Изменчивость моря - Чан Джина
– Просто проблемы со сном, – отвечаю я, не желая давать ей больше информации.
Франсин – высокая сутулая девушка с жесткими голубыми глазами и волосами, которые в ирландской балладе назвали бы льняными, – существо, которое Юнхи назвала бы энергетическим вампиром. Она, как правило, нравится мужчинам (Карл был немного влюблен в нее с первого дня знакомства), и хотя она якобы замужем за неким Тоби, о котором она часто упоминает, но которого никто из нас никогда не видел, она потакает их симпатии и флиртует в ответ. Она странно уверена в себе для женщины, которая, если присмотреться к чертам лица и не учитывать такие факторы, как светлые волосы, голубые глаза и рост, на самом деле не так уж хороша собой. Франсин сует свой нос в проблемы других людей, напоминая собак-терапевтов, работа которых – найти рак у пациента по запаху, и тянется к ним, как акула к крови. Она называет себя очень эмпатичной, что, как ей кажется, должно служить оправданием того, почему она такая чертовски любопытная.
Она замолкает.
– Я принесу тебе зверобоя из моего сада. Я завариваю с ним чай, выпиваю и сразу вырубаюсь, как потухшая лампочка.
Она говорит это так, словно не рассказывала мне о своем чудо-чае уже по меньшей мере три раза.
– Спасибо, Франсин, – говорю я. – Тебе правда не обязательно так беспокоиться.
– Должно быть, ты ужасно занята в последнее время, помогаешь Юнхи со свадьбой и всем прочим.
– Да, действительно много дел, – вру я.
На самом деле, Юнхи не просила меня помогать ей с планированием свадьбы. В прежние времена я бы разговаривала с ней по телефону двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, просматривала образцы ткани для скатертей и различные виды фигурного золотого каллиграфического шрифта, но с тех пор, как мы с Тэ расстались, она избегает меня, как будто разбитое сердце заразительно. Я предполагаю, что она переложила заботы о свадьбе на одну из сестер, и хотя я не из тех девушек, которые сходят с ума по свадебным пустячкам, вроде цветочных композиций или связок воздушных шаров, это причиняет мне боль, как порез, поначалу не замеченный, но вдруг начавший кровоточить.
– Я помню, как мы с Тоби поженились, – мечтательно произносит Франсин, и это заставляет меня незамедлительно вообразить, какой трагедией для поклонников Франсин обернулась ее свадьба с Тоби. – Потребовалась целая вечность, чтобы все сделать правильно. Но я вроде понимаю, что так и должно быть, ведь все хотят достичь идеала, верно?
Она наклоняется над каждой из пластиковых кормушек, отсчитывая ложечки белого порошка. Иногда я думаю, что наша кухня выглядит так, будто мы управляем самым странным рестораном в мире, в меню которого только кокаин и сырые морепродукты.
Я продолжаю нарезать креветок и кальмаров, ничего не говоря, их полупрозрачные тельца похожи на лучики света на разделочной доске. Временами мне приходит в голову, как это ужасно – работать в океанариуме, ухаживать за морскими обитателями, кормя их другими морскими обитателями, но меня успокаивает мысль, что так оно и происходит в диких условиях. «Ничто в природе не пропадает зазря, – всегда говорил Апа. – Даже животные, назначение которых мы еще не выяснили, должны играть определенную роль в экосистеме».
Он с удовольствием находил ошибки в природном порядке, исследуя унаследованные организмами черты, которые изначально казались несовместимыми с выживанием, например то, как некоторые виды пингвинов спариваются только с одним партнером всю жизнь. «С одной стороны, эволюционно для любого животного нет особого смысла выбирать одного партнера, – объяснял он. – Это ограничивает возможности по передаче генетического материала. И все же, с другой стороны, это сокращает количество времени, которое придется потратить на поиск новой пары и ее содержание. Упрощает выбор, который приходится делать».
Я перекладываю нарезанных кальмаров в ведро, затем несколько мгновений колеблюсь, прежде чем выйти из кухни.
– Кстати, ты что-нибудь слышала об аукционе? Для частных владельцев? – спрашиваю я у Франсин небрежно, как будто только что подумала об этом.
– Да, но я думала, они давно перестали так делать, – говорит Франсин, не поднимая глаз.
– Они продают Долорес, – отвечаю я.
Я знаю, чего мне сейчас хочется, и знаю, что не получу этого – пускай мимолетного, но все же понимания и поддержки от Франсин, которая обычно не разговаривает со мной, разве что пытается посплетничать о Карле или Юнхи или о том, чем, по ее мнению, занимается обслуживающий персонал. Я хочу увидеть отражение моего собственного глубоко укоренившегося гнева на несправедливость сложившейся ситуации в другом человеке. Я представляю, как мы вдвоем, Франсин и я, раздаем петиции и листовки, собираем толпу людей в огромном вестибюле океанариума, придумываем лозунги, чтобы остановить продажу животных. Я представляю, как мы с Долорес попадем в вечерние новости, и, может быть, даже Тэ увидит нас, если кампания станет достаточно масштабной. Я думаю о самой Долорес, о ее больших глазах и сильных конечностях, о том, что я чувствую, когда она обхватывает меня за руку и дружески тянет, как бы говоря: «Эй, погляди, мы здороваемся. Разве это не странно?»
Разумеется, ничего такого не происходит. Франсин смущается и пожимает плечами.
– Я думаю, им нужно хоть на чем-то зарабатывать деньги.
Кода, один из королевских пингвинов, отказывается есть. Она пребывает в расстройстве с тех пор, как ее друг Арпеджио бросил ее ради другой женщины, Сонаты. «Вот тебе и партнеры на всю жизнь», – думаю я, открывая вольер с пингвинами и наблюдая, как все двенадцать особей смотрят на меня снизу вверх, и их яркие глаза сияют как маленькие драгоценные камни. Раньше их было пятнадцать, но после того, как малышка Хармони умерла, ее родители, Темпо и Престо, начали драться друг с другом, кусаясь до крови, и их пришлось разлучить. Темпо отправили в зоопарк в Сан-Диего, а Престо отправился в Кливленд.
– Подожди своей очереди, братан, – говорю я другому пингвину по имени Форте, который кусает Коду, спеша добраться до ведерка с едой. Кода крадется прочь, к воде, ее это не интересует. Я жду, пока другие пингвины закончат есть, прежде чем попытаться соблазнить ее вкусным кусочком нетронутого кальмара. Обычно она сходит с ума по кальмарам, ее глаза расширяются при виде их.
– Давай, Кода, я знаю, что ты голодна, – умоляю я. Но она просто смотрит на меня, как бы иронично переспрашивая: «Правда, что ли?» – в то время как Соната и Арпеджио демонстративно прихорашиваются друг перед другом у нее на глазах. – Прекратите, вы двое, – укоряю их я, но парочка меня игнорирует.
Я хочу сказать ей, что понимаю ее чувства, но на самом деле не понимаю. Кода и Арпеджио уже столько раз расставались и снова сходились, что я сбилась со счета. Королевские пингвины обычно моногамны, однако популяция «Фонтан-плазы» и разворачивающаяся драма уникальны в своем роде. Где-то в кабинете у Карла есть целая таблица взаимоотношений пингвинов друг с другом. Мы используем ее, чтобы отслеживать, как часто происходят ссоры и примирения. Пингвины как актеры в Голливуде: встречаются с одним и тем же кругом из десяти-двенадцати других особей.
Юнхи никогда не понимала, как мы умудряемся различать животных, даже после того, как я объяснила ей, что все они носят браслеты из бусин, показывающие, как долго они здесь находятся и сколько им лет. Но узнавание выходит за рамки этого. Через некоторое время ты просто начинаешь понимать их, наблюдая за ними и замечая, как они наклоняют головы, едят пищу или опускаются животом вперед в воду. «Львиная доля работы заключается в том, чтобы быть внимательным. И именно уделяя им внимание, подмечая мелочи, мы приходим к пониманию того, что требуется животным – иногда даже раньше, чем они сами это осознают», – всегда говорил Апа. Моя работа заключается в том, чтобы замечать как можно больше, узнавать всех животных и их повадки. Обращать внимание на мелкие детали: от того, как в одни дни рыба подплывает ко мне близко, а в другие – нет, до того, насколько яркими становятся морские звезды в зависимости от колебаний температуры воды или какими лакомствами можно соблазнить убитого горем пингвина, чтобы тот наконец поел.
