Но похоже, я уже… Уже влюблена в него. Я влюблена в Гэри.
Она уселась по-турецки и принялась теребить пальцы на ногах. Неприятное ощущение перерастало в настоящий страх. Надо срочно что-то делать!
— Ладно, — заговорила она, — пойду к нему… Завтра понедельник. Не буду торопиться. Придумаю что-нибудь, чтобы не идти на работу, скажу, что у меня приступ вдохновения и мне надо поработать одной дома. А сама пойду разыщу этот его домик в Центральном парке…
Будто я просто гуляла и случайно на него наткнулась.
Просто так, совпадение.
Случайность.
Я пройду по этой дорожке с белым гравием, по дощатому мостику и войду в домик.
Она чуть не позвонила Младшенькому спросить, где же этот чертов мостик. «Младшенький! Младшенький! Сосредоточься! Скажи мне, где он?»
Но звонить она не стала. Пойдет сама. Не будет дергать Младшенького.
Сердце у нее успокоилось и забилось как обычно.
Скорее бы завтра!..
В половине первого ночи зазвонил телефон. Гортензия встала, сняла трубку: Младшенький.
— Гортензия, ты меня звала?
— Нет.
— Звала! Я настроился на твою волну и услышал.
— Настроился на волну?
— Да. У меня все лучше получается! Я видел твой офис, других ребят… Джулиан — хороший парень.
— Дело не в Джулиане…
— Знаю. Гэри, да?
— Да, — неохотно признала Гортензия. — На меня вечером такая тоска напала… Я решила, что мне совершенно обязательно надо его увидеть. И тогда я действительно подумала о тебе…
— Так надо было позвонить.
— Ну, я не решилась.
— Ступай повидайся с ним, Гортензия! Иди! А то еще заболеешь! Я так и вижу какую-то желтую гнойную болячку… Знаешь, как психологические проблемы превращаются в физические болезни?
— Все так серьезно?
— Я долго думал, Гортензия. Он хороший парень, ты будешь с ним счастлива. Собственно, ты ведь давно уже его любишь… Тот, остроносый, мне не понравился.
— Ты и его видел?
— Конечно!
— Младшенький! Немедленно прекрати читать мои мысли! Это очень неделикатно.
— Ой, ну это же не всегда работает… Только когда ты сама обо мне думаешь, это настраивает меня на нужную частоту. А если ты обо мне не думаешь, ничего не выходит.
— Ну хоть так.
— Так что, ты пойдешь к нему?
— Да. Завтра понедельник…
— Вот и хорошо.
Они помолчали. Младшенький дышал в трубку. Он хотел еще кое-что прибавить.
— Марсель поговорил с Анриеттой и Шавалем? — нарушила Гортензия тишину.
— Да! Это было грандиозно! Все закрутилось очень быстро. В мире теперь все несется галопом, надо привыкать… О том, что предстоят перемены, раньше говорили абстрактно, теперь это все принимает конкретные формы. Потому-то и нельзя терять времени…
— Так как все прошло, расскажи!
— У Анриетты все отобрали. Отец был категоричен. Он даже выставил ее из квартиры. Там истекал договор аренды, и он просто не стал его продлевать. Оставил ей только алименты. И знаешь, что она сделала? Поселилась в том же доме консьержкой!
— Да ты что!
— Я же тебе говорил, у нее силенок и яду еще о-го-го. Предыдущая консьержка съехала, у нее сын переводится в другую школу, в пригороде. Так что Анриетта решила сэкономить на жилье. Комната, отопление, телефон — все бесплатно, да еще можно всех жильцов обирать. Уверяю тебя, она там на всех нагонит страху. Знаешь, что я тебе скажу — эту даму не захочешь, а зауважаешь.
— А Шаваль что?
— Шаваль в нокдауне. У него старуха мать умерла, и он вообще свихнулся.
— Умерла скоропостижно?
— Несчастный случай. Сбила машина на проспекте Великой армии. Какой-то министерский сынок проскочил на красный свет. Шаваль до сих пор хнычет… А когда отец его вызвал и сказал ему, что с ним покончено, он даже не нашелся что ответить. Сидел там, рыдал и просил прощения. Тряпка, просто тряпка!
— А Пищалка?
— Она его приютила. Он живет теперь у нее. Судя по всему, она так счастлива, что теперь даже почти хорошенькая. Она показывала папе фотографию: они с Шавалем в обнимку на улице Пали-Као, и знаешь, во что он одет? В джеллабу!
— Ах вот оно, значит, что!
— Бесславный конец бесславного человека.
— Да уж, закрутилась вся эта история и правда будь здоров.
— Весь мир набирает обороты, Гортензия. Он меняется. Вот посмотришь… Нас еще ждет много сюрпризов. Все будет развиваться на бешеной скорости. Так что тебе тоже надо меняться и для начала признать, что ты влюблена в Гэри.
— Мне так страшно, Младшенький, ты даже не представляешь!
— Свои страхи надо преодолевать. Иначе ты останешься как есть и начнешь повторяться. Для тебя это конец. Ты же не хочешь повторяться, дорогая моя? Ты же никогда не боишься. Не бойся и своих чувств. Научись любить. Вот увидишь, это так здорово!
Пришел черед Гортензии примолкнуть. Она приглаживала взъерошенные волосы и теребила уголок страницы.
— А как, Младшенький? Как это сделать?
— Сначала разыщи этот мостик и войди в домик. А там, глядишь, все пойдет само. Все будет хорошо!
— Да где этот чертов домик? Я на днях была в парке, так его и не нашла.
— Это очень просто. Я посмотрел в Гугле. Заходишь в парк с того входа, что напротив твоего дома, идешь по главное аллее, и метров через пятьсот будет киоск с пончиками и водой. Оттуда поворачиваешь налево и дальше прямо до большой зеленой таблички «Дом шахмат и шашек». Там поворачиваешь направо — и перед тобой этот мостик. А там все время прямо.
— Только ты тогда не настраивайся на мою волну, ладно? А то я собьюсь. Мне и так будет трудно…
— Ладно. Ты, главное, сама поменьше обо мне думай. А то когда думаешь, оно само собой настраивается.
В понедельник она стала собираться с утра.
Приняла душ, помыла голову, высушила волосы и побрызгала лосьоном, чтобы блестели. Она тряхнула головой, и в воздухе словно рассыпалась солнечная пыль. Подвела глаза коричневым карандашом, тронула ресницы темно-коричневой тушью, припудрила и слегка нарумянила щеки и совсем чуть-чуть провела по губам красной помадой. Надела то самое черное платье на молнии, которое уже раз принесло ей удачу: в нем она познакомилась с Фрэнком Куком. Пускай оно ей поможет еще раз!.. Скрестила пальцы, подняла глаза к потолку, пробормотала коротенькую молитву. Она не больно-то во все это верила, но мало ли, попробовать стоит.
Она нацепила зеленую босоножку, которую купила накануне, и, спотыкаясь, принялась искать вторую. Куда она запропастилась?.. Гортензия опустилась на четвереньки и полезла под кровать. Ощупью, чихая от пыли, нашла босоножку, сдула с нее пыль и встала перед зеркалом.
«Господи! Если у меня сердце все время будет так колотиться, романтика у нас долго не продлится. Меня придется везти в ближайшую больницу на носилках. Хватит ли у него любви обхватить меня вместе с носилками?..»
Гэри…
Она уронила руки вдоль тела.
Улыбка Гэри… Улыбка столь же неповторимая, как его спина в толпе. Улыбка человека уверенного в себе, но не чересчур. Уверенного, но не заносчивого. Улыбка человека щедрого, который видит весь мир, а потом смотрит на тебя и словно дарит этот мир тебе. Только тебе. Как будто только ты достойна, чтобы мир сложили к твоим ногам. Как будто над миром — ты, ты и только ты.
