Андрей Шляхов - Доктор Данилов в Склифе
— Смотря, какие слушатели… — Ольга подошла вплотную к Данилову и неожиданно обвила свои руки вокруг его шеи.
Данилов мягко попытался освободиться, но хрупкие на вид руки Ольги держали его крепко.
— Мне так хочется, чтобы ты остался у меня еще ненадолго. — Губы у Ольги были горячими, и слова они произносили такие же горячие, прямо – обжигающие. — Думай обо мне что хочешь, только не уходи…
«Не надо, пожалуйста», — хотел сказать Данилов, но неподвластные разуму руки уже обнимали Ольгу, а губы тянулись к ее губам.
Поцелуи с одновременным освобождением друг друга от одежды продлились не более минуты. Затем Ольга увлекла Данилова через коридор в спальню.
— Я – твоя скрипка, — сказала она, извиваясь в его объятиях, и больше ничего не говорила, только постанывала от наслаждения.
В глубине души Данилов понимал, что он поступает недостойным образом, но поделать с собой ничего не мог…
— Это называется – нечаянная радость, — сказала Ольга, когда они, наконец, утолили страсть. — Ты сердишься на меня?
— Нисколько не сержусь, — ответил Данилов и не соврал. Какой смысл сердиться на соблазнившую тебя женщину? В конце концов, им обоим было хорошо друг с другом. Ему, во всяком случае, точно было хорошо. Даже очень.
— Это хорошо. — Ольга приподнялась на локте и посмотрела Данилову в глаза. — Ты придешь еще?
— Не уверен, — ответил Данилов.
— Почему? — Тонкие брови Ольги взметнулись вверх. — Я слишком торопилась, да? Извини, просто у меня почти год никого не было… В следующий раз буду вести себя как надо. Ты оценишь.
— Да не в этом дело. — В подобной ситуации было просто невозможно не обнять Ольгу и не привлечь к себе. — Просто наши отношения бесперспективны, а в бесперспективных отношениях есть что-то угнетающее, я ведь женат…
— Знаю, — ответила Ольга, прижимаясь к нему всем телом. — Семейное положение каждого из мужчин в Склифе сразу же становится достоянием общественности. Но я же ни на что не претендую, только на встречи… Иногда.
— Сначала это будут просто встречи, потом тебе может захотеться большего, и случайно окажется так, что ты почувствуешь себя обманутой…
— Мне всегда везло на зануд, — вздохнула Ольга. — Скажу для сведения – я люблю жить одна и не собираюсь жертвовать своим одиночеством, чтобы не пришлось считаться с чужими привычками и желаниями. Когда-то я очень хотела завести ребенка, но выяснилось, что мне это не под силу, поэтому внебрачных детей от меня можешь не опасаться. Для бесед по душам и поездок на море у меня есть подруги…
— Тогда зачем тебе я? — полушутя-полусерьезно спросил Данилов.
— Для секса и редких походов на концерты в Большой зал консерватории, — рассмеялась Ольга, легонько царапая Данилова ноготками. — Если ты считаешь, что этого много, то я согласна вычеркнуть второй пункт.
«Положение то еще, Вольдемар, — сказал себе Данилов. — Щекотливей не бывает…»
Он давно вышел из того возраста, когда веришь, что секс может быть просто сексом и не влечь за собой ничего. На самом деле с секса все только начинается – и настоящие отношения, и взаимные обязательства, и осложнения с неприятностями. К тому же Данилову было отчаянно стыдно за сам факт измены. Пусть эта измена была случайной, спонтанной, в какой-то мере неосознанной, но тем не менее изменой от этого она быть не переставала…
Правильнее всего было встать, молча одеться и уйти. Навсегда. И при встречах в Склифе коротко, по-деловому здороваться, не более того.
Но подумать легко, а сделать трудно. Хотя бы потому, что подобное поведение было бы невежливым по отношению к милой, очень симпатичной и явно расположенной к нему женщине, которая пригласила его в гости, угостила вкусным кофе, развлекла игрой на скрипке и напоследок показала ему «небо в алмазах». Оттолкнуть ее и начать одеваться было невозможно. Раньше надо было отталкивать. До того, как… Но и просто лежать тоже было невозможно – чувство недовольства собой нарастало и могло спровоцировать взрыв.
«Хорошо бы, если сейчас позвонил мобильный», — подумал Данилов, но телефон не думал приходить на помощь своему владельцу. Да и кто будет звонить в субботу раньше полудня? А до полудня еще оставалось двадцать минут.
Положение спасла Ольга. Если, конечно, это можно было назвать спасением.
— Ты все же сердишься, — тихо сказала она и замолчала, то ли ожидая ответа, то ли обдумывая следующую фразу.
Данилов молчал.
— Ты больше не придешь…
— Наверное – да. — «Наверное» Данилов вставил из вежливости. — Не приду.
— Тогда я возьму от жизни все, что она способна мне дать, ладно? — Рука Ольги скользнула вниз по животу Данилова, проверяя, готов ли он к новым подвигам.
Для того чтобы немедленно встать и уйти, надо было быть святым праведником. «Семь бед – один ответ!» – рассудил Данилов и около получаса ни о чем больше не думал…
На обед Ольга разогрела в микроволновке пиццу, которую они мгновенно съели. Пришлось доставать из холодильника новую.
Данилов чувствовал себя неловко, а Ольга держалась естественно, без тени смущения. Шутила, интересовалась гастрономическими предпочтениями Данилова и рассказывала смешные случаи из жизни своего отделения.
Начала она с суеверного заведующего отделением, не выносящего идущих навстречу санитарок с пустыми ведрами, затем рассказала об одном из врачей, достававшем коллег своим поэтическим дарованием, которого на самом деле не было, и так постепенно дошла до санитаров.
— Наш санитар Юрий Ильич, который возит народ на рентген и прочие обследования, когда-то был художником. И вроде неплохим. Хорошо зарабатывал, много пил и в конце концов оказался на койке у нас в нейрохирургии. Пока лежал, присмотрел себе работу, правда, не в нейрохирургии, а у нас. Конечно же он любит, когда его благодарят – полтинником или там сотней. И как-то раз один то ли жадный, то ли выживший из ума дед отблагодарил Юрия Ильича белорусской сторублевкой, то есть по нашим деньгам дал ему рубль. Ильич обиделся и решил отомстить. Дома карандашами нарисовал полтинник, который с трех шагов, если не сильно приглядываться, можно было принять за настоящий, и на следующий день торжественно вручил его деду со словами: «Вы мне вчера много дали, вот вам сдача». Произошел скандал, в результате которого полтинник забрал себе наш заведующий, в свою коллекцию интересных вещей. Теперь все отделение пристает к Ильичу – то пятитысячную просят нарисовать, то сто долларов…
Данилов слушал, ел пиццу и, чтобы не казаться невежливым, травил в ответ свои байки – токсикологические и скоропомощные.
— Если что – заходи в гости, я буду рада, — сказала Ольга, целуя Данилова в щеку на прощание. — Можешь считать это постоянно действующим приглашением…
«Вроде абонемента», — чуть было не пошутил Данилов, но вовремя осекся, поняв, что это прозвучало бы по-хамски.
— …В одинокой жизни есть свои преимущества и свои недостатки, — после небольшой паузы продолжила Ольга. — Я привыкла к одиночеству и иногда просто смакую его, но ничего замечательного в нем не нахожу. Как будто нет нитей, связывающих меня с миром… Это я к тому, что я действительно буду рада тебя видеть.
— Спасибо, все было замечательно, — ответил Данилов.
Телефонами они так и не обменялись.
«Мальчишка! Идиот! Казанова с музыкальными наклонностями! Искатель приключений на свою голову!..» Фантазия у Данилова была хорошей. Пока ехал в метро, наградил себя доброй сотней уничижительных эпитетов. Заодно подумал о том, как объяснить дома столь позднее возвращение с дежурства.
Собственно, вариантов было два – сказать правду и правдоподобно соврать. Правдивый вариант был хорош с точки зрения правдивости как таковой и плох во всех остальных отношениях.
Ну что может подумать женщина, муж которой только что признался в измене? Какие чувства она должна испытывать? Скакать от радости, вот, мол, он у меня какой мачо? Навряд ли… Радоваться тому, что у мужа от нее нет секретов? Да – и одновременно расстраиваться от того, что муж ей изменил. Дальше начнется анализ, то есть банальное «самокопание» – почему так произошло? Ведь раньше он так не поступал? И так далее, до полного разлада в семье. А может, просто впасть в ярость и устроить скандал. Если хорошо постараться, потом стыдно будет обоим. И больно…
Короче говоря, правда правде рознь, что бы там ни утверждали Сократ и Лев Толстой. Есть такая правда, от которой ничего, кроме вреда, не дождешься.
«Это был единичный случай, — убедил себя Данилов. — Можно считать, что ничего не было, а то, что было на самом деле, лучше поскорее забыть!»
Забывать в одиночку проще, чем забывать вдвоем, поэтому следовало придумать подходящий повод для оправдания. Данилов решил не мудрить и сослаться на то, что его подвел сменщик, доктор Агейкин, опоздавший на пять часов. Версия была простой, как правда, и безопасной, как искусная ложь. Провалиться она могла лишь в том случае, если бы Елена, обеспокоенная долгим отсутствием Данилова, в первой половине дня позвонила ему на работу по одному из телефонов приемного отделения и узнала, что он ушел вовремя. Но Елена прежде всего позвонила бы на мобильный. На мобильный же никаких звонков не поступало. Значит – версию можно озвучивать, все в порядке, комар носа не подточит.
