Ольга Камаева - Eлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы
Больше всего боялась разговора с Ильей. К моему удивлению, он, хотя и расстроился, но как-то сдержанно. Больше переживал из-за того, что подвел меня, а мне от его сбивчивых извинений становилось еще тяжелее. Я-то знала, что его элементарно засудили, но не могла же сказать: ты почерком и пастой не вышел, других за уши вытащили, а я прохлопала. И извиняться должна я, не вовремя язык проглотившая…
Мы сидели в классе одни: уроки закончились, даже дежурные уже ушли. Настроение было нулевое, и разговор не клеился. Ошибки мы уже разобрали, и я в который раз повторила, что четвертое место тоже неплохо, что теперь есть опыт, и уж в следующем году в призеры попадем обязательно…
Неожиданно Илья тихо, но внятно сказал:
— А ведь я знал…
— Что знал? — не поняла я, со скрипом включая мозги.
— Что в тройку не войду. Просто вам решил не говорить.
Я растерялась, но вдруг сообразила:
— Из гороскопа, что ли? Да их пруд пруди, по одному сегодня заболеешь, по другому — выздоровеешь. Ерунда это все, не бери в голову.
И сдуру брякнула:
— Я думала, гороскопы одни девчонки читают.
Илья молчал, и я, решив, что попала в точку, попыталась сгладить дерзость:
— Знаешь, я раньше тоже ими увлекалась. А потом объявила вотум недоверия: столько раз обещали финансовые поступления, что, если бы за каждое отваливалось хоть по рублю, давно бы миллионершей стала.
Шутка не прошла, Илья по-прежнему молчал, нервно поскребывая ногтем засохшую на парте капельку краски, а мне развивать тему оракульских предсказаний не хотелось. Повисла неловкая тишина, и я уже готовилась распрощаться, как вдруг он, не поднимая глаз, чуть слышно сказал:
— Я сон видел.
Мелькнуло: ну конечно, это гораздо точнее гороскопа… Хорошо еще, что не успела свой сарказм вытряхнуть на лицо, и Илья его не заметил. Иначе бы всю жизнь себя не простила.
Было видно — каждое слово давалось ему с трудом, он словно выдавливал их из себя:
— Мама приснилась.
Илья вздрогнул. Мне показалось — это давно не произносимое слово резануло слух.
— Будто на кухне с ней сидим… Она в синем платье — оно в спальне в шкафу висит. Отец хотел его тете Свете, маминой сестре, отдать, а я в портфель спрятал — не нашли, потом потихоньку вытащил… Руки на коленки сложила и поет. Тихонько-тихонько, а я все слышу, до последнего словечка… И так нам хорошо, спокойно, что только об одном думаю: хоть бы не проснуться, хоть бы не проснуться… Потом она перестала петь, посмотрела на меня и сказала: не переживай, все будет хорошо, твое время еще не пришло…
Меня словно ошпарило. Какая же я дура! Все только про уроки, оценки, олимпиады, а увидеть ребенка, его горе, не смогла! Классный руководитель называется!
Нет, что у Ильи мама умерла, я знала. Восемь лет назад, от рака. Отец остался с двумя детьми, младшая учится в седьмом. Говорят, тоже умница. Не знаю, приводил отец кого или нет, но сейчас они живут втроем, и в классном журнале в разделе «Родители» одна графа пустая. А уж я-то знаю, каково живется с прочерком вместо человека. Но ведь с бухты-барахты в душу не полезешь. Видно, совсем Илюшке плохо…
Опять тяжелая тишина. Я растерялась, да и что тут скажешь? По головке не погладишь — не маленький.
Вздохнула:
— Знаешь, Илья, без отца тоже тяжело…
Он поднял голову и посмотрел так пронзительно, как смотрят, наверное, только в самый важный и отчаянный момент. Сейчас-то я понимаю: думал — сказать? не сказать?
— Я еще в детстве решил: мама, — Илья громко, неловко сглотнул, — не умерла. Сначала — что уехала. Далеко-далеко, в командировку. Даже придумывал куда: в Америку, в Африку, в Австралию… Все энциклопедии по географии перерыл, зато знал: сейчас у нее тепло, но сезон дождей. И представлял, как она торопится на свою важную работу, а над ней зонтик голубым колокольчиком… Синий — ее любимый цвет… А теперь попала под сильный снегопад — «там» в это время обильные снегопады… Никогда не думал, какая именно у нее работа, знал только, что важная. Разве из-за другой она бы нас оставила?
Он говорил все быстрее, словно боясь, что мне наскучит его болтовня, и я оборву его на полуслове.
— Потом понял: она теперь на небе. Нет, не ангел с крылышками — это уж совсем для малышей. Только не смейтесь… Обещаете? Я про это никому не говорил.
Горло сдавило, и я молча кивнула.
— Вы знаете, откуда появляются звезды?
Неожиданный поворот опять сбил с толку, но Илья и не ждал ответа.
— Из космической пыли. Частицы притягиваются, облако сжимается, идут разные сложные реакции… Ученые так считают. Пусть считают… Я долго думал и догадался: это люди после смерти становятся звездами. Не все, конечно, а только хорошие. Они светят, они греют, они дают новую жизнь. Я, когда смотрю на звездное небо, знаю: мама — там. Я даже иногда пытаюсь ее найти…
— А плохие? Куда деваются плохие люди?
В ту минуту я нисколько не сомневалась: все так и есть на самом деле.
— Там же, на небе, — легко, без запинки ответил Илья; его система была продумана до мелочей. — Точнее, они — само небо. Пустота. Вакуум. Место для будущих звезд.
Все правильно: от мрази только пустое место и должно остаться.
Как же тебя жалко, Илюшка!
Чем я заслужила твое откровение? К месту ответить: так звезды сошлись…
10 декабря
Всю неделю бегали как угорелые. У Мадам и Лили аттестация, а мы с Натальей на подхвате. Мадам, конечно, заранее своих загрузила: тесты там распечатать, папки купить, родители даже новые стенды оформили. Но и ей помогать пришлось. В приемной к ксероксу очередь, как в блокаду за хлебом, еще немного — и номера на руках начали бы записывать.
Стаскали в их кабинеты все более-менее стоящее. У меня взять почти нечего, только книги, несколько наборов открыток и кое-что по мелочи. Ерунда, конечно, но для объема сойдет. Наталья рассказала: года три назад у географички инспекторша заглянула в папку, а там — раздаточные карточки, но жиденько так… Она другую, третью — та же история. Разверещалась: показуха! исследовательская работа не ведется! нет творческого подхода!
Хотя предметником географичка на самом деле была сильным. С детьми работала, а папки бумажками набить не успела. А может, не сочла нужным. Но разве докажешь? Аттестацию, естественно, не прошла, а Сова до сих пор стращает, делая круглые глаза: вы что, как Жанна Николаевна опозориться хотите? И наполняемость шкафов, коробочек, папочек и файлов теперь проверяет заранее и в первую очередь.
Зато мои цветы в Лилином кабинете — точно самые шикарные! Еще мы у биологов выклянчили разлапистую монстеру. Те дали, но под клятвенные заверения вернуть в целости и сохранности. И что, когда аттестация будет у них, Лиля принесет из дома в живой уголок морскую свинку.
Комиссия прибыла сегодня после обеда. У Мадам нервы стальные, а вот Лильку сильно потряхивало. Но все обошлось. Наша оранжерея у проверяющих вызвала умиление, и по полкам они особо не шарили. А мне, честно говоря, даже хотелось — зря мы, что ли, столько возились? Но девчонкам про это ничего не сказала: еще покалечат, потом спишут на состояние аффекта…
Теперь осталось дать, как выразилась Мадам, «последний бой, он трудный самый» — открытые уроки. Судя по общему мандражу и скоплению сил у линии фронта, предстоит как минимум Сталинградская битва.
11 декабря
Когда разбирали у Мадам старые папки, наткнулась на одну толстую и порядком потертую. Внутри оказались вырезки из газет.
— Положить в новую? — уточнила я.
Мадам мельком глянула, но без особого интереса:
— Даже не знаю… В принципе, сейчас все можно в Интернете найти. Хотя… Оставь на всякий случай.
Я стала осторожно перекладывать пожелтевшие листочки. В заголовках сплошь известные фамилии: Бухарин, Киров, Фрунзе, Тухачевский… И обязательно вкупе с трагично-кровавым вроде «жертва», «палач», «террор»…
Неожиданно взгляд зацепился за небольшой портрет. Не сразу поняла, почему. Потом сообразила — совсем мальчишка! Наверху хлесткое: «Павлик Морозов: герой или предатель?»
— …я в школу в восемьдесят седьмом пришла, — продолжала тем временем Мадам. — Как учить — непонятно: в учебниках одно, в газетах другое. Гласность, кругом разоблачения, вот и собирала. На всякий случай.
— И по чему учили? — поинтересовалась я.
— То есть? — не поняла Мадам.
— По учебнику или по газетам?
Мадам замялась.
— Это называется «комбинированный урок», — влезла со своими шуточками Лиля.
Мадам кривенько улыбнулась:
— Как-то так…
По-моему, отвечать серьезно она и не хотела.
Я смотрела на лобастое лицо подростка и думала: страшно, наверное, сначала считаться героем, а потом — предателем. Куда страшнее, чем сначала предателем, а потом — героем.
