Пэт Конрой - Пляжная музыка
Я поднялся и заявил:
— Теперь моя очередь рассказывать.
Переполнившее меня горе камнем давило на сердце. После поминальной службы я заперся в своей комнате, лег на кровать и попытался определить точный момент, с которого все в моей жизни пошло вразнос.
Вскоре после поминальной службы Шайла уехала, чтобы принять участие в антивоенной демонстрации возле здания ООН в Нью-Йорке, я же отказался к ней присоединиться. Я дал себе торжественное обещание никогда больше не терять контроля над обстоятельствами, которые могут возникнуть на моем пути. Я собирался наладить спокойную и размеренную жизнь. Собирался выращивать герань в ящике на подоконнике, каждый год копать грядки, напоминая себе, что я часть большого природного цикла, расширять свой словарный запас, читая лучших мастеров слова, а приятелей выбирать из числа людей без странностей и фанфаронства. Я больше не хотел страдать из-за накала страстей, бушующих в сердцах моих лучших друзей. Джордана погубило его упрямство, а также неспособность либо помириться с отцом, либо просто уйти с его дороги. Шайла отвергала пассивность родителей и позволяла увлечь себя каждой новой идее, способной наполнить смыслом ее жизнь. Подобно заблудшему раввину, она посвятила себя неустанным поискам еще не написанной Торы.
Амбиции Майка горели ярко, как никогда. Он уже работал в отделе писем агентства Уильяма Морриса на Манхэттене и успел подсунуть проект своего первого фильма агенту, с которым встретился в курилке нью-йоркского спортивного клуба. Каждый вечер он ходил в кино и смотрел пьесы, которые шли не на Бродвее и о которых он мне писал, прикладывая собственные критические замечания и объясняя, что бы он исправил, будь это в его власти. Майк не страдал от присущей южанам привычки оглядываться назад, я же чувствовал, что мне все больше и больше нравится образ жизни паралитика, прикованного к дому.
А потом в одну прекрасную ночь я проснулся оттого, что кто-то зажал мне рот шершавой рукой. Я уже хотел было закричать, как вдруг услышал голос Джордана, который что-то шептал мне на ухо. В темноте мне все же удалось разглядеть очертания лица Джордана, и теперь я уже не сомневался, что это он. Онемев от изумления, я с трудом натянул на себя бермуды, футболку и старые мокасины и вслед за Джорданом перелез из окна на дуб, а потом спустился в сад, наполненный треском цикад, и прошел на мостики, где мы уселись, свесив ноги в воду.
— Как там Иисус? — поинтересовался я. — Слыхал, ты отправился с Ним повидаться.
— У Него все прекрасно. Справлялся о тебе, — ответил Джордан и тут же помрачнел. — А вот у меня все плохо. Со мной что-то не так, Джек.
— Спорить не стану, — согласился я. — Вся лодка была залита твоей кровью.
— Группа крови моя, только принадлежала эта кровь другим людям, — объяснил Джордан. — Я еще в психушке все это задумал. А что сказал мой отец о самолете?
— О каком самолете? — не понял я.
— О том, что я взорвал, — отозвался Джордан.
— Ты не мог это сделать! — воскликнул я, молясь про себя, чтобы я оказался прав.
Голос Джордана был каким-то призрачным, безжизненным.
— Я уже в восемь лет мог с закрытыми глазами проехать по полю на танке M1. Хочешь узнать, как приготовить коктейль Молотова? Самодельное взрывное устройство? Или установить пунджи[217] в экскрементах на тропе? В Уотерфорде я прошел по канализационной системе, так что знаю, как улизнуть, если сюда заявятся коммунисты.
— Джордан, случилось нечто похуже, — вздохнул я.
— Да, Джек, с самолетом я зашел слишком далеко, — ответил Джордан. — Я знал, что тебе это не особо понравится.
— Ты когда-нибудь слышал об Уиллите Эглсби или Бонни Пруитт? — спросил я.
— Не-а. Кто такие?
— Они были в самолете, когда тот взорвался, — объяснил я. — Люди думают, что они сами себя подорвали. Так сказать, акция протеста непонятых любовников.
Я до сих пор удивляюсь, как крик отчаяния Джордана не разбудил в ту ночь буквально каждого спящего жителя Уотерфорда. Он рыдал, а я прижимал своего друга к себе и пытался придумать, как его спрятать. Перед рассветом я снова провел Джордана через сад, а потом по ветвям дуба в спальню. Подставив стул под люк в потолке, помог Джордану забраться на чердак, чтобы тот мог поспать на старых матрасах. Нервное расстройство, которое в свое время придумал для отмазки от суда генерал Эллиот, на сей раз случилось на самом деле. Джордан предавался горестным переживаниям в условиях немыслимой жары на чердаке, наверху, в то время как я, единственный человек в мире, знавший, что он жив, в спальне, внизу, разрабатывал план его спасения.
Когда Шайла прибыла на следующий день в наше захолустье, я уже поджидал ее на железнодорожной станции в Йемасси. У нее был особый дар ясно мыслить в атмосфере военного совета, и она гордилась тем, что даже в условиях повседневного хаоса не теряла головы, и я нуждался в ее помощи в деле спасения Джордана. Я привел ее на чердак, и мы втроем, потея от жуткой духоты, пытались найти способ вывезти Джордана. Обсуждали, стоит ли обратиться за помощью к родителям, но то было не самым лучшим временем в истории нашей страны, чтобы надеяться на советы старших. За прошедшие несколько лет мы слишком быстро повзрослели и видели так много подстрекателей в своих рядах, что понимали: верить нельзя никому — только себе. Шайла придумала легенду для прикрытия, я же разработал маршрут побега.
Приготовил автомобиль для долгого путешествия, в женском лагере методистов возле Оранджбурга купил подержанное каноэ, а у поставщика охотничьего снаряжения в Чарлстоне — палатку. Шайла собрала запас продовольствия, упаковав его в корзину для пикника, и набила сумку-холодильник скоропортящимися продуктами. У нас были колбасы и сыры, пакеты с яблоками и апельсинами, сушеные фрукты, банки с сардинами и тунцом, бутылки с вином в количестве, достаточном для того, чтобы придать каждой трапезе элемент праздничности, как бы быстро ни пришлось нам поглощать все во время нашей поездки.
Шайла пошла к врачу, пожаловалась на бессонницу и депрессию и вышла от него с таким количеством валиума и снотворного, что им можно было усыпить маленькое стадо бизонов. Шайла очень тщательно подбирала дозы снотворного для Джордана, и тот впервые со времени появления в моем доме стал нормально спать. На следующий день я сделал анализ крови и, зайдя в городскую библиотеку, написал родителям длинное письмо. Письмо это давалось мне с большим трудом, поскольку застенчивый язык любви был для меня непривычен. Я не собирался писать ласковые слова, однако письмо получилось очень нежным, хотя я прекрасно знал, что оно причинит родителям невероятную боль. Я дал Шайле прочитать его, а она показала мне то, что написала Джорджу и Руфи Фокс. Ее послание было просто прелестным. Шайла сумела выразить любовь к родителям с той простотой, о которой я мог только мечтать. Когда она склонилась над моим письмом, я подошел и поцеловал ее. Она подняла глаза, и, мне кажется, именно тогда мы отдали друг другу свои жизни.
В два часа утра мы втроем выехали из Уотерфорда. Прежде чем завести мотор, мы долго толкали автомобиль по улице в сени дубов. Джордан улегся на заднее сиденье, и мы накрыли его горой одеял. И я, и Шайла оставили свои письма на столе, где обычно завтракали в доме, где прошло наше детство. Мы написали, что собираемся пожениться и медовый месяц проведем на озере Люр в горах Северной Каролины. На самом деле уже меньше чем через сутки мы подъезжали к Чикаго, направляясь на север.
Машину вели по очереди, останавливаясь только для того, чтобы заправиться и сходить в туалет, и без конца говорили буквально обо всем, избегая лишь упоминания о тех чудовищных событиях, которые вынудили нас пуститься в это безрассудное путешествие в неизвестность.
Когда я изучал карту во время очередной остановки, Джордан заметил:
— Невозможно поверить, что Южная Каролина и Миннесота находятся в одной стране.
— Как странно, — произнесла Шайла. — Им ведь надо было уговорить и этих людей, и жителей Южной Каролины отправиться на край земли, чтобы стрелять во вьетнамских крестьян. Интересно, в чем здесь фокус?
— Если не станешь больше поминать всуе вьетнамскую войну, — отозвался я, — обещаю, что не пополнишь статистику избитых жен.
— Если ты меня хоть пальцем тронешь, — парировала Шайла, — то найдешь свое имя в интервью, которые берут у евнухов.
— Будьте счастливы. Это приказ. Вы ведь всем обязаны именно мне, — ухмыльнулся Джордан.
Мы переночевали в мотеле Гундерсена в Гранд-Маре, зарегистрировавшись под вымышленными именами, затем в магазине «Медвежья тропа» обзавелись подробной картой малонаселенной приграничной местности Баундери-Уотерз. Гид разработал для нас маршрут, чтобы мы могли отправиться туда, где не ступала нога человека.
